Ночной гость

Некоторое время тому назад благополучно умер сетевой проект «Донецк, я люблю тебя!», о котором писалось и здесь, и на «Википедии». Свое дело он в свое время сделал, а сделать больше помешало время и кое-что еще. Но некоторые тексты, которые там фигурировали, хотелось бы сохранить. Продолжаем это делать. Напоминаем: проект был чисто литературный. Просьба не беспокоиться тем, кто рассчитывает увидеть здесь что-то другое. И еще просим учесть: все эти произведения писались несколько лет назад. А некоторые — и вовсе много лет тому назад.

Сегодня добавляем рассказ Андрея Зимоглядова.

Максим Мухин вышел из лифта, поднялся по лестничному пролету, толкнул скрипучую дверь и вышел на плоскую крышу. Ветер надул плащ парусом, вышиб из глаз слезы. Максим пригладил галстук, застегнул несколько пуговиц. «Нужно было надеть шейный платок», — подумал он и улыбнулся уголком рта. Он хотел, чтобы улыбка вышла «горькой и всепрощающей», по крайней мере, когда он репетировал перед зеркалом, у него получалось. Небо было пустым и темным, а внизу миллионом огоньков подрагивал Донецк — ощущение было такое, будто все перевернулось с ног на голову.

Максим не любил сюрпризов. Именно поэтому он отмел вариант со снотворным. Кто знает, как, на самом деле, действуют эти таблетки? Что, если смерть наступает не сразу, а только после страшных мучений? Что, если агония сопровождается судорогами, рвотой, галлюцинациями? Что, если его не хватятся вовремя? И найдут только, когда он будет напоминать жуткую резиновую куклу — вздувшуюся от газов, засиженную мухами, источающую невыносимое зловоние?

Он отверг бритву (слишком велик соблазн в последний момент вызвать «скорую») и газ (вдруг его квартиру взломают ночью, и кто-то решит подсветить в прихожей спичкой). По эстетическим соображениям, отказался от петли. Не захотел принимать ванну в компании с феном, поскольку так и не смог решить — сделать это в одежде или без нее. Пистолета у него не было, и он понятия не имел, где его раздобыть. На фоне всех этих ужасных, хлопотных способов, прыжок с шестнадцатого этажа казался простым и надежным решением.

Последняя сигарета, выкуренная без спешки на самом краю. Шаг в свистящую пустоту. Окна домов, сливающиеся в ослепительную ленту света. Распростертое на тротуаре тело. Визг тормозов и чей-то пронзительный крик, багровый нимб, расползающийся вокруг головы. Все это было в его плане.

Максим достал из пачки сигарету. Щелкнул зажигалкой. Под порывом ветра пламя растеклось оранжевой лужицей. Прикурил, прикрывая ладонью огонь. Взобрался на невысокий бетонный парапет. Стараясь не смотреть вниз, он развел руки в прощальном театральном жесте.

Готовясь к «побегу», он перебрал множество вариантов своей прощальной речи, это казалось важным, пусть даже выступать пришлось бы перед парой голубей. Он не хотел ни оправдываться, ни обвинять. Ему просто хотелось найти слова, которые все бы расставили по местам. Задача эта была не из легких. Однажды он написал посмертную записку, которая заняла четыре страницы аккуратным убористым почерком. Максим никогда не отличался красноречием. Перечитывая записку вслух, он задыхался от отвращения — вычурно, банально, неискренне. Идеальную формулировку он нашел в книге Гордона Хаффтона. Теперь он знал, что, когда придет время, он просто скажет: «жаль».

Максим закрыл глаза и наполнил легкие морозным воздухом. Он успел произнести что вроде «жжи-а-а», прежде чем потерять равновесие, и больно стукнувшись затылком о бетон, сорваться с крыши. Несколько упоительно звонких секунд он летел вниз. Потом падение замедлилось. Его стремительно угасающий рассудок, зафиксировал монотонный стрекот, похожий на шум вентилятора. Потом Максим понял, что набирает высоту, и потерял сознание.

— …И к тому же, тупой, как пенек. Ты бы видел его физиономию, когда он понял, что было в клизме. Мы его так и прозвали — «липким попрыгунчиком», вот ведь умора.

Превозмогая адову головную боль, Максим приоткрыл один глаз. По небольшой, заваленной разнообразным хламом комнате плавали облака сизого сигаретного дыма. Над верстаком с привинченными к нему тисками, склонился ни на секунду не умолкающий карлик в коротких голубых штанишках. На спине у карлика был пропеллер. Максим издал слабый стон, и карлик повернулся на звук.

— Верно я говорю? — Он смерил Максима взглядом строгой классной дамы. — Или ты тоже думаешь, что попки важнее буферов?

— Где я? — прохрипел Максим и открыл второй глаз.

— Ах, как невежливо с моей стороны, где же мои манеры! — Карлик вытер руки промасленной тряпкой, и протянул Максиму крошечную ладошку. — Я — Карлсон. Карлсон, который не дружит с крышей. Шучу, шучу — который живет на крыше. Ты у меня в гостях.

«Понятно, — подумал Максим. — Я не разбился. Я зацепился за какой-нибудь рекламный щит, переломал все кости, и теперь лежу в реанимации, а это — мой предсмертный бред».

— Странный вы все-таки народ, — обиделся карлик. — Ну, допустим, я твой бред. Тогда у тебя все равно есть две возможности: упираться в бреду, как последний осел или слушать, что тебе говорят. Выберешь первое — проведешь последние минуты жизни в пустых препирательствах. Оно тебе нужно? И не думай, что я читаю твои мысли, просто все вы сначала думаете одно и то же — «реанимация», «бред». Ладно, давай-ка с самого начала. Ты, наверное, читал сказку про Питера Пена. Бывают книги получше, но не мне судить. Так вот, мы — сказочные персонажи — существуем до тех пор, пока в нас верят люди. А люди мало того, что на редкость упертые существа, так еще и мрут пачками. Вам мало болезней, войн и землетрясений, вы еще и склонны к суициду. В канун Рождества у вас обострение. Знаешь, сколько придурков вроде тебя решило, что именно сейчас подходящее время сигануть с крыши или засунуть голову в микроволновку? Ты даже не попал в первый миллион. Мы уже три недели вкалываем без выходных, и хоть бы чуть-чуть благодарности. Между прочим, тебе повезло. С тобой возится умный, красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете лет. Вообще-то, в Украине к самоубийцам приходит Вий. И еще василиски. Ты видел когда-нибудь василиска? Правда, с американцами работает Джессика Рэббит… У меня с ней было пару месяцев назад. Я ей сразу сказал: «Крошка, настоящий пропеллер у меня в другом месте, хочешь посмотреть в каком?».

«Я все-таки умер», — подумал Максим. — «Умер и попал в ад. Он никогда не заткнется, я буду слушать это миллиарды тысячелетий».

Карлсон достал с полки бутылку бурбона, отпил, и протянул Максиму. Тот сделал хороший глоток, и шум в голове сразу утих.

— Подумаешь, не задалось у тебя с работой — это же пустяки, дело житейское. И то, что твоя Алина тебя отшила — плюнуть и растереть. Да, кокосы у нее — что надо, но есть и другие, верно?

Карлсон надолго приложился к бутылке. Перехватив взгляд Максима, он сказал:

— Понимаю, ты ждал, что я буду запивать плюшки горячим какао. Не нужно верить всему, что написано в книжках. Моя жизнь, между прочим, тоже — не засахарившийся леденец. Вместо того, чтобы вправлять тебе сейчас мозги, я бы предпочел делать «плюти-плюти-плют» какой-нибудь хорошенькой шлюшке. И сверхурочных мне, кстати, тоже не оплачивают.

«Какого черта? — подумал Максим. — Если я действительно умер, терять мне нечего». Он протянул Карлсону сигарету, и тот, прикурил ее от свисающей с потолка керосиновой лампы.

— Значит, ты сказочный герой. Штаны с пропеллером и все такое. Тогда, ты, наверное, знаешь, что будет дальше? Ну, в смысле, со мной. Я буду счастлив? Алина вернется? Счета сами собой оплатятся? Ради чего ты меня спасал? Только не говори, что в этой сказке несчастливый конец. Ты ведь красивый и в меру упитанный, для тебя не может быть ничего невозможного.

— Что ж, это другой разговор, — просиял Карлсон, — я могу сделать твою жизнь совершенно другой. Завтра на твой счет переведут сто миллионов гривен. Твой босс обнаружит ошибку и будет умолять тебя вернуться — ты сможешь его унизить. И Алина вернется, если ты этого захочешь, конечно. Но даже в сказках за исполнение желаний приходится платить.

— Когда-нибудь ты, словно Дон Корлеоне, попросишь меня об услуге?

— Не когда-нибудь. Прямо сейчас.

Карлсон вдруг сделался совершенно другим: скулы обозначились жестче, глаза сузились, улыбку, будто стерли с лица наждаком. Он отодвинулся от верстака, и Максим увидел, что в тисках зажат продолговатый предмет с окошком таймера посередине. Теперь Карлсон говорил быстро и безо всякого выражения.

— Завтра в Донецке пройдет всемирный симпозиум рисовальщиков комиксов. Сюда съедутся представители всех крупных издательств — всего около тысячи гостей со всего мира. Твое имя будет в списке приглашенных. Ты пронесешь вот это на церемонию открытия, в «Донбасс Палас». Металлодетекторы на это не реагируют. Там будет усиленный режим безопасности, но беспокоиться тебе не о чем. Оставишь это в конференц-зале, выйдешь из отеля, сядешь в машину и отъедешь как можно дальше. Кроме тебя, оттуда никто не должен выйти живым. Довольно Халкам и Спайдерменам править этим миром. Решай сейчас — такова цена твоего счастья.

Карлсон замолчал, впервые с тех пор, как Максим очнулся, в комнате наступила тишина.

Во рту пересохло, сердце колотилось о ребра. Максим представил себе тысячу развороченных взрывом тел, фонтаны крови, гирлянды кишок, чью-то оторванную руку, сжимающую подарочное DVD-издание «Черной молнии» Тимура Бекмамбетова. Он попытался что-нибудь сказать, но из горла вырвался только сдавленный хрип.

Сквозь вой сирен и пороховой чад до него донеслось утробное бульканье — Карлсон бился в истерике. Из его глаз лились слезы, лицо стало пунцовым, обессилев от хохота, он упал в кресло-качалку.

— Я обожаю свою работу. — Выдавил он, вытирая глаза клетчатым платком. — А это — моя любимая часть. Боже, видел бы ты свою физиономию! «Такова цена твоего счастья»! Я ведь предупреждал, я — Карлсон, который не дружит с крышей.

Он ослабил тиски и бросил Максиму предмет — обыкновенный пейджер.

— Если что, я сам с тобой свяжусь. Вали отсюда. И чтобы больше я тебя на крышах не видел.

Максим вышел из лифта на своем этаже. Алина ждала его у двери, хотя у нее все еще был ключ.

— Я подумала… Может, ты сможешь меня простить…

Она прижалась мокрой щекой к его плечу.

— Я так беспокоилась. Где ты был?

— Знаешь, — Максим нащупал в кармане пейджер, — ты все равно не поверишь.

Еще в проекте «Донецк, я люблю тебя!»

Светлана Заготова. «Астрономия Земли»

Александр Верный. «Бенефис Аркадия Ивановича»

Элина Петрова. «Город, в котором я»

Вячеслав Верховский. «Сурепка и Гринпис»