17.12.2013

Город по Шутову

У него была удивительно добрая, даже ласковая фамилия – Петушков. В 30-е годы он имел какие-то нелады с советской властью – однако дешево отделался, по сравнению со многими другими. Его оставили жить и работать все-таки на благо социализма. Но пришли немцы – и все изменилось…

Николай Григорьевич Петушков стал бургомистром города Сталино, который возглавляемая им управа тут же переименовала назад, в Юзовку. Знаем мы об этом человеке немного. Хотя кое-что можно почерпнуть в совершенно открытых источниках. Например, в книге Виктора Шутова "Смерти смотрели в лицо" – эпопее подполья нашего города. Эту книгу я до сих пор не читал – и, возможно, так и не прочитал бы, если бы не одна персональная просьба нашего друга Варяга. Спасибо ему за эту невольную просветительскую миссию.

Венера, пассаж и прочее

Но как раз "подпольной" стороны шутовского труда я касаться не буду – есть знатоки этой темы, им и карты в руки. К тому же Виктор Васильевич, хоть и провел фундаментальную работу по поиску документов, поговорил с массой людей – все-таки написал художественное произведение, где и имена-фамилии подпольщиков слегка изменил, и фактаж отчасти.

Я коснусь того, как в шутовской книге выглядит Донецк.

Автор чувствует город, как свое собственное тело. Он прекрасно представляет, где что находится, и для каждого из поселков, для каждой линии-проспекта находит пару точных слов, которые рождают у читающего отчетливую картину места действия. Вводя в повествование новую фигуру (а их там множество, иные вовсе мимолетны) – обязательно уточнит, что живет персонаж на Девятой, скажем, Химколонии, или на Девятнадцатой линии, у самого Кальмиуса. Просто уточнит, никак не развивая – ясно, что рассчитано на понимающего человека, легко ориентирующегося на местности.

Однако, есть у него и несколько подробных описаний разных городских объектов. Вот, например: "Побуревший лист клена сорвался с ветки и, описав дугу, упал в чашу небольшого фонтана на центральной аллее. Посредине чаши на камнях стояла фигура девочки. Андрей Андреевич проследил за полетом листа и задержал взгляд на статуе. В городе это был единственный фонтанчик со скульптурой. По вечерам вокруг него собирались люди и, тихо переговариваясь, любовались веселыми струйками, блестевшими в электрическом свете".  Это, конечно – офонтане с Венеройв сквере Павших Коммунаров. Кстати, о сквере Павших приводится еще одна важная деталь: там находился павильон, где можно было, как минимум, выпить пива.

Или вот: "Шумное место в Сталино – квартал от госбанка до заводских ворот. В двадцатые годы людей притягивал цирк, потом – театр и кино. Затем поднялся крытый рынок – пассаж, а года два назад вырос огромный универмаг…" С тыльной стороны пассажа, со Второй линии подпольщики творили вещи: "Вдоль домов по Второй линии подпольщики дошли до тыльной стороны пассажа, где был сооружен деревянный помост, по которому бочки с горючим вкатывались в помещение". Оттуда бесстрашные парни проникли в помещение и устроили диверсию.

Или так: "Дом Советов– гордость довоенного Сталино. Из железа и бетона, с широкими солнечными окнами, здание стояло среди домов еще дореволюционной кладки и олицетворяло новую жизнь. Широкоплечее, оно возвышалось на одном из шести городских холмов. По утрам солнце смотрелось в огромные окна и, отражаясь, золотыми бликами ложилось на газоны и асфальт центральной улицы".

Ну, или парк имени Постышева (бывший): "Антон снял пиджак и, перекинув его через руку, спешил на Смолянку по дамбе между Первым и Вторым прудами. Слева зеленел тихий, вытянувшийся, как подросток на длинных ногах, молодой парк. Там росли клены, посаженные в тридцатых годах Антоном и его товарищами по комсомолии. Где она теперь, шумная братва Смолянки?"

И, наконец, город в целом: "Рыбалко разглядывал город, куда его забросила судьба пленника. Возле городского клуба ютятся одноэтажные домишки. В центре – прямые унылые улицы, занесенные снегом. Очищена лишь проезжая часть да протоптаны тропинки. Спустились вниз к Кальмиусу, и опять по сторонам длинных улиц встали приземистые домики".

Конечно, описания объектов у Шутова – тоже художественные, а значит, что-то могло быть добавлено, а что-то (как в случае с Венерой) – убавлено. Это надо иметь в виду.

Два бургомистра

Но вернемся к Петушкову. Вот что пишет о нем Шутов:

"На третий день после появления в городе немцев – 23 октября – он пошел на Вторую линию. Над входом в трехэтажный особняк, что стоял невдалеке от пруда, ветер развевал тяжелый темно-красный флаг с белым кругом посредине и с черной свастикой в нем. На фронтоне – квадратный лист железа. На нем желтыми буквами написано: "Городской комендант… Петушков зашел в коридор. В нем толпилось человек десять… Вперед вышел бывший сотрудник овощторга Рыбников и произнес скороговоркой: "Разрешите, господин комендант. Мне думается, что на эту должность подходит господин Петушков Николай Григорьевич. Он инженер-строитель. Хорошо знает город, способный организатор. При Советской власти отбывал наказание за антибольшевистские взгляды…"

Так Петушков стал бургомистром. Не совсем по своему желанию, как полагает Шутов – но, с другой стороны, на сотрудничество с немцами пошел сам. Однако оказался недостаточно деловит. И уже в 1942 году: "Вдруг не стало председателя горуправы Петушкова. Одни говорили, что его убили партизаны, другие, что он большевистский агент. Газета "Донецкий вестник" опубликовала объявление полевого коменданта: в связи  с тяжелой болезнью господина Петушкова на его место назначается господин Эйхман… Однако квартиру Петушкова охраняли солдаты, а он и его семья бесследно исчезли".

Впрочем, через три месяца Петушков появился в городе. Ненадолго. Его быстро откомандировали в Одессу и там назначили председателем городской управы. Больше в Юзовке (Сталино) о Петушкове не слышали.

А на сцену выходит бургомистр №2 — Андрей Андреевич Эйхман (немец, из колонистов, сначала был заместителем Петушкова), как его описывает Шутов: "Человек среднего роста с бегающими черными глазами". У этого с  деловитостью все было в порядке! Вот как рассказывается о его участии в организации публичного дома: "Нашел частное лицо, отдал ему четырехэтажное здание на Седьмой линии, а сам стал компаньоном и участником в прибылях…" Или, уже после назначения председателем горуправы: "Новый председатель взялся наводить порядок в торговле, издал приказы, запрещающие открывать без ведома управы кафе-закусочные, частные предприятия, магазины, ларьки. Эйхман понял, что на частниках можно хорошо нажиться. За солидные куши он негласно выдавал патенты…"

Шутов рисует Эйхмана энергичными мазками: "сильный, пышущий здоровьем мужчина…", "похотливый, он заводил связи с женщинами, знакомил их с руководителями карательных органов, а те делали их тайными агентами…" Эту любвеобильность писатель подчеркивает несколько раз на протяжении 380 страниц, а некоторые сцены даже изображает детально (ну, понятно – настолько детально, насколько это можно было себе позволить в 1971 году в патриотическом произведении).

Эйхман присутствует до последних страниц и испаряется с наших глаз вместе с драпающими немцами.

Лагеря, лагеря…

Многообразно и всесторонне описана деятельность оккупантов. Опять-таки, дается она с почти обязательной привязкой к местности.

"По ночам на станции Бальфуровка немцы формируют санитарные поезда. Прогоняют вагоны, моют их, делают полки; цепляют товарный вагон с обмундированием, простынями, одеялами, вручают старшему кондуктору документацию и отправляют состав до Ясиноватой". Не все поезда далеко уходили от Бальфуровки: в районе нынешнего проспекта Панфилова был Скоморощинский переезд, очень удобный для всяких смелых операций…

"В город доставили раненых солдат и офицеров. Больница на Калиновке, Совбольница, здание педагогического института, Дом Советов и другие каждый день пополнялись недобитыми гитлеровцами".

Расстреливали немцы у Первого пруда, "где стоял разрушенный кирпичный завод". Сбрасывали жертвы в шурф не только шахты №4-4 бис, но и одной из ветковских шахт. Ну, и так далее…

Местными топонимами книга буквально пестрит, радуя сердце патриота. Неоднократно встречаются Девятая Химколония и Птичий поселок, Стандарт и Смолгора, поселок шахты №13 "Никополь". Ну, и всякая иная мелочь — старый осыпавшийся террикон возле поселка Грабари, церковь по Садовому проспекту напротив скверика. Упоминаются и такие любопытные раритеты, как, например, шахта "Донэнерго" где-то на Ветке. Дом ее директора Евгения Качуры "стоял недалеко от пруда на Третьем западном участке".

Отдельной строкой идут лагеря, разбросанные по всему городу. Вот как говорит о них Аким Смоленксий, командир партизанского отряда: "В лагерях морят голодом. Ты посмотри, сколько их в городе: на Стандарте – центральный концлагерь для пленных, возле шахты 10-бис – чуть поменьше, филиалы – на шахтах Рутченково, Ветки, Буденновки, огромный лагерь на Донской стороне, еще больший – на Петровке, для коммунистов и советского актива. Тюрьма в одиннадцатой школе, застенки гестапо на третьей линии, на Школьном проспекте, в двух зданиях на Первой…"

Устройство лагерей описано не так уж подробно – гораздо ярче выписаны царившие там нравы. Например, врач-садист, в центральном лагере "на Стандарте", который, чтобы быть уверенным в абсолютной смерти пациента, распорядился сбрасывать "жмуриков" из окна второго этажа. Чтобы уж наверняка…

Конец оккупантов был справедлив. Наступающая Красная Армия вышибла их из города имени вождя. Последнее упоминание о них: "Немцы засели натерриконе шахты 17-17 биси обстреливали поселок". Это – предпоследний абзац книги Виктора Васильевича Шутова.

Ясенов