29.11.2016

В глубинах Лидиевки

В рамках группы «Донецк в эфире» был обнародован не самый известный фильм Дзиги Вертова. Он называется «Одиннадцатый», и сняли его в 1928 году, к 11-й годовщине Октябрьской революции. Почему к 11-й? Чтобы не было этих, знаете, круглых дат со всей их помпой.

Вот что написано в сопроводительном тексте:

«Одиннадцатый» — документальный фильм, смонтированный из кадров советской кинохроники двадцатых годов, рассказывает о строительстве социализма на Украине. Одиннадцатый год советской власти — период индустриализации, возведения Днепрогэса, других гигантов советской индустрии. Режиссер специально акцентировал внимание на этом неюбилейном, некруглом числе. Здесь не может быть праздничной показухи и казенного официоза. Здесь есть только одно — работа. Неустанное, всеобщее строительство новой, социалистической действительности Украины.

28 февраля 1928 года Дзига Вертов говорил: «Фильм «Одиннадцатый» написан непосредственно киноаппаратом, не по сценарию. Киноаппарат заменяет перо сценариста. «Одиннадцатый» написан 1) на чистом киноязыке, 2) документальном языке — языке фактов и 3) социалистическом языке.
Съемки протекали в очень сложных условиях, но киногруппа на них шла сознательно.
Съемки проходили с 12 июня приблизительно по 7 ноября 1927 года. Пятимесячный съемочный маршрут включал: Москву (12 — 13 июня), Волховскую ГЭС (16 — 23 июня), Харьков (28 июня — 10 июля), Каменское месторождение каменного угля (13 июля — 7 августа), шахты и коксовые печи Рутченково и Лидиевка (около 12 — 30 сентября) и, наконец, Киев — празднование десятилетней годовщины Октября (7 ноября). Также съемки проходили в Одесском порту и на границе с Румынией.
На Волховской ГЭС Дзига Вертов и его брат Михаил Кауфман вели съемку из подвесной люльки канатной дороги — камера проезжала над водяным обвалом у плотины.
Музыка Майкла Наймана, оригинальная версия фильма демонстрировалась без звука.
Как проходили съемки картины?
Съемки „Одиннадцатого“ протекали в очень сложных условиях, но киногруппа на них шла сознательно.
Выразительный, новый для зрителя материал доставали буквально из-под земли.
Искали его на земле, над водой, в воздухе — не в переносном, а в прямом смысле этих слов.
Как всегда, одна из мелодий в полифоническом звучании фильма должна была передавать тему электрификации страны.
Для этого в июне отправились на Волховскую станцию, но не просто сняли общие, „открыточные“ виды ГЭС.
Вертов и Кауфман вели съемку из подвесной люльки канатной дороги — камера проезжала над водяным обвалом у плотины.
Потом этот кадр Вертов совместил двойной экспозицией с ленинским изображением. Кадр запомнился, стал одним из самых знаменитых в истории советской кинохроники.
Во время съемки неожиданно появилось некое административное лицо, вызвало караульного начальника, управляющего станцией, устроило разнос и заявило, что всех арестует, — риск при съемке был велик.
В июле группа снимала в Днепропетровске, на металлургическом заводе им. Дзержинского.
На заводе выдали пропуска с большой черной надписью: „Будьте осторожны!“ и припиской: администрация не несет ответственности за несчастные случаи с посетителями завода.
Помощник Кауфмана, будущий оператор Б. Цейтлин, рассказывал в августовском номере „Советского экрана“, что Вертов, слепнущий от жары и искр, Гарри Пилем перелетает от аппарата к аппарату через кипучий поток чугуна, а у оператора брызгами чугуна выпалены „дырочки“ на коже, и они гноятся.
В съемочном дневнике Вертов записывал: лазили на домну, под домну, снимали сквозь огонь, дым, воду и угольную пыль.
Во время съемок горели подошвы ботинок.
Потом снимали взрывные работы на строительстве Днепрогэса (вокруг гремели фугасы, вздымалась земля, строительная площадка напоминала огромное поле боевых действий), а под Одессой — большие маневры Красной Армии.
Маневры частью сняли с воздуха, из самолета, и там, в воздухе, неожиданно встретились со старым другом, недавним киноком Александром Лембергом — из другого самолета он вел съемки фильма „Люди в кожаных шлемах“.
В августе группа с небес опустилась глубоко под землю — в четвертую лаву Лидиевской шахты Донбасса.
В первый раз они спустились в шахту на другой день после приезда. Накануне предупредили: падаете в бездну, разрывается сердце, как бы у вас не лопнули барабанные перепонки, вы входите в клеть и вдруг срываетесь камнем вниз, с боков и сверху хлещет вода, дышать трудно и т. д.
Так напугали, что путешествие в клети Вертову по крайней мере потом показалось приятной прогулкой в быстром лифте, хотя действительно со всех сторон поливал дождь и воздух ударял в уши, но это даже доставляло удовольствие своей новизной.
Опаснее оказалось путешествие по штреку, где в абсолютной темноте проносились, согнувшись и вытянув шеи, коногоны.
Они попали между двух коногонов, один спереди, другой сзади, очень испугались, спасла находчивость сопровождавшего инженера.
Но они спускались снова и снова, чтобы снять необходимые кадры, а потом, „отсыревшие“, с насморками и бронхитами, поднимались наверх и долго отогревались на солнце.
В одном из репортажей со съемок Кауфман призывал зрителей не смотреть шахты, снятые в ателье, — истинного представления не получите.
Возникали и другие трудности: то выходила из строя аппаратура, то не хватало пленки, то давала брак лаборатория во время проявления материала.
Участились столкновения с братом. В дневнике Вертов сетует на его несговорчивость, пишет, что „Кино-Глаз“ снимать с Михаилом было легче.
Но дело было не в несговорчивости брата.
Кауфман вырастал в самостоятельного художника, чувствовал в себе силу и опыт. Воля Вертова, наверное, иногда слишком сдерживала его, а Вертов, видимо, не всегда это ощущал и учитывал.
(После „Одиннадцатого“ они снимут вместе еще одну картину, потом творческие пути разойдутся навсегда.)
Но, несмотря ни на что, работа в целом двигалась слаженно.
Вертов снимал картину с упоением.
В сущности, впервые появилась возможность по-настоящему осуществить то, что декларировалось еще в ранних манифестах, — передать пластическое совершенство техники, машинного ритма, величие и гармонию индустриальных форм.
В журналах, фильмах Вертов не пропускал такую возможность и прежде.
Но он впервые встретился с подлинными гигантами промышленности и строительства того времени — с огромными заводами, шахтами, со строительством крупнейшей в Европе Днепровской ГЭС.
Строки его дневника дышат необыкновенной нежностью и любовью.
Он писал, что породнился с бессемером, с бегущими раскаленными рельсами, с вертящимися огненными колесами, со сверкающей проволокой, которая, как живая, поднимается, изгибается, кривляется, вращается, прорезает, как молния, воздух, и вдруг покорно сматывается спиралями в аккуратные пучки.
Картина, однако, не стала запоздалой платой давнему чувству, сегодняшним осуществлением не осуществленного вчера.
Из книги Л. Рошаля «Дзига Вертов»

Мы посовещались с куратором группы «Донецк в эфире» Денисом Лапиным и пришли к согласованному выводу, что все шахтные съемки производились на Лидиевке. Шахта 2-7 тогда считалась передовой. Возможно, даже товарищ Пинтер мелькает где-то в кадрах. Упоминание Рутченково в сопроводительном тексте, возможно, объясняется тем, что Лидиевка воспринималась как часть Рутченково. Впрочем, может, где-то все-таки фигурирует и непосредственно Рутченково.

Ну, а вот и сам фильм. Моменты, связанные с шахтами, идут в промежутке 22:35 — 30:00:

Ясенов