20.07.2014

Донецкий плен

Уже приличное количество лет назад мой друг и коллега Андрей Пети побывал в Германии, где имел незабываемую встречу с несколькими ветеранами вермахта — очень разными людьми, которых объединяло одно: они во время войны побывали в Сталино. Причем не в том качестве, в каком им хотелось бы. Приводя в порядок архивы (пора уже), я натолкнулся на эту статью. Она, безусловно, достойна быть опубликована здесь.

Три десятка домов. Полное отсутствие такого понятия, как заборы. Картофельные поля и лес. Охотничьи трофеи в домах местных жителей. Одним словом, искать что-то общее между немецким Виндсбахом и Донецком — бесполезное занятие. Если бы не события 60-летний давности…

С Хансом Бетцем я познакомился посредством Интернета. Его отец, простой немецкий солдат, воевал в наших краях, попал в плен и не вернулся домой. Обычная история для тех лет. В память о нем и еще 15 горожанах, погибших во время первой и второй мировых войн, в Виндсбахе установлен скромный памятник. Фамилия Бетц встречается на нем четыре раза. Один из упомянутых покоится в Антраците, где три года назад мы с Хансом тщетно пытались найти могилу. "Где-то здесь, в поле", — махнул тогда рукой местный житель. Об

отце 70-летнему Хансу напоминает только старая фотография на стене, да кусок антрацита, привезенный из Украины.

Прошло три года, и, уже в Виндсбахе, меня ждала еще одна интересная встреча. "Я хочу познакомить тебя со своими друзьями, которые не понаслышке знают, что такое Донецк и Украина", — сказал как-то Ханс.

Их было четверо. Обычные, в общем-то, люди. Два бывших обербургомистра. Один "картофельный профессор". И один пенсионер, коротающий свой век в доме для престарелых.

— По-немецки говоришь? — обратился ко мне на ломаном русском герр Вальмюллер.

— Больше понимаю, чем говорю, — ответил я.

— И я немного еще помню русский. А вот он, — кивнул на своего товарища, — помнит вообще очень хорошо. Будет у нас переводчиком.

17-летний пехотинец

Герр Эрнст-Гюнтер Цумах попал на войну в 17 лет. На восточный фронт, когда рубка была в полном разгаре. О том, как воевал, вспоминает неохотно. Тем более что держать оружие ему довелось недолго — очень скоро один из моих собеседников попал в плен, где мало-помалу и освоил русский язык. Ясиноватая, Краматорск и даже невыговариваемый для иностранца Ворошиловград слетают с языка Шмидта безо всякого напряжения. Разве что Сталино произносит с баварским акцентом — "Шталино".

— Откуда так хорошо знаете русский? — спрашиваю бывшего обербургомистра.

— В лагере для военнопленных изучил, — говорит Цумах.

— На курсы ходили? — подшучивает весельчак Вальмюллер.

Как оказалось, герр Цумах самостоятельно разработал тогда целую систему соответствий русского и немецкого языков, делая записи на каждом, попадавшем в руки, клочке бумаги. И работал на шахте. "Конкретно — на шахте № 15 в Сталино, — вспоминает Цумах. — Тяжелейшие условия труда. Мы должны были добывать как можно больше угля, поэтому шли вперед, не успевая заботиться о крепеже. Часто происходили обвалы, в которых гибли и калечились многие заключенные".

По словам бывшего военнопленного, выжить в советском плену удалось приблизительно 20% немецких солдат. "Аварии на шахтах, плюс перепад температур сделали свое дело, — говорит герр Цумах. — В шахте была большая влажность и высокая температура, а после работы нам приходилось идти в свои бараки несколько километров в жуткий мороз. Так что, смерть от воспаления легких стала обыденным явлением".

Выжить помог русский язык. "Собственно, можно было обойтись и без него, — считает мой собеседник. — Каждый вечер к нам приходили русские офицеры и врачи и на отличном немецком интересовались, нет ли у нас каких-то жалоб. Очень хорошо запомнил — ни малейшего акцента. Может быть, в Германии были?.. Это как с русским языком. Всегда отличишь человека, изучавшего его в Германии или побывавшего в России. По незаметному, казалось бы, ударению — "водкА" или "вОдка".

Успехи, которые сделал молодой Цумах в изучении русского, не остались незамеченными.

— Меня перевели на автобазу, где я отмечал водителям путевки. Понятное дело, здесь было гораздо легче, чем в шахте. Ну и водители подходили с просьбами, мол, залей в бак чуть больше, чем отмечаешь в накладной.

— Ах, значит вот вы какой человек, — не унимался  "картофельный профессор" Вальмюллер. — И что ж вам с этого перепадало?

— Водка. Этот товар был универсальным.

Водку во время войны научились пить все. И несмотря на солидный возраст, не отказались от нее и во время нашей встречи, сильно удивившись вкусу: березы в Германии растут, но о том, что из них получают сок или настаивают водку, немцы как-то не подозревают.

Он из "Лювтваффе"

Рудольф Крюкель был в этой компании самым пожилым. 88 лет — совсем уже не шутки. Равно как и репутация пилота "Люфтваффе". Орлиный взгляд и такой же профиль, сохранившаяся осанка — все это характерные признаки немецкого летчика, сложившиеся с детства благодаря стереотипам. Правда, из самолета пришлось герру Крюкелю пересесть в инвалидную коляску. "Ногу оставил на Украине, — говорит он. — Сбили меня под Мелитополем, там же попал в плен".

Говорить ему уже трудно, а воспоминания о Сталино обрывочны — возраст дает о себе знать. "В период оккупации я в Сталино не был, а в плену нас не возили с экскурсиями по городу, — шутит бывший немецкий летчик. — Но в памяти остался высокий дом на главной улице вашего города. Там еще рядом металлургический завод".

Чем живет сейчас? Исключительно воспоминаниями, испытывая при этом недостаток общения. Наверное, как все старики. "У нас в доме для престарелых работает русская медсестра, — зачем-то рассказывает герр Крюкель. — Знаешь, у меня хорошая пенсия, я ни в чем не нуждаюсь, и мог бы себе позволить путешествие в Донецк, чтобы взглянуть, какой он сейчас. Но без постоянной сиделки мне не справиться… Будет возможность, пришли фотографии Донецка".

"Картофельный профессор"

В отличие от Цумаха, который после войны побывал в Донецке еще один раз, и Крюкеля, для которого город остался в воспоминаниях, герр Вальмюллер объездил бывший Союз вдоль и поперек. С одной поправкой — в Донецке больше не был. Просто потому, что не вяжется этот город с его нынешней деятельностью — бывший солдат вермахта стал аграрием, добившись на этом поприще немалых успехов.

— Знаешь, после того как мы вернулись домой, в Германии пошла волна самоочищения, — вспоминает "картофельный профессор". — Здесь все исходили из того, что самый обычный солдат изначально является преступником. Это очень тяжело, ведь нас не спрашивали, хотим ли мы воевать — всех ставили под ружье.

По-русски герр Вальмюллер говорит не так хорошо, как Цумах. Тем удивительнее было услышать нарушившую тишину частушку:

— Девушка, девушка, как тебя звать

  Буду тебя я сегодня…

Остановился вовремя — как бы слабо не владел русским, а неприличные слова решил не произносить, хотя их знание, а также знакомство с нашим менталитетом в процессе разговора все же обнаружил.

— Вот скажи мне, как такое может быть, — не унимался Вальмюллер. — У нас несколько лет назад был большой урожай картофеля. Излишки было совершенно некуда девать. Обратился к вашим, мол, хочу просто подарить — не надо денег. Знаешь, что ответили? Заплатите пошлину на таможне и можете ввозить.

Быть может, поэтому профессор, чей сорт картофеля "Рената" большими партиями идет на экспорт в Испанию, предпочитает иметь дело с Россией и Белоруссией. "У вас сплошная бюрократия, а у меня дома даже бывал заместитель министра сельского хозяйства Белоруссии", — не без гордости говорит Вальмюллер,, в хозяйстве которого работают две девушки из Казахстана — Нина и Таня.

Об Украине отзывается двояко. Часто бывал в Киеве, ходил в церкви, привез много картин — их у него около 200, но… "Будучи в плену, слышал от русских же солдат, мол, дурак был ваш Гитлер. Если бы он сумел договориться с Украиной, то легко бы завоевал Россию", — вспоминает герр Вальмюллер.

Что до четвертого собеседника — еще одного истребителя "Люфтваффе", то он все больше молчал. И от водки отказался. Годы, годы…

Ясенов