Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Дмитрия Чеботкова – известного музыкального продюсера, сооснователя одного из лучших донецких рекламный агентств ElvisPelvis.

 

«Такие бани можно было увидеть только в западных фильмах»

— Дима, какое твое первое впечатление о Донецке?

— Это шахтерская баня. Мы жили в Ясиноватой, отец работал главным инженером станции, был уважаемым человеком. Люди с разных донецких шахт считали нужным пригласить его в гости. И это были такие бани, какие только в западных фильмах тогда, в начале 80-х, можно было увидеть. Все в дереве, бассейны – только что боулинга не было. Позже, в перестроечном кинематографе такие сауны показывали как знак полного морального разложения и богатого криминала. И я до одури купался в этих бассейнах, где откуда-то снизу шли пузырьки воды – это было непередаваемо круто! Вот в такие бани мы часто ездили из Ясиноватой. А на какой шахте была моя первая из них – уже не скажу.

— Вы долго жили в Ясиноватой?

— Прилично, до середины 80-х. Мои родители вообще-то приехали из Москвы, но так получилось, что отцу пришлось продолжать карьеру на Донбассе. Он не жалел об этом ни разу, при мне, во всяком случае. Это была уважаемая работа, он здесь приобрел массу друзей. Но и московские товарищи его, кстати, не забывали. Годы спустя, уже став очень важными шишками, приезжали к нам в гости – и тогда я реально понимал, какие у отца остались связи в столице. Наверное, они помогали ему в работе. Вообще, профессия железнодорожника была тогда и престижной, и уважаемой.

— А потом вы переселились в Донецк?

— Да, но еще до того, из Ясиноватой и Дебальцево, где мы прожили около года, я частенько наведывался в Донецк. Родители меня без проблем отпускали – и я приезжал, чтобы потусить в каких-то интересных местах. Помню выставку «Уголь-83» с огромными очередями и раздачами всяких западных ништячков. Помню «Луна-парк» и чехов с их жвачками… Ну, а переселились в Донецк мы уже в 1987-м, когда отца перевели в управление железной дороги. И для меня это было огромное событие. Еще бы – ведь теперь «Волна» становилась ближе!

 

«»Волна» дарила просто божественные ощущения»

— Для непосвященных уточню: «Волна» — это стихийный пластиночный рынок рядом с пвибаром «Волна», возле Института металлов…

— Да, именно так. Она мне была уже знакома – мы с моим другом и одноклассником Плутом, будущей рок-звездой, ездили туда из Ясиноватой. Узнали о нем от знакомых, поехали, посмотрелись, облизнулись – и назад. Ну, не было у нас таких денег, чтобы диски за 50-60 рублей покупать! А потом у меня мелькнула одна идея. И в следующий раз мы приехали туда уже с фотоаппаратом «Чайка», который лежал у нас дома без дела и меня совершенно не интересовал. Но тут я за несколько дней его освоил – и взял с собой на «Волну». Мы походили, поснимали обложки альбомов. Раз приехали, два, три – и у нас образовалась куча пленок с этими снимками. Мы с младшей сестрой Олей дома научились делать с них фотографии – и потом она, четвероклассница с трогательными светлыми косичками, продавала эти снимки в школе на переменках. По 10-15 копеек наш товар уходил влет! Это продолжалось совсем недолго, недели полторы-две. Но за это время мы с Плутом подняли какие-то совершенно невероятные деньги!

— Конец истории, как я понимаю, был невеселый?

— Конечно. Факт вычислили и на всю школу по громкоговорителю обвинили тех, кто к нему причастен, чуть ли не в распространении порнографии, по всяком случае – в пропаганде чуждого образа жизни. И это был год, кажется, 1984-й – то есть ситуация была не детская. В общем, я этот бизнес, конечно, свернул. Но на вырученные деньги мы с Плутом купили два фирменных альбома и пошли с ними на «Волну» уже как серьезные люди. Одна из них была свежайшим AC\DC – Fly On The Wall, та музыка, которая нам нравилась. Крепкая, мужская музыка. В результате, наладился постоянный обмен, и я слушал то, что хотел. Причем всю – с винила, в лучшем качестве. Когда, переехав в Киев, я своим новым знакомым рассказывал, что в 80-е имел возможность слушать в таком качестве самую актуальную музыку – они мне не верили. Потому что в Киеве у них такого не было. По крайней мере, лично у них.

— Опиши свои чувства к «Волне».

— Какое-то время она была для меня всем. Я жил от «Волны» к «Волне». Она дарила просто божественные ощущения. Самая свежая, самая любимая музыка. И она появлялась уже через неделю-другую после выхода на Западе. Ее тут же моряки привозили, система была налажена. Ты чувствовал, что подключен к чему-то самому важному и самому свежему…

— Посещение «Волны» было чревато неприятными эмоциями…

— Да, помню, как мне в обмен на какую-то шикарную фирменную пластинку всучили югославского Лу Рида. Было дико обидно. А так, особых неприятностей не припомню. Если не считать милицейских облав, под которые мы попадали раза три…

— Случайно, не был свидетелем самой грандиозной – зимой, кажется, 1987 года, когда всех посетителей «Волны» оттеснили к берегу, и самые богатые побежали по льду на правую сторону Кальмиуса, роняя свои бесценные диски…

— Да-да, конечно, помню такое! Все это потом живо обсуждалось тут же, на пивбаре.

— Как питейная точка «Волна» нравилась тебе?

— Да нет совсем! Дерьмовый был пивбар. Самое отвратное пиво города было у них. Но бармен там работал феноменальный. Обычная ситуация: перед ним – толпа, все что-то заказывают через головы впереди стоящих. Тому – два бокала, тому – три, тому пять… Он все это запоминает, выдает людям пиво – но всех держит в голове и никогда не забывает, с кого сколько надо взять. Удивительный человек!

 

«Для начала, меня выгнали из комсомола»

— Переехав в Донецк, вы в каком районе поселились?

— В районе «Маяка», возле 20-й больницы. Отцу дали хорошую 4-комнатную квартиру в ведомственном доме. Вообще, железнодорожники плохих домов для себя никогда не строили, надо отдать должное.

— Район неоднозначный. С одной стороны – вроде приличный, почти центр, с другой – рядом тревожный частный сектор. Могли быть неприятности.

— Да я, честно говоря, плохих районов в Донецке и не помню. А все неприятности, которые у меня там возникали, связаны исключительно с моим неспортивным поведением. Да, могло что-то произойти на «Маяке» — но, как правило, по моей вине. Вообще, честно говоря, этот район для меня родным-то и не стал, я почти все время проводил в центре, потому что в том же году поступил в университет, возник новый круг общения и дома стал бывать крайне мало. Так что район «Маяка» — что-то для меня абстрактное, по большому счету.

— Итак, ты поступил в универ, и началась новая жизнь. Как она выглядела?

— Весело. А началось все с того, что в январе 88-го меня выгнали из комсомола с формулировкой «за отсутствие активной жизненной позиции». Спорить не стану – позиция активной не была, с точки зрения комсомольских боссов. Я не бухал, не курил, не дрался – но не выходил на субботники, не участвовал в мероприятиях и, что хуже всего, не появился на демонстрации 7 ноября. И плюс, не принял участие в подготовке к Новому Году. И вот вызывают меня в главный корпус университета, в комитет комсомола – и там, как у Высоцкого, выволакивают на свет «подколотый, подшитый материал». Вспомнили все – в том числе, и то, что я слушаю всякое говно. И тут я понял, что комсомольцы – это п…сы. И до сих пор так считаю. Но вообще, эта ситуация стала для меня шоком. Я и близко не мог ожидать такого исхода! Но она меня и отрезвила, и я на все стал смотреть уже немножечко иначе. И перестал бездумно переть вперед по жизни. Понял, что надо оглядываться по сторонам.

— Выгнать из универа тебя не пытались?

— Пытались вроде. Но физфак – это физфак, там всегда все сделают по-своему. Кто-то за меня вписался, и меня оставили в покое. И я понял: физики – это нормальные пацаны. Не такие, как комсомольские работники. Ну и потом, я же учился хорошо, в конце концов. Занимался я всерьез, с утра до ночи. Квантовую физику изучал, реально сложные вещи. Язык фортран освоил за ночь перед экзаменом, фактически. Часто консультировался со старшими студентами. Мы, кстати, на самом деле много говорили о науке, и я получал от этого огромное удовольствие. Сейчас даже вспомнить интересно…

 

«Был на том матче «Спартака», когда начались беспорядки»

— Может, еще и спортом занимался?

— Представь себе, да! Играл в футбол за сборную факультета, на тренировки ходил, более того — участвовали в чемпионате вузов двух областей за сборную университета. В команде у нас была половина негров, колоритная такая команда. Но если честно, сам я футболист так себе. А вот Анисим, мой друг Олег Анисимов – другое дело. Он вот и был самым главным человеком в нашей команде. Он играл просто божественно! Я когда много лет спустя увидел Зидана – понял, что именно так все делал и Анисим! Он когда играл, над ним облако светлое стояло. Я вообще не понимал, что он при таком таланте делает на матфаке. Ну, кстати, у него был шанс сделать футбольную карьеру. Его забирали в днепропетровский футбольный интернат – а по тем годам, «Днепр» был очень крут. Но ему родители категорически запретили, настояли, чтобы он пошел в другой интернат — математический. Так и не стал он великим футболистом. Зато познакомился со мной. И хорошо, потому что появился еще один человек, который болел за «Спартак», как и я…

— За «Спартак»?

— Да, еще с 82-го года, когда Черенков забил два гола «Астон Вилле»…

А за «Шахтер» Не?

— Одно другому мне никогда не мешало.

— В Донецке это обычно взаимоисключалось.

— В Донецке почему-то не любили «Спартак». Поэтому я знал, что о моей любви к москвичам надо молчать, но отказываться от нее не собирался. Я был на той игре в середине 80-х, когда «Шахтер» вел 1:0, потом получил от «Спартака» пару голов в свои ворота, и начались беспорядки. Это я еще в школе учился. Знатные были беспорядки – машины народ переворачивал, конная милиция разгоняла толпу… Так вот, меня на трибунах чуть не убили, когда я радостно вскинул руки после второго гола «Спартака». Спасибо Плуту – он меня выручил, протащил как-то через толпу, потому что как раз в тот момент волнения и начались.

— Вообще, надо сказать, что в тогдашнем Донецке к болельщикам «Спартака» относились хотя и без любви, но и без ненависти тоже. Скорее, смотрели как на каких-то умственно отсталых…

— Ну да, вроде того. Мол, надо быть идиотом, чтобы в Донецке не болеть за «Шахтер». Ну, а мне было вообще пофиг, кто что там думал. Тем более, что «Шахтер» я любил тоже.

 

«На вокзале нас прижали, как в фильмах Тарантино»

— Чем жил в университетские годы, кроме науки и спорта?

— Много слушал музыки. Очень много читал. Кстати, и наукой мы серьезно занимались, и спорили по этому поводу в общаге – ну, а какой научный спор, если не выпьешь? Понятно, что и это тоже было. В третьей общаге университета я проводил очень много времени, иногда казалось, что живу там. Играли в преферанс, слушали музыку – хотя, если честно, мои университетские товарищи в этом смысле мало чем меня радовали. Они слушали какую-то хрень – «Кино», «ДДТ». Да что там – слушали неоромантическую волну, всякие там «Полис», «Дюран Дюран», «Альфавиль», от которых просто хотелось торжественно блевать… Чтобы поддерживать разговор, покупали водку – а где ее возьмешь ночью? Конечно, у негров. Они водку продавали в общаге за бешеные деньги. Кажется, по 50 рублей бутылка, в то время, как в магазине она стоила рублей 8…

— Деньги откуда на это брал?

Зарабатывать пытался. Пошла уже коммерция, и какие-то знакомые бизнесмены подбрасывали мне работу. Например, смолил крышу паркинга на знаменитом недострое между «Белым лебедем» и «Локомотивом». Работал грузчиком на какой-то мушкетовской базе. И было еще дело, уже позже, в 90-м, кажется – на железнодорожном вокзале предложили продавать пепси-колу.

— Как? Без «крыши»? Там же, на вокзале это невозможно было – порвали бы без разговоров!

— Ну, нас почти и порвали. В первый день мы с коллегой приехали, сгрузили ящики с колой и стали недалеко от трамвайной остановки. А до нас туда все просто отказывались ехать – боялись. Все знали, что вокзал кишит криминалом. Нас соблазнили тем, что мы могли с каждой бутылки оставлять себе вдвое больше, чем разрешали в других, более тихих местах. И к нам, конечно, тут же подошла компания блатных. И как всегда – заводила самый маленький. Выхватывает из ящика бутылку, открывает, начинает пить. Прижимают нас к ящикам – и выдают такой монолог, что сразу понятно: жить на этом свете нам осталось, как говорили у Тарантино, ровно три секунды. Надо было что-то делать. И я говорю: «Пацаны, вы можете сразу забрать ящик колы, если дадите сказать». А нас хорошо проинструктировали, и «крыша» у нас имелась, на самом деле – но чтобы это объяснить, надо было просто оборвать их монолог. Мне это удалось. И хотя реально было очень страшно, объяснение я постарался выдать четкое и понятное. Меня выслушали, взяли у меня две копейки, пошли позвонить из автомата по какому-то своему номеру. Что-то им там правильное для нас сказали. В общем, нам разрешили остаться. На второй день возвращаться туда было жутко. Но в итоге, у нас с ними наладились отношения – чуть ли не друзьями стали.

— Оно того стоило?

— Конечно! Хорошо помню, что в день я там зарабатывал больше, чем папа в месяц. А папа получал немало на посту начальника автоматизированного центра управления Донецкой железной дороги…

— И куда же ты все эти деньги девал, Дима?

— Мне жена до сих пор задает этот вопрос… Никакого винила тогда уже не было. Книги, конечно, тоже покупал – но на книги ты такие деньги не потратишь, поверь. Естественно, все это прогуливалось, как в кино. Мы забыли, что такое ездить на троллейбусе – только такси! Вокруг всем постоянно требовались деньги – я никому не отказывал. К друзьям в Ясиноватую мог заявиться с ящиком алкоголя на такси. Вот у тех же негров в общаге ночью водку ящиками покупал. Должен сказать, испытание деньгами – это очень серьезно, и не слететь с катушек, когда ты зарабатываешь, очень сложно. И я слетел на какое-то время. Какие-то бессмысленные ночные поездки…

— И сколько ты продержался в этом бизнесе?

— Всего два месяца, все каникулы этим заполнили. Начали сразу после сессии, закончили в конце августа.

 

«Донецк был городом, полным шансов»

— Где ты тогда любил проводить время?

— Тусили с друзьями в центре. Активно посещали пивные заведения – «Рессору», «Уголек». С пивом уже наблюдались серьезные проблемы, надо было уже иметь удачу, чтобы его выловить. Помню, что чаще всего по какой-то причине бутылочное пиво можно было купить в гастрономе «Сокол» возле «Военторга». Постоянно ходили по бульвару или мимо него. Именно на бульваре я встретил группу «Босяки», которая, в конечном итоге, изменила мою жизнь.

— Город тебе нравился в те годы?

— Да он всегда мне нравился, в общем-то.

— Да мне тоже. Но если честно, тогда он часто казался каким-то мрачноватым…

— Как бы это сказать… Мне Донецк всегда нравился тем, что для меня он был предельно понятен. Я не могу это толково объяснить, но чувствую очень хорошо. В нем всегда оставалось много свободы, несмотря на комсомольских работников и прочих уродов. Это был город, полный шансов. Ну, как может не нравиться город, когда тебе могут в любой момент подойти и сказать: «Чеботков, пойди туда, поработай пару часов – и у тебя будет куча денег». Ну, как? Как может не нравиться город, в котором всегда есть продукты, когда все вокруг рассказывают, что в стране их нет?

— Ну, в конце 80-х пустые прилавки я видел и в Донецке…

— Знаешь, я вот этого не помню совершенно. Зато помню, что когда мама посылала меня за продуктами в «Маяк», там было все, что она говорила мне купить. Это был очень развитый город, во все времена. Здесь всегда транспорт работал на порядок лучше, чем в других городах. Мне нравилось, что вокруг – множество городков и поселков, и в каждом – своя интересная жизнь, и туда интересно приехать и с ней познакомиться. Некоторых раздражала такая урбанизация Донбасса, а мне она нравилась, это был мой мир. Кстати, Донецк всегда казался мне похожим на Москву.

— Чем???

— Да она, по сути, такой же индустриальный город. Есть в Москве места, по которым можно ехать в течение многих минут – и впечатление будет, как будто ты где-то на Буденновке

— Но в Москве, в отличие от Донецка, есть Кремль. Я имею в виду, что там мощный исторический бэкграунд, я извиняюсь за это слово. Донецку этого всегда не хватало.

— Ну, не знаю. Это мои ощущения, я их не навязываю, но настаиваю на них. Но могу сказать одно: в Донецке никогда не было затхлого духа провинциальности.

 

«Наша тусовка была в центре города не единственная»

— Дима, для меня как и для очень многих людей, ты – человек, который подарил Донецку рок-движение «48-я параллель». Как сложилась тусовка, составлявшая очарование вашего мира, который, впрочем, кому-то казался очень несимпатичным?

— Я сразу хочу сказать, что не претендую на какие-то там лавры великого человека и не считаю себя реальным основателем «48-й параллели». Ее идею, ее оформление разработал Игорь Галкин – гениальный человек, талантливый поэт и журналист и прекрасный собутыльник, царство ему небесное. Да, я организовывал какие-то концерты, но без Галкина все это не вылилось бы в какое-то красивое движение, как получилось на самом деле.

— И все-таки вокруг тебя и всего этого мира сформировалась тусовка, единственная и неповторимая…

— Ну, не надо преувеличивать. Были и другие. Например, «Смехи».

— Кажется, никогда такого названия не слышал…

— «Смехи» — это была такая тусовка модных людей, которые слушали актуальную, как им казалось, музыку, тот же «нью вэйв» и с нами они никак не пересекались. У них были свои точки – кафе «Темп» в районе «Локомотива», «Фрегат», «Арктика». Только какие-то единичные их люди с нами имели контакт. Например, Ильяс Ибрагимов, которому «Фрегат» обязан всей своей славой, по сути. Это заведение находилось как раз напротив «Башни», в которой мы проводили массу времени в те годы.

— Вернемся все-таки к началу истории вашей тусовки…

— Все началось с того, что я решил сделать концерт Егору Павлову и его «Босякам». Ну, а другие музыканты, услышав об этом — в их среде слухи очень быстро распространялись! – стали подходить ко мне с просьбами присоединиться. И в итоге, составилась уже компания, а концерт вырос из сольного в сборный. Может, ничего из этой затеи и не получилось бы, если бы не мой личный интерес. Не шкурный, но очень личный. Мне дико нравилась одна девочка, художница. Но я понимал, что шансов у меня – ноль, потому что она – мегазвезда, а я – никто. Для того, чтобы привлечь ее внимание, надо было совершить что-то такое, что поразит ее по-настоящему. И вот из этого моего желания и вырос первый концерт того, что потом стало «48-й параллелью».

— И оправдался твой расчет?

— Да, в том смысле, что она обратила на меня свое внимание. Подошла и спросила: «Это правда, что ты делаешь концерт для Егора?» И я, стараясь принять как можно более независимый вид, сказал: «Да, крошка, это правда!» В итоге, она предложила нарисовать для этого концерта афишу. И нарисовала. Афиша придала всей нашей затее какой-то серьезный вид.

— Название для этого движения, «48-я параллель», придумал ведь ты? Мне рассказывали, что случилось это, когда ты надолго засел, извиняюсь, в туалете, а в руках у тебя как раз оказался атлас мира…

— Ну да. И я увидел, что Донецк находится ровно на 48-й параллели. И тут же в голову ударила мысль, что именно так нужно назвать движение. Но самой идеи мало. Идея, даже блестящая, нуждается в поддержке и удобрении. Если дальше будет грамотно раздутый информационный пузырь – значит, у дела есть шансы на успех. Вот тут мне как раз и помог покойный Игорь Галкин, который создал нам всю необходимую инфраструктуру. Создал нашу легенду, создал газету «Черный доктор», где регулярно проводились хит-парады. Работая в газете «Весть», всячески продвигал нас. По сути, он создал для нас иллюзию той жизни, в которой на Западе существуют большие рок-группы. То есть, создал целый мир, реальность которого признавали тысячи людей. То, что сейчас называют хайпом. Это был потрясающий, великий человек…

 

«На «Башне» рядом с панками и хиппи были бандиты»

— Эпицентром жизни вашей тусовки была ведь «Башня», правильно?

— Да, но сначала был «Русский чай», сначала все собирались там. Рядом — «Лира», тоже наша точка. Еще была «Хунта» — это не кафе, а летний пивняк на углу Гурова и бульвара Пушкина, там потом поставили ресторан «Сан Сити». Ничем не примечательная была точка, просто с дешевым пивом. Культовым его сделал опять-таки Галкин. Он его открыл для себя в день путча или в день после путча. Или, может, он узнал о путче, находясь там – но так или иначе, именно по этой причине он назвал его «Хунта». И это название прижилось, и мы это место тоже полюбили.

— Но все-таки важнее была «Башня»…

— Ну да. Но мы были не единственными клиентами. Вместе с нами там постоянно сидели бандиты. С ними у нас не возникало никаких проблем, мы нормально общались. Все шло совершенно мирно, и часто вообще получались удивительные беседы. Я не помню, чтобы они как-то перед нами быковали.

— Как выглядел ежедневный жизненный цикл «Башни»?

— Серега и Виталик, хозяева заведения, открывались, кажется, в 11 часов. Мы часто уже сидели где-то неподалеку, ожидая открытия. Большого восторга наше появление у хозяев не вызывало, если честно. Они нас считали не той публикой, которая делает кассу. Наш заказ был скромен – кофе, горячие бутерброды, водка. И то, спиртное ради экономии старались приносить с собой.

— И хозяева не возражали?

— Да с Виталиком и Серегой вообще были сложные отношения. Они видели у себя в заведении какой-то совершенно другой контингент. Мы их совсем не устраивали. Так нередко бывает – открываясь, хозяин заведения представляет себе одну целевую аудиторию, а реально она становится магнитом для другой. И они боролись с нами. Они не любили панков, терпеть не могли хиппи – те были вообще без денег и вообще ничего никогда не заказывали. Но поскольку мы с ними для Виталика и Сережи составляли с ними одно целое, то тень их нищебродства падала и на нас. Да и выглядели они депрессивно – сидят унылые, волосы поправляют… Но при этом, с удовольствием пили за наш счет. Их у нас вообще мало кто любил. Да и не за что было. Как так можно жить, мы не понимали – вечно все у них хреново. Даже выражение у нас было ругательное: «Ну что ты как жиппи!» Имелось в виду, что в тебе нет ни инициативы, ни вообще какой-то жизни.

— И в это во все еще и бандиты были вкраплены. Любопытно…

— Ну, так вот как-то вышло. Знаешь, в итоге получилось, что им было интересно с нами, а нам было интересно с ними. Мы не обсуждали ни политику, ни футбол даже – тупо беседовали за жизнь. И никаких обострений с ними не случалось. Ну, почти никаких. Буквально пару ситуаций могу вспомнить. Однажды сижу я с двумя бандюками. Они пьют водку, я не пью – просто не хотелось, бывало и такое. И тут по проспекту Гурова начинает медленно двигаться черный «мерседес» с тонированными стеклами. Один из них говорит: «Земляк, если увидишь, что начнут опускаться стекла – мы сразу перевернем столик, и ты падай под него!» Честно – мне в тот момент стало дико страшно. И этот «мерседес» едет ну просто невыносимо долго. И я смотрю на эти тонированные стекла… Но ничего не случилось. И когда я понял, что все, «мерс» проехал и бояться нечего – такое облегчение испытал, не передать!

— А другой случай?

— Ну, тут все уже было связано с моим опять-таки неспортивным поведением. Ходил туда такой бандит, все его звали Татар. Мы с ним в хороших были отношениях. Но в тот день что-то не так пошло, и мы зацепились. Причиной стала девушка, но это неважно. Я долго нарывался и говорил всякие обидные слова. В конце концов, повезли ее на Александровку. Она ушла, а мы стоим возле машины. И тут он достает ствол и говорит: «Я тебя сейчас просто убью». Но стрелять не стал, а просто дал рукояткой в переносицу. В общем, я отделался легким испугом, а точнее – очередным сотрясением мозга.

— А как закончилась «Башня»? Просто Сереже и Виталику надоело теперь хиппи и панков?

— Когда это происходило, я уже занимался рекламой, работал в «Элвисе Пелвисе» и времени на «Башню» не имел. До меня доходили только слухи о том, что они закрываются, что «Башня» уже не та. Как раз в тот период у меня появилась своя машина – огромная «Форд Сьерра» белого цвета, и я приехал на ней на «Башню», не без желания покрасоваться. И Виталик, увидев это, с удивлением спросил: «Это что, твоя машина?» А я гордо ответил: «Ну да!» Это был 97-й год уже. И, по большому счету, к тому времени хвастаться машиной на «Башне» было уже не перед кем.

 

«В моей жизни все начиналось в Донецке»

— Закончился кусок жизни?

— Закончился. Ну, всему свое время. Это была прекрасная жизнь, и я благодарен тому, что все так сложилось.

— А Донецку благодарен?

— Не то слово! Я себя продолжаю чувствовать дончанином, донецким парнем. Я обожаю Донецк. У меня до сих пор донецкая прописка, и я этим горжусь. И все то, что в моей жизни происходит, начиналось, по большому счету, в нем. Во всяком случае – было заложено тогда.

— Какие человеческие качества он тебе дал?

— Да трудно так рассуждать. Слишком красивые слова… Просто там я прошел классический вариант – огонь, воду и медные трубы. У меня были суровые жизненные испытания. Там прошел проверку большими деньгами. И впервые узнал, что такое настоящая популярность. Не факт, что я смог бы из этого всего так качественно выскочить, если бы это происходило не в Донецке…