Степь. Да «Степь» кругом…

Ежели брать по большому счету, то мы, дончане, народ степной. Не моряки же, право слово, не горцы, не лесные люди и не речные. Степь – наша матушка и стихия. Хотя уже несколько поколений жителей Донбасса выросло, которые ее в первозданном виде и не наблюдали даже. Так, фрагментами, жалкими и непоказательными. Распахали просторы, линиями электропередач исчертили, заводами уставили, шахтами исковыряли. Все понятно: прогресс и все такое, но степь жалко. Нет ничего красивей ее, особенно по весне, когда цветут травы…

В своем первобытном величии степь сохранилась разве что в заповедниках. И это факт не сегодняшнего дня, раньше все свершилось. Оттого, когда классик и корифей советского кино Сергей Бондарчук взялся за экранизацию почитаемой им повести Антона Чехова «Степь» (одноименный фильм вышел на экраны в 1977 году), лучшей натуры, чем Хомутовская степь, он не сыскал.

Собственно, это и не фильм, а скорее философская притча, красивейшая, православная. Уму непостижимо, как Бондарчуку удалось сотворить такое чудесное полотно в годы атеистического доминирования. Впрочем, какая разница, что за времена? Если Господь с нами, то кто против нас?

Широкого признания, восторга критиков и тому подобных атрибутов успеха «Степь» не добыла. И то понятно – глубокое это кино, некоммерческое. В Донецке, кто помнит, такое обычно крутили в тихом Кинотеатре хроники и повторного фильма, когда на центральных экранах царили «блондин в черном ботинке», индийские танцоры-каратисты и американцы, посягающие на бездны вод и космические высоты. Чтобы совсем уж обозначить место этой работы Сергея Бондарчука на дальних полках, ее попытались даже снабдить ярлыком антисемитского пасквиля. Причем (и в пору бы удивиться) за актерскую работу грандиозного Иннокентия Смоктуновского!

Сюжет и у Чехова, и у Бондарчука такой: мальчонку Егорушку (единственная большая роль Олега Кузнецова) отправляют из пункта А в пункт Б учиться в гимназию. Везут его дядя (Владимир Седов) и священник отец Христофор (добрейший Николай Трофимов), у которых, впрочем, главная задача иная, торговая, а пацана прихватили попутно доставить за парту. Ему, Егорию, стало быть, и жутко, и муторно, оторвался от мамки, в большой мир вброшен без особых церемоний, надо заметить. А тут еще бесконечная степь – площадка для волнений и катастроф не хуже океана в самые лютые штормы. Так еще и люди по дороге встречаются, каждый – загадка, хитросплетение терзаний и амбиций, бед и смирения, хамства и юродства. И в каждом попутчике этого всего намешано в разных пропорциях – поди разберись.

Странников (и Егора, понятно, с ними) заносит на постоялый двор, где хозяйничает противоречивое еврейское семейство. Один из них – Соломон (Игорь Кваша, похожий на Якова Свердлова более, чем когда-либо) – надменен и чванлив, второй – Мойсей Мойсеевич (как раз Смоктуновский) – бьется в непонятной, античной по масштабам, истерике, желая угодить постояльцам. Думаю, что антисемитскую тему Бондарчуку попробовали прицепить за нарушение канонов. Еврей в советском кино обязан был быть милым и мудрым, с вековой печалью в очах и афоризмами в каждом слове. У Смоктуновского же получилась сюрреальная инсталляция по мотивам летающих евреев Марка Шагала. Невероятная по накалу и оригинальности роль! Возможно, я слабый специалист, но чего-то крамольного в сценах на постоялом дворе не обнаружил. А внезапного – много, это да.

Когда наступил момент Егору временно расстаться со своим сопровождением (дяде и батюшке Христофору приспичило отклониться от маршрута), его пристроили в обоз, везший тюки с шерстью на ярмарку. Вот тут-то режиссерский талант Бондарчука развернулся в полную мощь. Так это учтите – еще и на фундаменте из образов самим Чеховым выписанным! Всякий персонаж парой слов, жестом, вздохом, взглядом открывает перед зрителем вселенную души. Правда, и состав актеров собран такой, что любо-дорого. Главный старец советского кино Иван Лапиков исполняет роль вечного паломника Пантелея, у которого судьба отняла все, но он не ропщет, весь состоит из доброты и благодати. Или трогательный возчик Вася (Георгий Бурков), подорвавший здоровье на спичечной фабрике, по-детски плачущий над убитым ужом. Сам Сергей Бондарчук фигурирует в маленькой, но важной роли Емельяна. Певчий, равных которому не было «на всем Луганском заводе», искупался в Донце, простыл и утратил голос. Жаждет петь, Бога славить, а получается один хрип несуразный – сердце разрывается такие страдания наблюдать.

Материал и авторы у этого произведения таковы, что в махоньких ролях не погнушались сняться ярчайшие актеры. Михаил Глузский в роли Варламова почти без слов, одной посадкой в седле, нагайкой показывает, кто в степи хозяин. А Василий Ливанов и вовсе молчит, только темпераментно пучит глаза в роли Казимира.

Но главная во всем этом действе – степь, показанная с эпохальностью, доступной, пожалуй, только Сергею Бондарчуку. Она – холст, по которому рассыпаны пестрые точки человеческих судеб.