Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Сергея Ковалева – легендарного альпиниста, покорителя высочайших вершин всех континентов мира.

 

« В нашей семье, как и в любой донбасской, намешан калейдоскоп кровей»

— Давай начнем самым правильным образом. Расскажи немного о семье. Кто были родители, где работали? Как семья оказалась в Донбассе и почему именно в Кировском?

— Для начала надо, наверное, уточнить, что такое Кировское. Это – небольшой поселок между Енакиево и Шахтерском, население – что-то около 20 тысяч человек. Почему оказались в Кировском? Вопрос и простой, и сложный одновременно. Как и, наверное, у любой большой семьи на Донбассе, в нашей намешан целый калейдоскоп кровей. По линии матери — это Старый Оскол и  макеевская Пастуховка, по отцовской — сибирские казаки из Кемеровской области. Собственно, и рожать меня мама поехала в Сибирь. Видимо, отец хотел, чтобы сын казаком родился.

— А Кировское как получилось?

— История встречи родителей обычная. Комсомольская свадьба. В 60-х шахты на Донбассе строили комсомольцы со всего Союза. И молодым семьям сразу давали квартиры в новых городах.  Так вот они и оказались в Кировском.

— В таком городе стать альпинистом – не самый очевидный выбор. Или я неправ?

— То, что со мной случилось, могло случиться везде и с любым пацаном. Виной всему – литература. Знаешь, наверное, некоторые книги стоит хранить под замком, как оружие, и использовать только после специального инструктажа. И в первую очередь Джека Лондона. Романтика дальних дорог неожиданно реализовалась у меня в абсолютно случайной поездке на скалы в Зуевке вместе со школьной секцией альпинистов. Новые люди, новые песни, другие разговоры… И, конечно, первый тренер Шестаков Николай. После этого другой судьбы быть уже не могло.

— Можешь ли представить, кем ты стал бы, если бы случилось чудо – и ты однажды не увлекся альпинизмом?

— Трудно сказать наверняка. Но могло закончиться очень плохо. Несмотря на то, что учился я в школе хорошо, друзья у меня были самые отмороженные. Мало кто из них дожил даже до 40-летия. Хотя, может, ДПИ бы исправил ситуацию и сделал из меня человека даже без альпинизма.

 

«Самое сильное донецкое впечатление – запаж свежесорванных роз»

— Твое первое воспоминание о Донецке?

— Это вспоминается очень четко. Проспект Ильича в его верхней части, в районе брусчатки, магазины -магазины-магазины. Мне 7 лет, августовское пекло. Родители приехали со мной сюда, чтобы одеть ребенка в школу, в первый класс. Кошмарный сон большинства детей из моего поколения…

— Через 10 лет тебе пришлось переезжать уже на постоянной основе. Жизнь тут, в любом случае, совершенно другая, по сравнению с Кировским. Показался ли Донецк совсем другим миром – другого масштаба и другого качества?

— Знаешь, я к моменту поступления в ДПИ уже несколько раз был на Кавказе. И горы успели произвести на меня настолько большое впечатление, что к городам я равнодушен до сих пор. И к маленьким и к большим. Вряд ли какой-то из них способен произвести на меня какое-то необычайно сильное впечатление. Так обстоит дело сейчас, так было и в начале 80-х, когда я стал студентом. К тому же вся наша родня жила в Макеевке, мы часто там бывали, и для меня Кировское воспринималось просто пригородом Донецка.

— Почему решил поступать именно на горный факультет?

— Я же думал, что буду после окончания по горам лазить…

— Шутка заслуженного альпиниста… Ты жил, наверное, в каком-то общежитии ДПИ?

— Да, конечно. Поселили в 6-й общаге, которая находится возле автостанции «Крытый Рынок». Потом я переселился на Калиновку, причем и там, как специально – по соседству с рынком. Но эти места значили для меня не слишком много. Для меня Донецк олицетворяют не те места, куда я спать приходил. Нет, совсем другие! Это в первую очередь бульвар Пушкина, парк Щербакова, Артема и Студгородок. В разные годы немного по-разному. Ну, и еще. Поскольку я очень много занимался спортом, то жизнь крутилась вокруг манежей на Студгородке и в парке Щербакова.

— Самое сильное личное воспоминание о городе? Это может быть связано с чем угодно – с радостью, огорчением, счастьем или, наоборот, потерей…

— Знаешь, могу показаться чрезмерным романтиком, но отвечу так. Самое сильное донецкое впечатление — запах свежесорванных роз. Исколотые руки. Традиционная студенческая забава – нарвать большой букет роз любимой девушке.

 

«ДПИ был реальным вузом, никакого постмодерна»

— Как ваша студенческая компания проводила досуг?

— У нас была довольно тесная, при этом разновозрастная альпинистско-туристская тусовка. На выходные отправлялись на скалы в Зуевку, в четверг шли на «брехаловку» возле памятника Шевченко и дальше или в кафе, если деньги были, или покупался торт и шли толпой в общагу. Кроме того, у меня была еще и другая сторона досуга. Концерты в Интерклубе, КВН… Плюс, у меня был еще театр-студия в ДК шахты «Октябрьская» — знаменитый на весь город творческий коллектив под руководством Володи Лившица.

— Вот как? И были большие роли?

— Не мне судить об их масштабе, но могу гордиться тем, что играл Тезея в его дипломном спектакле по мотивам древнегреческих мифов.

— Досуг студента редко возможен без пива. Как у тебя было с этим?

— Да знаешь, с пивом у меня вообще сложные отношения. Я его в молодости терпеть не мог. Конечно, с приятелями из группы РПМ, в которой учился, мог посидеть в «Яме» или на «Чебурашке». Но так, больше за компанию. Пиво распробовал уже в зрелом возрасте. В результате, знаю о нем достаточно, чтобы рассуждать о достоинствах и недостатках разных сортов. И про рутченковское «Жигулевсое» могу поговорить. А распробовал я донецкое пиво по-настоящему, начиная, пожалуй, с «Доброго Шубина».

— ДПИ всегда считался самым главным вузом Донецка, главным источником интеллектуальных кадров. Согласен с этим?

— Насчет «главного» —  не знаю… Я бы скорее назвал его «реальным» вузом. Настоящие профессии, настоящие преподы. Никакого «постмодерна» в виде виртуальных специальностей, по которым никто никогда не будет работать. На моем потоке РПМ (разработка пластовых месторождений) две трети студентов уже имели подземный стаж. Взрослые, определившиеся в жизни люди. И преподаватели, и лаборатории были под стать.

 

«Первые альпинистские деньги заработал у ресторана «Уголь-83»»

— Расскажи поподробнее об альпинистской тусовке Донецка.

— О, альпинистская тусовка в Донецке была очень специфической! Сейчас с высоты прожитых лет я могу объективно ее сравнивать, например, с той, что была в Киеве, Харькове или Москве. Нужно понимать, что в тех городах альпинизм был спортом интеллектуальной элиты. Возле костра где-нибудь в Приэльбрусье я мог запросто оказаться в компании пары академиков и нескольких докторов наук. И участвовать в разговоре на равных (в разговорах про горы, конечно). В Донецке все было по-другому. Первые профсоюзные путевки в альпинистские лагеря в 30-х годах распространялись среди передовиков на шахтах. И крепким ребятам из забоя в горах сразу понравилось. Страха у них не было, здоровья в достатке, кормили хорошо, девчонок хватало. Поскольку альпинизм был делом полувоенным, при советской власти существовало правило, обязывающее инструкторов альпинизма отпускать для работы в альплагеря с сохранением заработной платы по месту основной работы. Надо ли говорить, что первые донецкие альпинисты сразу сделали стремительную карьеру. Но настоящий расцвет пришелся на 60-80-е годы. Именно тогда, в 1963 году Борис Сивцов создал первый в УССР Клуб Альпинистов «Донбасс». Министр угольной промышленности Худосовцев Николай Михайлович лично подписал приказ о его создании. Он сам был любитель отдохнуть в горах, и поэтому денег было много и планов было громадье. Наша команда стала чемпионом СССР, Сивцов стал первым в УССР «Снежным барсом», была заявлена программа подготовки к восхождению на Эверест в 1968 году. Нужно понимать, что это было через 10 лет после первого восхождения Хиллари и Тенцинга и за 20 лет до первой советской экспедиции на Эверест 1982 года. Кончилось все правда выговорами по партийной линии за самодеятельность. Но я это к тому, что все эти люди были рядом и жили со мной одной жизнью.

— И среди них – легендарный, хотя еще и совсем молодой Михаил Туркевич, один из тех, кто в 1982-м поднялся на Эверест?

— Конечно! Миша Туркевич был абсолютно реальной звездой мирового масштаба. Уже имея за плечами славу своего великого восхождения, он не считал зазорным доверить свою страховку мне, в то время — 16-летнему подростку. Короче говоря, рядом с нами была живая история, и прошлое донецкого альпинизма все мы хорошо знали. Так что амбиций у нашего молодого поколения хватало. Мы все бредили большими горами. Было несколько спортивных обществ, сориентированных на это. Самые сильные – «Авангард» и «Буревестник». Впрочем, не отставали «Спартак» и «Динамо». Борьба за право поехать за 20 рублей на 20 дней в горы была нешуточной. Кроссы, соревнования по скалолазанию… Ну, а основная жизнь донецких альпинистов проходила, конечно, на скалах в Зуевке. Весной и осенью под скалами негде было яблоку упасть. Больше тысячи человек из Луганской и Донецкой областей, а иногда и из Ростова и Таганрога собиралось под скалами.

— Были ли у тебя какие-то увлечения, помимо альпинизма?

— Пока учился в институте, был театр-студия. Потом альпинизм все вытеснил. Я ведь собирался стать звездой, а значит — нельзя было отвлекаться на что-то другое.

— Помню, ты рассказывал, что твой первый бизнес-опыт тоже был связан с альпинизмом. Это так?

— Тут смотря что считать бизнесом. Если говорить о первых деньгах, заработанных чисто альпинизмом, то тут такая история. В 80-х еще не было такого понятия, как скалодром (или другими словами — искусственная скала под крышей) и мы часто тренировались на гранитной кладке возле центра «ЭкспДонбасс». Однажды из ресторана «Уголь-83» вышел подвыпивший мужичок и долго внимательно смотрел на то, как мы с девушкой одолеваем подъем. Девушка была не промах и предложила заплатить за просмотр. Мужик без тени сомнения выдал нам пятерку. Хватило на торт для всей компании. А первые серьезные заработки связаны с промышленным альпинизм (покраска труб и т.п), торговлей альпснаряжением и прочее. Но вот именно майским вечером 1983 года у центра «ЭкспоДонбасс» я впервые понял, что альпинизмом можно заработать реальные деньги, которые мощно пощупать.

 

«Донецкая ментальность имеет особенный объем»

— Как говорят, жить в Донецке и быть свободным от Донецка нельзя. В том смысле, что здесь с тобой обязательно произойдет какое-то приключение, которого лучше, чтобы не было…

— Знаешь, ничего со мной в городе плохого не случалось. Не знаю, как это объяснить. Может, город бережет тех, кто его любит, не знаю…

— Есть ли в Донецке места, которые ты мог бы назвать «лично любимыми»?

— Конечно, это бульвар Пушкина и парк Щербакова. Щербакова — это первые дискотеки, сирень, первая студенческая любовь. Потом у нас даже был офис пару лет в домике Дирекции парка. Ну а Бульвар – это вообще вся жизнь. Начиная с «Башни» и заканчивая магазином «Вертикаль».

— Каков твой любимый донецкий маршрут? Не транспортный, конечно – а тот, по которому любил чаще всего ходить?

— Вот, например, маршрут, которым неделю назад прогулялся в реале. По набережной Кальмиуса от Ильича и дальше по Шевченко вверх. Бокал пива в «Юзовской пивоварне», затем по Артема через Парк кованых фигур, дальше по Университетской и вниз по Театральному в сторону прудов, а на финише — через парк Щербакова, через мост назад в центр.

— Участвовали ли в твоей донецкой жизни терриконы? Как вообще воспринимает такое явление природы матерый альпинист?

— Я долго тренировался, взбегая на старый гладковский террикон. Это мой главный опыт общения с ними. Ну, и еще однажды мы пытались покататься зимой на горных лыжах с террикона на Марии Ульяновой. Неудачно. Вообще, если честно, терриконы я больше, как горный инженер воспринимаю, чем как альпинист.

— Один местный философ говорил, что Донецк имеет особый объем, которого не имеет ни один другой город. За счет шахт он получает дополнительную глубину, за счет терриконов – добавочную высоту…

— Глубоко. Я думаю, что это все же особый «обьем» донецкой ментальности. Такой тугой узел из сплетенных энергий. Энергии, зажатой под землей в залежах угля, освобожденной в виде расплавленного металла и прошедшей через людей, которые все это сделали своими руками. Такое не проходит бесследно.

— Кстати, если помнишь, у нас был совместный план подняться на самый высокий террикон Донецка – на Петровке, возле шахты Челюскинцев, 110 метров. Я страшно жалею, что не удалось..

— Конечно, помню. И мне тоже жаль, что не получилось. Ну ничего, жизнь ведь продолжается, верно?

 

«В наших людях удивительно сочетается доброжелательность и хамство»

— Задумывался ли ты когда-нибудь, что Донецк стоит на несуществующей реке? В том смысле, что реальный-то Кальмиус – шириной в 5 метров, а у нас в центре города его просто искусственно раздули во много раз?

— Я видел в детстве Кальмиус в других местах и прекрасно понимал реальный масштаб этой реки. Так что никакого разрыва шаблона в сознании его искусственный вид не вызывал. Но кстати, мне всегда была интересна теория, что когда-то наша река была судоходной.

— Твое самое нелюбимое место в городе?

— Не люблю Текстиль и Заперевальную. Просто не люблю, когда много домов и мало зелени. Вот эти два микрорайона для меня такой мир и олицетворяют.

— Вообще, было ли что-то в Донецке, что активно не нравилось? Ведь очень редко так бывает, что нравится абсолютно все…

— Знаешь, в Донецке в людях — очень причудливое сочетание доброжелательности и хамства. Наверное, это и есть черта нашего характера, но иногда это реально напрягает.

— Кого ты считаешь главным дончанином всех времен?

— Трудно выбрать одного. Раньше бы сказал, что это Сергей Бубка. Сейчас — что Александр Алексеевич Лукьянченко, последний мэр мирного Донецка. Его замыслы по благоустройству города были невероятны.

— Ну, а человек, который помог понять о Донецке что-то особенное?

— Я не побоюсь сказать, что это Евгений Ясенов.

— Да ладно!

— Именно так! Я помню, ты когда-то написал о том, что видел на Рыковке, на стене одного из домов граффити со стихами Бодлера на французском. Это действительно позволило посмотреть на Донецк несколько под иным углом.

— Какой из памятников Донецка тебе нравится больше всего?

— Это памятник погибшим стратонавтом. Он какой-то из другого измерения. Что-то в нем есть особенное, чего не уловишь ни в одном другом монументе.

 

«Благодаря Донецку никогда не жалуюсь»

— Твоя любимая байка, так или иначе связанная с Донецком?

— Конечно, это знаменитая история о том, как Засядько пил со Сталиным на каком-то общем банкете и как после какой-то очередной стопки пить отказался, сказав: «Засядько меру знает». Благодаря чему и был впоследствии назначен министром угольной промышленности СССР.

— Как тебе кажется, на какой из городов мира больше всего похож Донецк?

— Город Кардифф в Уэльсе, город Копьяпо в Чили. Это из тех, где я был. Не столько внешне, сколько энергетикой. И тот, и другой – центры угольной и тяжелой промышленности. Наверное, поэтому. А еще, по совсем другой причине — невероятно похожа Москва. Внешне, например район Измайлово. Чисто тебе зеленый центр Донецка.

— Какие качества характера в тебе развил Донецк?

— Никогда не жаловаться и искать причину проблем только в себе.

— Как бы ты охарактеризовал Донецк одной фразой?

— Пацан сказал – пацан сделал

Другие интервью цикла «Донецк молодости»