Еще один текст о нынешнем Донецке от еще одного донецкого журналиста. Точнее — журналистки. Это Наталья Кандаурова. В свое время она сопровождала меня в одной из первых "Прогулок по Донецку" — на Боссе. Сейчас там стреляют. Впрочем, где сейчас не стреляют… Итак — Наталья Кандаурова о военном городе.

 

В последние дни Донецк выглядит празднично. Как первого января, когда на улицах ни души. Только теперь улицы пусты не потому, что горожане в похмелье или в гипнотическом трансе от «Голубых огоньков». Они в эвакуации. А оставшиеся на дух не переносят огоньков.

 

Тишина, о которой грезит всякий житель мегаполиса, как оказалось, тоже невыносима. Я иду в выходной по бульвару Пушкина. Пересекаю один проспект, второй, третий. Никого. Но клумбы все так же ослепительны. Тротуары чисты. И никаких следов боевых действий. Все выглядит так, будто город вымер внезапно. Будто жители и звуки исчезли вдруг. Кажется, сейчас зазвучит музыка. Появятся титры: «Режиссер фильма: М. Найт Шьямалан». Вот он-то и объяснит, что за чертовщина.

 

На самом деле, война подбиралась к нам постепенно. Пока в центре поочередно митинговали украинские патриоты и сторонники присоединения к России. Пока у здания облсовета протестующие под палящим майским солнцем жгли шины, давая Майдану симметричный ответ. Пока я посмеивалась над родственниками: отстояв очередь на референдум и проголосовав за суверенитет области, они принялись обсуждать, за кого же им голосовать на грядущих выборах президента Украины.

 

Еще в мае мы с подругой, чтобы опровергнуть клеветников из Фейсбука, утверждавших, будто в Донецке можно схлопотать по зубам за украинскую речь, проверяем на толерантность обитателей «Донецк Сити», крупнейшего торгово-развлекательного центра.  На украинском языке общаемся с кассиром в кинотеатре и официантом в ресторанчике японской кухни. Нам дружелюбно отвечают на украинском. И, кажется, нас самих побаиваются.

 

Спустя два месяца «Донецк Сити» закрыт. Но мы снова встречаемся и даже умудряемся найти работающее заведение. Кроме нас, там веселая компания, отмечающая день рождения — с букетом роз, охапкой воздушных шариков и гигантским плюшевым мишкой. Нет, это не «Пир во время чумы». «Пир во время чумы» — это художественная выставка, открывшаяся в Донецке накануне. Мы пьем лимонад, обсуждаем события последний недели — у одного коллеги погибла жена, а муж второй попал в плен — и, чтобы внести свою лепту в абсурдность окружающей нас картинки, заказываем десерт под названием «Жареное молоко». Вкусно.

 

Отказываться верить в происходящее все сложнее. Но еще недавно это отлично удавалось. В начале июля на бульваре  Пушкина еще были люди. На террасе кафе «Львiвська майстерня шоколаду» они ели мороженое. Чуть поодаль я делилась плюшками с голубями. И только дома, из Фейсбука узнала, что в паре сотен метров группировка Беса штурмовала здание УВД. А потом мимо моего дома прошла колонна танков. И обратно. И еще раз. И еще. И это стало такой обыденностью, что даже в Фейсбук писать неловко.

 

Я сдаюсь. И разрешаю Гуглу рассказать мне? наконец, что такое ПЗРК, ДШК и Нона. А когда он подсовывает мне фотографии обстрелянных городских микрорайонов, разрушенной Карловки или аэропорта им. Прокофьева, в котором теперь разве что фильмы про постапокалипсис снимать, я до последнего надеюсь, что сейчас в комментариях объявится какой-нибудь эксперт и убедительно докажет, что все это фотошоп. Точно так же я надеюсь, что фальшивкой окажутся скриншоты из Инстаграмма премилой красавицы, которая хвастается «тушью из Амстердама», добытой на месте крушения Боинга. Увы. Когда говорят пушки, эксперты по фотошопу молчат.

 

Ссылаясь на опыт переживших Вторую мировую, мне советуют заложить окна книгами: они «гасят кинетику» осколков и шальных пуль. «А, так это вовсе никакая не война у нас, а биологический эксперимент по выведению самой читающей нации», — отшучиваюсь я. Да, мы тут еще и шутим иногда. Например, так:

 

 

 

 

Отжигают и бравые донецкие коммунальщики, которые, похоже, прославились уже на всю страну, высаживая цветы и прихорашивая газоны в перерывах между обстрелами. Втянув голову в плечи, перехожу центральную донецкую улицу — улицу Артема: на окраинах что-то грохочет так, что поеживаешься в центре. На другой стороне обнаруживаю коммунальщиков: разомлев на полуденном солнце, они неторопливо наводят марафет на ступеньках библиотеки имени Крупской. Хорошая попытка удержать в руках хотя бы иллюзию мира.

 

И у меня были свои уловки. Мне казалось, пока я буду придерживаться своей обычной темы — писать о кино и изобразительном искусстве — я разминусь с войной. Не вышло.

29 июля, в Донецке, во время артиллерийского обстрела центральных районов города погиб родной брат скульптора Александра Скорыха, среди работ которого — памятник Джону Юзу, основателю Донецка. Теперь новости культуры не отличить от фронтовых сводок.