Было дело: макулатура и стеклотара

Когда-то, макулатура была предметом живейшего интереса людей, давно вышедших из пионерского возраста. Ее собирали врачи и учителя, старшие научные сотрудники, отставная профессура, собирали спекулянты и те, кто хотел, чтобы дома у них было «не хуже, чем у людей». Вся эта разношерстная публика ссорилась в километровых очередях и заискивала перед весовщиками, чтобы обменять свои 20 кг на томик Честертона, Цвейга или Дюма — жуткий по тем временам дефицит и несомненный показатель высокого культурного уровня. Условия обмена были грабительскими: макулатура давала только право покупки, не избавляя от необходимости платить деньги. Ассортимент «макулатурных» изданий был унизительно скудным. В редком шкафу не пылился трехтомник Джека Лондона или «Учитель фехтования».

Порой, макулатурная лихорадка подталкивала людей к страшным решениям. Кто-то сдавал газеты и журналы, лишая близких возможности заворачивать мусор и вести прицельный огонь по комарам и мухам. Кто-то волок в пункты вторсырья «немодные» книги, зачастую представляющие собой куда большую художественную ценность. Кто-то расставался со старыми письмами, поздравительными открытками, конвертами от грампластинок. А самые дерзкие просто шли в ближайший книжный магазин и просили завернуть двадцать килограммов «Малой земли» Брежнева.

В 80-е «макулатурные» книги столкнулись с нешуточной конкуренцией: картон и бумагу стали обменивать на полиэтиленовые крышки для трехлитровых банок.

Стеклотара всегда была у нас безотказным индикатором экономической стабильности. Когда-то, будучи во всех отношениях твердой валютой, она валялась под ногами. Донецк прошлого заслуживает теплого ностальгического слова хотя бы тем, что в нем всегда можно было прилюдно выпить пива и не стать свидетелем кровопролитной баталии за право «забрать бутылочку».

Тем не менее, пивную бутылку можно было сдать государству за 20 копеек. Обладатель молочной бутылки мог рассчитывать на 15 копеек. Баночка из-под сметаны могла сделать вас богаче на 10 копеек. А трехлитровая банка стоила целых 30. Молочная стеклотара принималась практически во всех продовольственных магазинах города. Пивную и винную несли в специальные пункты приема.

Очереди в них были суровым и тягостным испытанием. Время здесь всегда текло медленнее. А для тех, кто рассчитывал выручить денег на опохмел, — и вовсе вспять. Их отчаянным положением беззастенчиво пользовались приемщики, зазывавшие без очереди тех, кто готов был дать откат. Остальные бесконечно агонизировали, ожидая, когда кончится переучет или появятся нужные ящики.

Рассказывает Александр Зимоглядов, главный рентгенолог Донецкой железной дороги

«Стеклотара (пустые бутылки из-под пива, вина, водки и даже молока, банки разных объемов) служила нам в детстве и юности неплохим подспорьем. Ведь по цене трех пустых пивных бутылок можно было приобрести полную, а за одну винную бутылку — буханку хлеба. Чаще всего, пункты приема располагались при крупных гастрономах, перед ними почти всегда толпился страждущий и в прямом смысле жаждущий народ.

Все операции производили через маленькое окошечко, которое при необходимости «хозяйка» пункта могла легко захлопнуть. Хуже всего дело обстояло, когда появлялась табличка «тары нету». Это отсутствие тары для тары могло поставить под угрозу самые смелые наши начинания. Бутылки нужно было сдавать чистыми, сортируя по объему, главное, без этикеток, которые часто приходилось соскабливать прямо здесь же, используя подручные средства. Не знаю, как сейчас, а тогда клей был качественный. Заученным движением пальцев приемщица обследовала горлышко каждой бутылки, и если находила малейшую щербинку, неумолимо отставляла бутылку в сторону. Спорить было бесполезно, все это знали. Из каждой партии выбраковывалась пара бутылок, как обязательный налог в пользу сотрудников пункта. Если же какой-нибудь правдолюб пытался что-то оспорить, окно моментально захлопывалось, а несчастный оставался один на один с толпой возбужденных сдатчиков за спиной. Со временем, я выработал способ сдачи посуды, основанный на эффекте неожиданности. Через боковую дверь я заходил внутрь, брал пустой ящик и начинал выставлять свои бутылки. На немой вопрос изумленной хозяйки я отвечал: «по десять».

Один мой знакомый вносил свою лепту в общее дело так. Если в доме не находилось пустых бутылок, он выливал в раковину отцовский «Боржоми». А сдавая трехлитровые банки в овощном отделе незабвенного 13-го гастронома, мы пополняли дефицит средств, вынимая посуду прямо из того ящика, куда их ставила приемщица. Конечно, это требовало хорошей реакции и безупречного владения мимикой, но результат всегда стоил усилий».