Некоторое время тому назад благополучно умер сетевой проект «Донецк, я люблю тебя!», о котором писалось и здесь, и на «Википедии». Свое дело он в свое время сделал, а сделать больше помешало время и кое-что еще. Но некоторые тексты, которые там фигурировали, хотелось бы сохранить. Продолжаем это делать. Напоминаем: проект был чисто литературный. Просьба не беспокоиться тем, кто рассчитывает увидеть здесь что-то другое. И еще просим учесть: все эти произведения писались несколько лет назад. А некоторые — и вовсе много лет тому назад.

Сегодня добавляем рассказ Леси Орловой.

 

                                                                                    «Я люблю, потому что болит, —

                                                                                    Или это болит, потому что люблю?»

                                                                                                            Александр Башлачев

 

Я знаю: у вас так тоже бывает. Да миллион раз такое бывало с вами. Особенно – когда расстался с кем-то любимым, и все болит, и все темно, и все – через силу. И вот, расставшись с кем-то любимым, ты должен жить свою обычную ежедневную жизнь. Ходить на работу. Ну, или хотя бы в магазин. И ты идешь по улице. И взгляд твой то и дело падает на места, где – еще недавно. Или взгляд твой не падает – потому что, проходя мимо такого места (где еще недавно), ты буквально зажмуриваешься, отводишь глаза, старательно смотришь в другую сторону. А значит – это место все равно не остается незамеченным. И сердце твое пропускает удар. И ты – абсурдно, глупо, невозможно – ищешь взглядом кого-то любимого, с которым расстался и с которым связано это место, и одновременно боишься его взглядом найти.

Мне 35 лет. За это время карта города Донецка покрылась моими «флажками». Места, где было сплошное счастье. Места, где было очень грустно. Иногда эти места совпадают. Я больше не зажмуриваюсь и не отвожу взгляд. Я – смотрю. «Я люблю тебя» — это теперь всего лишь места, в которых я чувствовала любовь. Закрываем «гештальт».

ДЕТСТВО

Университетская, рядом с нынешней обладминистрацией – впрочем, этого здания тогда не было… Там, в угловом сером доме был мой детский сад под странным названием «Космонавт».

У меня была соперница. Настоящая. Света. Мы ненавидели друг друга. Мы не могли друг без друга. Мы любили друг друга взасос (массовка безвольно кружила вокруг, не зная, чью сторону выгодно принять в данный момент), а потом изобретательно и насмерть строили друг другу козни. У нас был повод. К сожалению, нам нравились одни и те же парни. Нагловатые мачо, демонстративно не обращавшие на нас внимания, весьма симпатичные внешне (их не портила даже гнусная детсадовская униформа – трикотажные шортики поверх шерстяных колготок) и, кстати, вполне доступные при правильном подходе. Мы ревновали до зубовного скрежета, использовали весь доступный нам арсенал интуитивно постигнутых уловок кокетства, строили сложные интриги, привлекали третьих лиц… Счет вела то она (нордический блондин Леша уходит с ней и ее мамой, она цепко держит его за руку, оглядывается и показывает мне язык), то я (разбитной шатен Дима дерется с весельчаком Колей и бесстрашным отморозком Сашей за то, кто из них женится на мне, когда вырастем), то опять она (смазливый мажор Вова отвлекается от машинок и увлеченно играет с нею в магазин, взвешивая камни на игрушечных весах, — эти весы я потом попытаюсь украсть, но меня с позором раскроют), то снова я (на утреннике мы с неожиданно разговорившимся таинственным молчуном Кирой кружимся, взявшись за руки, а она пытается расцепить наши ладони, крича «и я, и я, давайте втроем!!!»). Что толку? Счет всегда был приблизительно равным, страсти множились, их объекты сменялись… Людей пока совсем мало. И адресов. Есть мой двор на пересечении Артема и Гурова, есть детский сад «Космонавт» и его двор с качелями и песочницей. Странно, что уже есть любовь. Я до сих пор на вопрос «когда ты в первый раз влюбилась» искренне отвечаю: «В три года».

… А главное – я помню: раннее утро, папа ведет меня в сад, мы бежим, потому что, как всегда, опаздываем (сейчас нянечка Любовь Степановна с голубыми тенями и волосами, как сладкая вата, опять презрительно протянет: «Принцееесса наша явилась»), папа насвистывает, благоухая одеколоном «Консул», холодно, бульвар Пушкина пахнет мокрой травой, днем мы со Светой опять наедимся волчьих ягод и всех перепугаем (кому пришло в голову насадить волчьи ягоды возле детского сада?), а потом воспитательница заметит, что я не сплю днем и объявит – как всегда – что: «Паааадъем… А Орлова…сегодня…не поднимается», — и я буду десять минут тихо рыдать от ужаса, пока остальные собирают раскладушки и относят мешки с бельем… А потом, спустя много лет, один мужчина приведет меня в мой бывший детский сад «Космонавт», только теперь это будет итальянский ресторан, но мне все время будет казаться, что там по-прежнему пахнет манной кашей и макаронами…

ОТРОЧЕСТВО

Бульвар имени Пушкина. Школа. Май, но до каникул надо еще дожить. Только что был урок физкультуры. На улице. Мы бегали вокруг маленького дворца спорта за гостиницей «Киев» (не помню, как он назывался). Ну, то есть – как бегали… На глазах у учительницы по прозвищу Яичница – да, а стоило скрыться из виду, завернув за угол, переходили на неспешный шаг и вели беседы обо всем и ни о чем. Час тепла, свежего воздуха и почти лета. А теперь – следующий урок. Шестой. И мы в жаркой коричневой форме сидим, почти засыпая, за партами – под монотонный голос. Меловая пыль от сухой тряпки, которой вытирают доску, клубами висит в воздухе. Жарит солнце. А из открытых окон одуряюще пахнет травой – и надсадно жужжат газонокосилки…

У меня нет эккаунта в «Одноклассниках» — мне не нужно возвращаться в то время, когда портреты только еще намечались в карандаше… и не нужно видеть, какую завершенность они приобрели со временем в красках. Нескольких случайных встреч хватило, чтобы не без злорадного удивления обнаружить: обещания не оправдываются. Обещавшие стать красавцами – не стали. Обещавшие добиться карьерных успехов – не добились. Обещавшие перевернуть мир – нет, не перевернули. Да что говорить – есть яркий пример. Парня, в которого влюблялись целыми параллелями, я иногда вижу в сериалах «второго эшелона», и его огрубевшее лицо, не лишенное самодовольства, вовсе не отвечает ожиданиям – когда-то оно было тонким и почти красивым, и весь он был – «большому кораблю – большое плавание», и его поступление в столичный театральный вуз (это был еще Союз, и «столичным» по-прежнему был «московский») казалось судьбоносной закономерностью…

От проспекта Гурова – до Комсомольского проспекта. Туда и обратно, мимо памятника Пушкину. Дурацкое школьное время. Вторая, третья и двадцать восьмая любовь неминуемо обрушивались на голову именно в те десять лет, когда сама себе кажешься неуклюжей и никем не понятой, когда испытываешь то уверенность, что никто и никогда тебя не полюбит, то сумасшедшую надежду. Но главное – в другом, в подспудном сознавании, что все это – понарошку, что все это – лишь период предчувствия и предвкушения.

Фонтан строили при нас. А все то, что сейчас вокруг, больше совсем не напоминает «школьный» отсек бульвара моего времени. И чувство невстречи обеспечивает лишь совпадение места и времени действия. Ты идешь мимо. Май, звук газонокосилок, запах срезанной травы и остающаяся позади школа, неожиданно оказавшаяся стандартным невысоким зданием, а не внушительной махиной… И дребезжащий звук звонка больше не вызывает обморочного состояния из серии «все, сейчас она меня спросит».

Где все должно было случиться? Тогда казалось, что непременно – в Донецке. Закончится время зависимости и несвободы, начнется взрослая жизнь – и я узнаю все, побываю везде. Город казался огромным и непознаваемым, время тянулось медленно, как мед, и чувство предвкушения было связано с маршрутами, улицами и домами, которые скоро станут моими. Все. Все, какие захочу.

ЮНОСТЬ

Мир расширяется – и город кажется беспредельным. Он теперь мой, я вольна идти куда хочу, я – взрослая, у меня все будет прекрасно, меня ждут радости и много любви. Так я думала, входя в корпуса университета, приезжая на свою первую работу в телестудию на «Точмаше», забирая талончики на срочное фото на Артема, возле магазина «Школьник», где еще нет и в помине бутиков и банков… Это первые встречи, первые прогулки по бульварам и паркам (называлось «проставить пару»), первые посиделки в общаге и первые шашлыки на ставкАх.

А потом – Ворошиловский райисполком возле Главпочтамта. Там была наша контора. И там вышло так, что я оказалась очень-очень влюбленной – и очень счастливой. Какое-то время. Пока не оказалось, что любовь на виду у всех редко бывает жизнеспособной.

Но сначала все-таки было лето. И день города в парке Щербакова, и обеды в нескольких кафе рядом с филармонией (их больше нет, этих кафе, ни одного… а заказывали мы тогда жаркое в горшочках, и я почему-то помню, что было очень вкусно, хотя минуло 15 лет), и открытое кафе рядом с недавно открывшимся магазином «Максим». А потом была осень – и квартира нашего друга недалеко от цирка, и ежевечерняя дорога от площади Ленина до «Белого лебедя», и открытое кафе там, где сейчас «Латинский квартал», и первые ларьки с хот-догами на остановке «Студгородок» и чуть дальше, возле нынешнего «Золотого граммофона». И хорошие слова плохого человека: «Осень-осенью, а у нас в фирме – весна». И потом была еще зима – недавно открывшиеся «Снукер» и «Чикаго», Новый год в семье наших друзей в общаге-«семейке» университета – да-да, там, недалеко от Крытого рынка. Тогда еще все были очень счастливы, не только я, помните? Я была Снегурочкой, моя подруга – Дедом Морозом, он – «шотландским дедом морозом» в наспех придуманном костюме, мы группой человек в десять ходили по этажам и нам везде наливали…

Чужая любовь заразительна – и даже, я бы сказала, заразна. Когда ты кого-то любишь, в тебя начинают влюбляться. И я не думаю, что тут дело в популярной теории – мол, раз ты кому-то нужен, то другие начинают считать, что ты нужен и им, на конкурентной основе. Нет. Я думаю, им просто хочется отщипнуть кусочек счастья. Немножко. И на самом деле они влюблены не в тебя, а в твою любовь к кому-то. Ну, или в то, что осталось от твоей любви к кому-то. В боль, может быть. В отчаяние, разочарование, надежду, тоску… словом, во все те чувства, которые на какое-то время, сразу после любви, еще позволяют тебе чувствовать себя остро-живой.

И все те, кто тогда оказался рядом, сливаются в расплывчатую цветную полосу: такое видишь, например, когда очень быстро едешь в машине или поезде. Транзитные остановки. «Дока-пицца» возле ЦУМа – 8 марта, сразу после поисков таинственной улицы Аравийской (это – веселый эпизод, я выдаю себя за жену друга, потому что сдать квартиру можно только женатому). Кондитерская «Верона» недалеко от областной травматологии и Дома книги (там висит предвыборный плакат Кучмы, и под его указующим перстом и укоризненным взглядом буквально кусок в горло не лезет). Студия радио «101» возле универсама «Украина», там я работаю в ночном эфире – и там меня ждет хороший человек, чтобы проводить домой по мокрому асфальту…и мы идем, светофоры мигают желтым. Горисполком, там мое новое место работы, запах весны смешивается с сигаретным дымом, мы сидим в открытом кафе рядом все с той же остановкой «Студгородок», а еще – в открытом кафе рядом с гостиницей «Украина», там, где сейчас магазин «Домино»… «Погладь меня по голове». «Можно, я буду тебя любить?». «Оказывается, ты – хорошая, а мне говорили – плохая». И все это время, пока перед глазами несется эта расплывчатая цветная полоса из мест, встреч и людей, я морщусь от того, что всё – не то и все – не те, и секундная надежда сменяется горечью. Но это я еще не знаю тогда, что все равно будет – еще. Что-то новое и кто-то новый.

Очень странно и очень значимо, что все эти места сегодня выглядят по-другому. Дыры на месте снесенных домов (общаги ДПИ – тогда еще не ДонГТУ, — в коридорах которых мы танцевали на спонтанных дискотеках ребят из дружественного вуза), вставные зубы новых блестящих зданий там, где были маленькие скверики и тихие лавочки в кустах сирени, отделения банков – на месте кафе, тротуарная плитка и лайтбоксы там, где стояли столики под зонтами, и световые-цветовые блики отражались на лицах и в стеклах темных очков. Ничего не осталось, но место – то же самое. И я закрываю глаза – и картинка в памяти гораздо ярче, чем то, что я увижу, снова их открыв.

МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ

Парк Ленинского комсомола. Осень, начало октября. Самый жаркий октябрь за всю мою жизнь – во всех смыслах, включая прямой: люди одеты в летнюю одежду. «Давайте, Леся, встретимся у Дома книги – вы узнаете меня по томику стихов, а потом отправимся в парк и станем бродить, разбрасывая ногами опавшие листья». Он нанизывает подобные фразы – без тени улыбки – километрами. Он – самый ироничный человек, которого я встречала в жизни. Я пыжусь, стараясь соответствовать, и ежусь – потому что все, что я пытаюсь насочинять в ответ, выглядит жалкими потугами. Я иду пешком от «Молокозавода» и «макаронки» до Крытого рынка – и чувствую себя очень странно: только что имевшая место деловая встреча-интервью оставила странное полузабытое чувство – сердце дрожит, я не могу выбросить из памяти этого человека. Гостиница «Шахтер», «Леся, тебя к телефону человек с таким голосом…кажется, он спит», «это, наконец, Леся? А бывают ли у вас, Леся, свободные вечера?», сердце совершает сумасшедшие прыжки: оно то где-то в горле, то – в пятках, серьезно! Я забыла, что сердце может демонстрировать такую сумасшедшую прыгучесть! Какая-то презентация в недавно открывшемся бизнес-центре ПУМБа, атриум, случайно встреченный знакомый предлагает меня подвезти – и мы едем к первому «Мак-драйву» на Южном, и именно ему я вдруг, неожиданно для себя самой, говорю, что – вот, влюбилась, кажется. Я полчаса торчу в комнате корректоров в «Салоне Дона и Баса», потому что там – большое зеркало, у меня трясутся руки и, кажется, ноги, а в животе – не хрестоматийные бабочки, а холодные шарики ртути, как будто я проглотила несколько градусников подряд. Я иду, стараясь не бежать, но все равно не могу контролировать дыхание. О, все это будет. Мы будем идти по темной улице Артема и вести церемонную беседу «на Вы», потому что это забавно. Мы будем сидеть у памятника Сергею Бубке «с птицей на ноге» (вокруг ездят первые роллеры). Я буду больше молчать – потому что в его присутствии у меня буквально отнимается язык, а он будет говорить. И будет кафе «Венеция»  возле ДонГТУ, и «египетские развалины» в полуотремонтированной квартире без дверей напротив обладминистрации, и бесконечное пиво в сквере за горисполкомом, бутылки нужно открывать ключом…. А потом мы будем стоять под беспощадным прожектором автостоянки все того же горисполкома, я скажу: «Это – все», — и он ответит: «Да, Леся, мы, похоже, прощаемся». Он добавит: «Жалко, мы не в зарубежной стране победившего капитализма и не можем пойти в какой-нибудь отель», — а я тоскливо пошучу: «И записаться как мистер и миссис Смит». А потом ничего особенного не будет, долго.

Только очередная расплывчатая полоса из мест и лиц. «Латинский квартал» и ресторан «Салоники» с бильярдом, бесконечные шашлычные на «объездной», кафе «Террикон» на терриконе и кафе «Террикон» в бывшем общежитии ДПИ, чай в «Кают-компании» на Гринкевича и пицца в «Трех толстяках» на Гурова, кафе «Льодова зирка» на Ильича в районе магазина «Грузия» (он еще существует?) и кафе «Черный кот» в гостинице «Шахтер», таверна «Ракушка» над Кальмиусом, «Гуси-лебеди» на Гринкевича, «Якитория» на Ленинском проспекте и «Эллада» на Богдана Хмельницкого… Я помню всех, я всем благодарна, всем спасибо – все свободны. Лица и места, места и лица, я много смеюсь и жду. Я жду, потому что знаю: этот город еще не исчерпан. Может быть, в этом городе есть кто-нибудь – для меня. Какой-то человек и какое-то место, чтобы сказать или хотя бы подумать: «я люблю тебя».

И ДАЛЬНЕЙШАЯ ЖИЗНЬ

География расширяется неумолимо. Я пытаюсь свыкнуться с феноменом. С одной стороны, все больше понимаю, что Донецк – вовсе не большой город. Территориально, я имею в виду. А с другой – моих личных маленьких точек-фиксаторов на его карте становится все больше. Я меняю места работы, у меня появляются друзья и приятели, мы открываем для себя новые возможности встреч. По большей части это, конечно, рестораны. Но есть и конкретные скамейки конкретных парков, конкретные переулки с конкретными домами, конкретные балконы конкретных квартир с конкретным видом на этот город. Парадокс: мои первые адреса и первые эмоции были статичными, огромными, долгими. А когда возможностей, людей и мест стало больше, время вдруг понеслось с пугающей стремительностью. Телеграфный стиль. Короткие главы, почти афоризмы. Костяшки счетов – щелк-щелк!

Я все еще люблю. Иногда я люблю и надеюсь. Иногда – люблю без надежды. Иногда – надеюсь без любви.

Проспект Титова, гостиница «Шахтер» (я еще работала в этой газете и успела написать о нем материал, потом он приезжал пить кофе, а потом, когда я уволилась, приехал забрать мои вещи…и мы полночи проездили по городу – за долгим-долгим откровенным разговором, и так это все началось).

Овнатаняна, 6 (там однажды так занесло машину, что мы совершили два полных оборота вокруг своей оси на ледяной дороге… там, в нашем маленьком офисе, мы играли «виртуальную свадьбу»… там, спустя долгое-долгое время, я снова встретила его, случайно зашедшего к совсем другим людям: просто вошла в лифт – и увидела его. И мы заулыбались, я вынула один наушник и дала ему, а в плеере играла специальная песня «Смысловых галлюцинаций» о том, что «за луну – полнеба», и так мы попрощались).

Я помню совершенно конкретные участки улиц, дворы, развилки, тупики. Мы объездили весь город, из конца в конец. Спустя много времени я, например, могла ощутить реальную боль в сердце, проезжая через мост на проспекте Ильича, — просто потому что именно на этом отрезке автомобильного движения прозвучали когда-то какие-то слова. С колотящимся сердцем я шла по крошечной улице Орешкова, потому что там он обычно сидел в машине и ждал меня, идущую с работы. У меня кружилась голова возле памятника Освободителям Донбасса в парке Ленинского комсомола – потому что там мы, взявшись за руки, с трагическими гримасами и заунывным подвыванием, прыгали с маленького бордюра на асфальт, изображая прыжок со скалы из фильма «Мираж»…

ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА

Дальше? Я еще не знала тогда, что уеду. Я думала, что все время буду здесь. Мои отношения с городом Донецком пришли к модели «любовь-ненависть». То я искала в нем что-то родное, понимая, что придется здесь оставаться. То каждая его черта вызывала у меня раздражение и досаду. И тогда он решил попрощаться со мной по-честному. Последняя попытка. Последний шанс. Последнее прости. Посмотри, от чего ты отказываешься. Или убедись, что терять тебе нечего.

Обычный «сталинский» дом напротив стадиона «Локомотив». Тихий зеленый двор, полуразрушенный балкон. Обычная квартира – и в ней наш офис. Еще один офис у нас – в пабе «Голден Лайон» возле Драмтеатра. Там мы подолгу пьем кофе, планируя встречи, там обсуждаем встречи уже прошедшие.

Одновременно — областная онкология на Заперевальной. Там – единственный человек, который связывает меня с городом Донецком. Человек, который, по сути, и является для меня этим городом. Я не из города уезжала раньше – и не в город возвращалась. Я уезжала от этого человека – и возвращалась к нему.

Я так и живу. Между Заперевальной, офисом на проспекте Мира и пабом «Золотой лев», который мы почему-то называем на французский манер «ЛиОном». Все это время мною владеет довольно странное состояние. Я истерически весела. Я груба. Я весьма иронична – и при этом дико сентиментальна. Меня ничего особенно не пугает – и я ничего особенно не жду.

И тут в моей жизни снова появляются адреса. Их много. Подчас они расположены в самых отдаленных точках города, а иногда даже за его пределами. Я еще не знаю, что город прощается со мной. Я пока думаю, что это он открывает мне свои возможности.

Тот, кто открыл мне новые адреса, чудовищно некрасив – и так же чудовищно обаятелен. Он невероятно чуток – и невероятно груб. Он делает для меня все. И требует от меня всего. Он хочет быть со мной, и я хочу быть с ним. Ему нельзя быть со мной, и я это знаю. Это нельзя продолжать, но остановить это тоже никак нельзя.

Он – плоть от плоти этого города. Он много старше меня – но иногда нам обоим кажется, что младше. Он был здесь во все времена – и от всех времен откусил по самому большому куску. Он давно не живет здесь – но продолжает здесь жить. Он так и говорит: «Ты будешь моим Донецком». А я совсем не хочу быть чьим-то Донецком. Мне-то как раз нужен человек-Донецк, который меня здесь удержит. Вот такая история. Мы ссоримся и шипим, как две змеи. Мы не жалеем друг друга и бьем по больному. Мы смеемся до слез, потому что совершенно одинаково шутим. Мы рассказываем друг другу самое тайное. Мы мстим друг другу за то, что не можем быть вместе.

В онкологии на Заперевальной умирает человек, который всю жизнь был моим Донецком. И нет никого, кто мог быть стать моим Донецком вместо него.

На полуразрушенном балконе маленькой квартиры-офиса во дворе напротив «Локомотива» я часами говорю по телефону. То острю, то играю в молчанку, то умничаю, скользя взглядом по строящимся высоткам где-то вдали, если ехать в сторону «Бакин».

Мы пьем, как безумные. Мы все время пьем. Мы ненавидим друг друга за то, что не можем стать друг для друга Донецком. Мы ведем себя, как в плохом кино. Во всех этих ресторанах мы вскакиваем и уходим, роняя стулья, зло кривляемся, передразнивая друг друга, пускаемся в пляс, пугая и забавляя посетителей, отправляем друг другу чудовищные смс-ки, жалуемся друг на друга друзьям. Ресторан за рестораном, нет, даже не так, тут стилистически нужно – «кабак за кабаком». Мы были всюду, он никого не боялся – наплевать, что «передадут», — мы разговаривали часами обо всем, о чем можно и о чем нельзя, о том, что могло бы быть – и что получилось… Мне плевать на сообщнические ухмылки его шофера. Мне начхать на странные звонки, о которых мне рассказывают на моих разнообразных работах. Мне все равно, что я вижу его охранников на этаже вуза, в котором я преподаю. Главное для меня – что он есть сейчас, когда мой Донецк умирает. Я могу отвлекаться.

Мы почти деремся и говорим друг другу невероятные злобные гадости – но зато в эти минуты я не думаю о Заперевальной. Мы ссоримся и миримся, как в чудовищной мелодраме, и смеемся, потому что оба не перевариваем чудовищных мелодрам. Зато я не думаю о Заперевальной. Туда, на Заперевальную, от него привозят цветы для человека, который – мой Донецк. Там, на Заперевальной, благодаря ему, стоит микроволновка, чтобы разогревать обеды, которые туда каждый день от него присылают. А здесь, во всем остальном городе мы шипим друг другу «я тебя люблю» так, как будто говорим «ненавижу».

А потом Заперевальная сменится Мушкетовским кладбищем. У меня появится новый адрес  — по старому маршруту. Человек, который был моим Донецком, исчезнет. А человек, который не смог его заменить, поможет мне с проводами.

И мы расстанемся. Не шипя, не кипя, без театра, просто – оборвав. А Донецк утратит для меня все свое значение. Какое бы то ни было. Некоторое время я буду здесь – очень-очень спокойно. Потому что мне все равно, где быть. Моя жизнь сузится до небольшого квадрата в центре. Люди, к которым я хожу. Рестораны, в которых я ем. Улицы, по которым я прогуливаюсь, словно сквозь вату видя – новые дома, другая планировка, деревья, фонтаны, перестроенный бульвар, очередные магазины «на короткую дистанцию». Мне больше некого здесь любить – поэтому город мне безразличен. Я уезжаю и возвращаюсь. Донецк теперь – только перевалочный пункт, в котором я люблю свою квартиру и нескольких людей. Большей части мест, в которых мы встречались с разнообразными «я тебя люблю», уже нет. И уже не получится войти туда, сесть за тот же столик и вспомнить все до единого слова. Да и не надо.

Вокзал остается позади. Аэропорт остается внизу. Плот отплывает от берега. Там, во временном и пространственном прошлом, город. Там остаются все, кому я говорила «я тебя люблю». Адреса, маршруты, люди. Я пишу все это сейчас – словно не о себе. Словно не со мной. Как нынче принято говорить – «гештальт закрыт». Кому вернуть ключи от городских ворот?

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Все. Я больше здесь не живу. «Я люблю тебя» теперь – в другом городе и даже в другой стране. И когда я на несколько дней возвращаюсь сюда, я не зажмуриваюсь и не отвожу взгляда. Поезд ли подъезжает к вокзалу, самолет ли снижается над аэропортом… Смотреть в сторону бесполезно – я снова встречаюсь со своим городом, и сердце мое пропускает удар.

 

Еще в проекте «Донецк, я люблю тебя!»

Светлана Заготова. «Астрономия Земли»

Александр Верный. «Бенефис Аркадия Ивановича»

Элина Петрова. «Город, в котором я»

Вячеслав Верховский. «Сурепка и Гринпис»

Вячеслав Верховский. «Мальковская креатура»

Алексей Купрейчик. «Город Д»

Игорь Скрипник. «Должник»

Елена Морозова. «Лети, казак!»

Елена Морозова. «Чемодан»

Иван Волосюк. «Парк Любви»

Ирина Мягкова. «Замок для невесты»

Андрей Зимоглядов. «Ночной гость»

Игорь Фарамазян. «Ламбада»