Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Лилию Подкопаеву — легенду донецкого спорта, абсолютную олимпийскую чемпионку 1996 года по спортивной гимнастике.

 

«У меня дед был начальником участка на шахте»

— Во всех источниках написано, что Лилия Подкопаева родилась в Донецке. А в каком районе города началась ваша жизнь?

— В Пролетарском районе. В шахтерском поселке, недалеко от шахты «Глубокая». Я каждый день видела, как горняки шли на смену и возвращались с нее.

— Вид этих суровых мужчин вас не пугал?

— Нет, совершенно. У меня дед был начальником участка, и я с детства слышала множество рассказов о шахтерах. Не может пугать то, что у тебя в крови, на чем ты вырос, что каждый день видел. Это часть твоей жизни, ты воспринимаешь это, как что-то само собой разумеющееся. Но, конечно, осознание всей тяжести шахтерского труда пришло позже. Будучи уже взрослой, я спустилась в на глубину 1000 метров, подержала в руках отбойный молоток. Мне было вдвойне любопытно побывать под землей: я родилась в шахтерском крае и дед на шахте проработал. Конечно, было интересно узнать не понаслышке, что такое труд наших людей.

— И как вам отбойный молоток показался?

— Невероятно тяжелый, порядка 16 килограммов. Чтобы отстоять 8-часовую смену с отбойным молотком, нужно, помимо смелости, иметь еще и немалую физическую силу. И при этом, ты всегда работаешь на грани фола, в атмосфере сумасшедшего риска. Ведь профессия шахтера — одна из самых опасных в мире…

— Дед вам запомнился как сильный и мужественный человек?

— Да, именно так, но при этом — очень нежный, ласковый по отношению ко мне. Он меня называл «журавлик». Не знаю, почему. Наверное, это слово вышло из глубины души — как одно из тех ласкательных имен, которые мы употребляем в адрес тех, кого любим, кому хотим показать свою заботу. И все равно, он воспитывал меня достаточно строго. Наверное, это сказывается и в моей сегодняшней жизни. Например, он развил во мне привычку никогда не опаздывать. Говорил, что никогда нельзя заставлять людей ждать тебя — лучше приехать на 10-15 минут раньше. Помню свои первые свидания — всегда приезжала раньше, с запасом, чтобы не дай Бог, не опоздать . Неудобно же, человек будет ждать. Дедушкина школа!

 

«Жили на Большой Магистральной, в квартире с высокими потолками»

— А как ваша семья попала в Пролетарский район? Кто квартиру получил?

— Видимо, дед и бабушка. Мы жили в трехэтажном доме, который строили еще военнопленные немцы. У нас была достаточно большая квартира по тем временам, не «хрущевка»: трехкомнатная, с высокими потолками. Такие сейчас редко можно увидеть, только если это не специальные проекты. Жили мы на первом этаже, в угловом подъезде. Как сейчас, вижу клумбу у нас перед окнами, всегда засаженную роскошными цветами: пионами, осенью астрами, сезонными цветами, которые сменяли друг друга. В это окно бабушка всегда смотрела на меня, когда я уезжала на тренировку или возвращалась с нее. Ну, то есть – сначала она меня сама туда возила, а потом уже мне пришлось привыкать добираться до центра самой.

— А какой адрес был у вашего дома?

— Большая Магистральная, дом 6.

— Это же самый край поселка Объединенный! Довольно тревожное место в моем представлении. Нет?

— В общем, так и есть. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы не спортивная карьера. Конечно, у нас на поселке были разные социальные и антисоциальные элементы. Но я думаю, очень много зависит от семьи — именно там ты получаешь главное воспитание. Мне повезло.  У меня была замечательная семья, и я счастлива, что в моей жизни все сложилось так, как сложилось, несмотря на то, что мои родители разошлись, когда мне было 2 года, и с мужской стороны моим воспитанием занимался дед. Случайных людей в нашей судьбе не бывает, и случайностей в нашей жизни тоже, все дается нам по нашим силам. Бог посылает нам испытания и трудности, чтобы мы стали сильнее, мудрее и опытнее, чтобы прошли именно тот путь, который нам назначен. Мы за что-то тяжко расплачиваемся, но в то же время наслаждаемся этой жизнью, радуемся солнцу… В контексте того, что мы говорили о работе в шахте: когда поднимаешься на поверхность, действительно, понимаешь значение слов «что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был». Радуешься тому, что можешь увидеть солнце, блеск глаз близких людей и друзей. Это и называется счастьем…

 

«Гимнастика начиналась с крыш, деревьев, пожарных лестниц»

— Вы рано начали заниматься гимнастикой?

— Да не так, чтобы уж очень. Бывает, детки и раньше начинают. Меня привела в гимнастический зал бабушка. Мне уже исполнилось 5 лет, и я была очень активным ребенком. Любила лазить по крышам сараев в своем Пролетарском районе, по деревьям, пожарным лестницам…

— А там что-то было интересное, на крышах сараев?

— Конечно — это же неизведанное! А все, что неизведанное – манит. Плюс, во мне было сильно развито желание попробовать свою ловкость, силу, смелость. Как-то так складывалось, что, имея подружек «на районе», больше дружила все-таки с ребятами. Мне нравилось мужское окружение, это всегда приятно. Я «львица» по гороскопу, видимо, это накладывает отпечаток и на то, как и с кем в детстве общаешься. Я любила бегать, играть в «казаки-разбойники», на велосипедах с мальчишками гонялась, причем не отставая от них. А мальчишки дарили мне свою заботу, опеку и всегда принимали в свою компанию.

— Итак, гимнастика началась с этих лазаний по крышам…

— Да. На семейном совете было принято решение, что, наверное, надо эту энергию направить в правильное русло. Предложили несколько вариантов. У мамы была знакомая подруга, Лена Исаева, тренер по художественной гимнастике в нашем районе в ДК «Юбилейный», кажется. Меня привели туда показаться — и Лена сказала: «Ой, вы еще маленькие, приходите попозже – в таком возрасте детки еще ничего не понимают». Мне как-то, если честно, это не сильно понравилось. Ну, а потом решили попробовать спортивную гимнастику и пришли во Дворец спорта «Динамо», что на проспекте Дзержинского у Кальмиуса. И вот там все как-то сразу сложилось. Когда я зашла в гимнастический зал — просто стала, как завороженная, как будто меня приковали к месту. Мне казалось, что-то волшебное происходит в этом «доме»: ничего не понятно, но все страшно хочется попробовать! Та же самая жажда неизвестного, которая манила меня на крыши… Смотрю – стоят тренеры, рассказывают что-то детям, звучат какие-то непонятные слова, а дети все понимают. Мне это все страшно понравилось, и я поняла: это мой мир! Помогло и то, что бабушка с самого начала сказала моему первому тренеру, Лилии Ивановне Пугачевой, правильные слова — что мы пришли не для здоровья сюда заниматься, а для будущей карьеры.

— Вот так вопрос стоял с самого начала?

— На самом деле, главным стало то, что тренеры сразу увидели мои горящие глаза. Я не была таким уж талантливым ребенком, но жажда работать и блеск в глазах не оставит равнодушным любого тренера. Для него очень важно видеть, что ребенок заинтересован в занятиях и отдается им. А у меня интерес с самого начала был, и всегда оставался. Думаю, этот посыл сразу передавался всем мои наставникам. Лилия Ивановна была первой из них, она года три со мной занималась, потом меня передали Галине Ивановне Лосинской, хореографом в паре с ней работала Светлана Валентиновна Дубова. С этими людьми мы прошли всю мою спортивную карьеру вплоть до 1996 года.

 

«В 5 утра проснуться, чтобы в 5.30 выйти из дома, в 5.45 сесть в трамвай и час добираться»

— Это же далеко добираться – с Объединенного на «Динамо», через полгорода, получается. Вы сами ездили?

— Да, добиралась до центра на 10-м трамвае. Но сначала нужно было дойти до его конечной остановки, а это минут 15. Потом приходилось ждать, потому что трамваи никогда по расписанию не приходили. Ну, а как придет — быстренько пыталась втиснуться в салон, который моментально утрамбовывался. Была маленькая и юркая — втиснуться удавалось. Иногда пропускали, но далеко не всегда, и тогда приходилось отстаивать свое право на проезд…

— Тоже характер формируется в таких ситуациях.

— Да, да. И еще час в пути. Причем час – это еще в лучшем случае, а если какая-то поломка в пути, то все полтора. Стоя спишь в трамвае, как лошадь в стойле, колени подгибаются, но упрямо едешь на тренировку. Почти от конца до конца маршрута. Непростая задача… И неважно, жарко на улице или холодно – утром надо вставать, собираться и ехать. Сейчас я иногда смотрю на своих детей и думаю: «Боже, насколько мы все-таки другие!». Не хочу сказать, что мы лучше или хуже, просто время ставило совсем другие задачи, вырабатывало совсем иной подход к жизни. Поэтому и ездили вот так на тренировку. Начиналась она в 7 часов, поэтому нужно было в 5 утра проснуться, чтобы в 5.30 выйти из дома, в 5.45 сесть в трамвай и час добираться, и еще от остановки немного дойти – тогда я могла быть уверена, что в спортзале окажусь вовремя, как пионер.

— И никакой компании попутчиков?

— В «Динамо» занимались несколько девочек, живших рядом с нашим поселком, на Щетинина. Иногда мы договаривались с ними, чтобы вместе ехать — в компании дорога вроде быстрее проходила. Но тоже не всегда получалось. Никто никого не ждал, если кто-то опаздывал. Трамвай подошел — садишься и едешь. Времени ждать никогда не было, эпоха мобильных телефонов еще не наступила, договаривались загодя –а заранее ведь всего не предусмотришь… И вот так, за годом год, 6 раз в неделю — во Дворец спорта «Динамо». Когда повились какие-то результаты, нас стали отправлять на сборы. Тогда еще был Советский Союз, мы ездили и в Москву, и в Пензу, и понятно, в Киев, потому что там Олимпийская база была. Когда в 91-м году распался СССР, мы как раз квалифицировались в молодежную сборную Союза. У меня была мечта сумасшедшая в детстве, я насмотрелась соревнований по телевизору, и мне страшно хотелось иметь спортивную форму, как у прославленных гимнасток…

— А кто из них был для вас примером?

— Светлана Богинская, которая участвовала в трех Олимпиадах (1988, 1992, 1996), она на пять лет старше меня была. Помню, совсем малышкой смотрела ее выступление в 88-м, еще не очень понимая, что к чему. В 92-м смотрела уже осознанно, а еще 4 года спустя мы уже были соперницами. В итоге, спустя какое-то время стали очень хорошими подругами, и на сегодняшний день для меня этот человек остается примером. Я убеждена, что детям нужны в жизни правильные ориентиры, нужно что-то, что «зажжет» тебя, даст толчок к развитию. Сейчас у меня в Америке очень много мастер-классов, я делюсь своей историей успеха, рассказываю детям, как начинала, через что прошла на пути к мечте. Рассказываю и о Донецке, в том числе о том, сколько мне пришлось покататься на трамвае.

— Они могут это понять?

— С трудом. Здесь, в Америке, все связано с машинами — и это не роскошь, а действительно средство передвижения. Им сложно понять, как это — целый час на «трейне» добираться до места тренировки.  Но это мне кажется хорошим примером для того, чтобы понять: ничего в жизни тебе с неба не упадет, никакая манна небесная. Нужно очень много трудиться и не бояться никаких сложностей, чтобы достичь результата.

 

«Конечно, театр повлиял на меня, на мое мировоззрение»

— В различных источниках упоминается, что вы учились в школе №3. Но насколько я понимаю, это совсем не Пролетарский район, а уже практически центр – проспект Дзержинского…

— Дело было так. Когда образовалась группа гимнастов одного возраста во Дворце спорта «Динамо», тренеры подумали, что нам нужна не одна тренировка в день, а две. А для этого требовалась школа недалеко от Дворца спорта. Ближе всего находилась школа номер 3. Сначала с родителями провели беседу, потом с директором — о том, чтобы сделать спецкласс. Для нас составили особую программу. Кое-что лишнее урезали. Например, было уже понятно, что петь мы не будем и художниками тоже не станем. Поэтому нас освободили от уроков труда, рисования, пения, музыки, чтобы мы эти несколько часов могли потратить на дополнительные тренировки. Распорядок дня получался такой: первая тренировка — с 7 до 8.30, потом мы бежали сломя голову в школу, на ходу выпивали какой-нибудь кефир или еще что-то в том же духе, с 9 до 14 часов – занятия в школе. Потом мы возвращались в гимнастический зал и до 19 часов у нас шла вторая тренировка. Потом мы час добирались домой — и только в 20.30 я садилась за уроки. А заканчивала их делать где-то в 22.30. В общем, расписание ничего себе было.

— Солдатское такое.

— Да, очень жесткое. Знаете, напоминает фильм «Большая перемена». Помните, как там говорили: «Положи книжечку под подушечку, оно тебе на макушечку и запишется». Конечно, были моменты, когда просто не хватало терпения и хотелось все разом закончить, потому что режим действительно получался солдатский, вы правильно сказали. Только большая любовь к этому виду спорта, наверное, заставляла держаться, несмотря ни на что.

— Получается, что у вас, по сути, и жизни не было никакой отдельной от спорта, и город вы толком не видели?

— У меня жизнь была прекрасная, я жила спортом. На самом деле время было тяжелое, хотя в то же время — чудесное. Но Донецка как такового, конечно, я видела маловато. Впрочем, это обычная история для ребенка, живущего на окраине города. Не так уж часто такие дети выезжали в центр города… Но были, например, походы в театры. Я очень признательна людям, которые меня окружали, за мое воспитание, за то видение мира, которое у меня выработалось благодаря им. Мой хореограф, Светлана Валентиновна Дубова, была примой-балериной Донецкого оперного театра. Когда у нас началась хореография, а это каждый день по 40-45 минут, она нас часто водила в театр на спектакли. Благодаря ей я познакомилась с легендарными танцовщиками — Вадимом Писаревым, Инной Дорофеевой, Александром Бойцовым, Ириной Комаренко. Конечно, театр повлиял на меня, на мое мировоззрение…

— И все-таки, какие места в Донецке вам тогда, в детстве, запомнились?

— Площадь Ленина, ЦУМ… ЦУМ — это вообще что-то эпическое. Даже просто посмотреть, побродить там – уже было счастье. А если тебе еще какую-то куколку купят – то вообще нереальное событие, тем более, если к ней еще мороженое. Река Кальмиус тоже была моим любимым местом, мы в том районе прогуливали уроки…

— Ну, еще бы – она ведь совсем рядом и с школой, и с «Динамо»…

— А зимой она замерзала, и можно было пройти одну остановку от Дворца спорта до завода безалкогольных напитков через речку. Хотя временами становилось страшно – лед поскрипывал, и постоянно тревожила предательская мысль: а вдруг Кальмиус еще не до конца замерз? Но все-таки жажда острых ощущений побеждала.

 

«На вершине террикона испытываешь невероятный кайф»

— В Донецке трудно найти человека, который бы не поднимался на террикон. Вы не были исключением?

— Конечно, нет! Ведь это же так интересно — подняться на террикон! Есть, конечно, побочные эффекты — в итоге, ты вся в пыли, ноги черные, лицо чумазое. Но оно того стоило, потому что в итоге, на вершине, испытываешь просто невероятный кайф! Руки в стороны разведешь – и возникает ощущение полета. Да, люди не птицы, и мы никогда не полетим, но на вершине террикона иногда казалось, что это все-таки реально. Вот это ощущение свободы наверху – ни с чем не сравнимая эмоция. Правда, после таких потрясающих ощущений следовали не менее потрясающие нагоняи… Нас наказывали и за то, что полезли туда, где с нами могло случиться все, что угодно. Ну и за обман — ведь мы стояли и с честными глазами говорили: «Мы были в школе…» А к школе мы, конечно, в тот день даже не приближались.

— А что за террикон вы взяли в тот день, не помните?

— По-моему, тот, что рядом с шахтой №9 «Капитальная».

— В вашем характере осталась эта детская боевитость?

— Думаю, что да. Изначально в характере каждого из нас есть некая нотка, которая ощущается всю жизнь. Но и закалка, которую мы прошли в детстве, конечно, дает о себе знать. Вы говорите, боевитость? Я бы по-другому сформулировала — просто знаю, что если хочешь чего-то добиться, нельзя вешать нос и опускать руки, нужно идти до конца и сделать все возможное, чтобы потом не было, как говорится, мучительно больно.

— Вы говорили, что случались моменты, когда вы хотели бросить спорт. Можете вспомнить один из них?

— Было лето, когда у всех детей каникулы, а нам приходилось 6 раз в неделю тренироваться по 6 часов. За окном пели птицы, девчонки прыгали, играли в резиночки во дворе. И я вдруг поняла, что мне совершенно не хочется идти на тренировку. Я пришла к бабушке и сказала: «Я не хочу больше заниматься спортом, я хочу со всеми играть, бегать, прыгать». Она мне в ответ — спокойно: «Хорошо. Но смотри: все твои подруги — в гимнастическом зале. Ты день-два проведешь, как сейчас хочешь, а потом тебя снова потянет в спортзал». И в принципе, она меня убедила. Знаете, на меня никто никогда не давил, я принимала решения самостоятельно. И если бы в тот момент у меня внутри было категорическое «нет», то никакие уговоры не загнали бы меня в гимнастический зал. Но бабушка и мама были мудрыми женщинами, они постарались растолковать мне простую мысль: главное, чтобы потом не жалела, когда подружки в гимнастическом зале уйдут вперед. Гимнастика – это кропотливая работа, в чем-то даже ювелирная.  Если ты сегодня, завтра решишь отдохнуть, послезавтра окажется, что сделала несколько огромных шагов назад. В общем, бабушка и мама проявили себя как умелые психологи, понимающие, на какие точки надавить у ребенка, для которого спорт уже стал частью натуры.

— А как выглядел ваш единственный свободный день?

— Если честно, я уже и не помню. Всегда как-то все получалось сумбурно, много всего нужно было сделать: и уроки к понедельнику, и подготовить спортивную одежду, и залечить раны. У меня была очень нежная кожа, я сильно срывала руки, постоянно делала какие-то примочки, припарки. Много времени посвящалось этому. Плюс — книги, плюс — какие-то мультики посмотреть. Когда я была маленькая, по телевидению на выходных в течение часа показывали американские мультфильмы – «Чип и Дейл», что-то в этом роде. И в воскресенье это у меня было, как «Отче наш»: все в сад, Лиля смотрит мультики! Таким образом, выходной очень быстро пролетал. Честно говоря, больше, чем воскресенье, я любила вторую половину субботы – потому что знала, что впереди еще целый день выходной.

— Предвкушение праздника лучше, чем сам праздник?

— Вы знаете, да. Это как в общем-то в любом деле: всегда путь, по которому ты идешь, хоть он извилист и труден, но он интересен. И он больше возбуждает, чем сам результат. Вспоминаю себя. Когда мечтала об олимпийской медали, казалось – горы могу свернуть. Пашешь, выкладываешься по полной, иногда до тошноты, иногда уже кровь носом идет… И вот – победа. Я стою на пьедестале – и ощущаю внутри пустоту и даже какое-то огорчение от того, что все закончилось, все, это все…

— И что дальше – непонятно…

— Да, дальше дороги нет, выше ничего не может быть, я — абсолютная олимпийская чемпионка. И от этого становилось грустно, потому что самая высокая цель взята.

 

«С гордостью и радостью всегда говорю, что я дончанка»

— Было ли у вас в Донецке особенное, душевное место, единственное и неповторимое?

— Это, конечно, квартира бабушки и дедушки. Мне было там необычайно хорошо, потому что это была моя защита, опора, моя крепость. Дом есть дом. Чтобы не происходило в нашей жизни, самой близкой остается наша семья, те, с кем ты можешь поделиться самым сокровенным, быть самим собой. Очень много связано для меня с Дворцом спортом «Динамо». Я чувствовала себя там комфортно, как в семье. Но это нечто совсем другое. Когда приходишь в спортивный зал, тебя ждет не мир и покой, а борьба за выживание, за лидерство, за победу над собой. Дома все проще и добрее.

— Дал ли Донецк вам что-то ценное, чего, может быть, другие города не смогли бы дать?

— Донецк мне дал возможность обрести себя, он дал мне силу, жизнь, научил меня очень многому. Я с гордостью и радостью всегда говорю, что я дончанка. В Донецке жили и живут потрясающие люди, которые стояли у истоков моей спортивной карьеры и помогали мне, поддерживали, учили, направляли. Я всегда буду это помнить, где бы ни находилась.

 

Благодарим Виктора Гризу за помощь в организации интервью