04.01.2018

90-е. Великая пивная революция

Выбор пива в магазине в середине 90-х сводился к простому философскому вопросу – а есть ли пиво вообще? Отнюдь не всегда жаждущего ждала удача. Можно даже сказать – чаще его ждала неудача. Охота на пиво была довольно тонким процессом, требовавшим понимания пространственно-временных связей, человеческой психологии и особенностей местной топографии. Например, ребята из организации, в которой я тогда (в 1994-м) работал, точно знали, что пиво в универсаме «Украина» можно «накрыть» часов в 12-13, а если его не имелось в свободной реализации – надо было подойти к красноволосой (но не прекрасноволосой, увы) продавщице Нине и решать с ней вопрос кулуарно, причем для этого лучше засылать самого молодого из нас – был у нее особый интерес к малолеткам…

Или вот другая ситуация, из чуть более ранней практики. Весной 1993 года мы с коллегами по редакции газеты «Город» собрались выпить пива. День был то ли предпраздничный, то ли удачный – так или иначе, уже в 14 часов образовалась группа товарищей, готовых культурно отдохнуть в пивбаре «Чебурашка» или в другом месте. Я не совсем понимаю, на что мы рассчитывали. В 1993 году в городе Донецке соединиться с пивом можно было только по сильной удаче. А она в тот день нас не поцеловала. Ни в «Чебурашке», ни тем более в «Угольке». И там, и там нас ждали закрытые двери.

Поскольку народ был уже соответствующим образом настроен, решили не отступать, формально при этом отступая. Пошли к редакции, по пути проверяя все продуктовые магазины. Маршрут получился извилист и тернист. Газету «Город» делали в здании горисполкома. Можете представить, сколько торговых точек на Ильича, Челюскинцев, Артема и Университетской мы проверили. В итоге, восторжествовало правило Огюста Дюпена: «Тайное ищи близко». Пиво – паршивое, бутылочное, водянистое – мы нашли в гастрономе «Огонек» напротив места, где спустя какое-то количество лет поставят памятник Бубке. Мы смертельно устали, но место для счастья внутри нас еще оставалось. И мы заполнили его тем, чем и хотели.

Тогда казалось, что ситуация в пивном сегменте рынка фатально неисправима. Кто же знал, что через два года все совершенно поменяется, и в Донецке начнется великий, как сказал бы Юрий Иванович Минин, «первертухес»?

В 1995 году Донецкий пивзавод встрепенулся и начал изобретать новые сорта. Мы к такому не привыкли. Для нас тогда, по большому счету, пиво было просто пивом, однотонным и одновкусным. К такому приучили нас несколько последних лет. Темные сорта казались экзотическими, встречались редко, и лишь тонкий слой интеллектуалов был способен их тонко оценить. Мы слышали от старших товарищей, что когда-то нюансы крепости и вкуса у донецкого пива существовали, но к середине 90-х они совершенно истерлись.

Был один всплеск в пивном декадансе Донецка – когда в «Угольке» начали разливать баварское пиво. Его по какой-то счастливой договоренности с немцами делали там же и продавали по сходной, в принципе, цене. Трудно забыть эту очередь донецких мужчин с трехлитровыми бутылями — за настоящим баварским. Запад, конечно, есть Запад, а Восток есть Восток, и говорят, что вместе им не сойтись. Но тогда, в той точке времени-пространства Запад с его искристым пивом и Восток с его патриархальной стеклотарой слились в сюрреалистическом симбиозе.

В 1995-м году все изменилось. Причем не только у нас. Например, в Николаеве, на заводе «Янтарь». Немного иностранных денег – и приятно удивленная публика по всей Украине увидела в киосках светлое «Янтарное» и темный «Черный принц», с которыми вполне можно было иметь дело. Запомнился киоск на Студгородке, где эти николаевские сорта продавались постоянно, в течение примерно года. Наверное, их можно было купить и во многих других точках города — но мы именно там столкнулись с ними впервые летом 1996-го. «Янтарное» и «Черный принц» открывали новые горизонты, с ними приходило что-то радужное. Впрочем, к тому времени мы уже имели и кое-что свое, оригинальное.

…Весна 1996 года. Место действия – примерно там же, подземный переход в районе Студгородка. Там, внизу, под улицей Артема — мини-распивочная с двумя столиками и кривоногой блондинкой на раздаче (скорее всего, ее звали Галя). Действующие лица: вышеозначенная Галя, легендарный художник Владимир Кочетов (позднее житель города Сиэтл, ныне покойный) и ваш покорный слуга. Мы с Владимиром любили эту точку. Там бывало интересно и познавательно. Бросив свой опытный взгляд на прилавок, Владимир сразу увидел там нечто новое. «Наша марка»… Название, которое у нас ассоциировалось не с пивом, а скорее с ростовскими сигаретами (в советские времена ходила глупая легенда, что эти сигареты в экспортном элитном исполнении курит английская королева). Мы спросили у Гали, что это за «Наша марка» такая. Галя ответила, что, мол, новый сорт донецкого пива. Ничего другого она нам не сообщила. И зря. Мы взяли по паре бутылочек (мы всегда брали по паре, а потом, если позволял рабочий график, добавляли по третьей). Неладное мы почуяли уже к концу первой. В голове образовалась неожиданная для этой стадии легкость — как после хорошей порции водки. После второй бутылки мы почувствовали, что о третьей не может быть и речи, если мы хотим остаться на ногах. Так мы познакомились с «Нашей маркой» — светлым крепким донецким пивом, которое с прилавков магазинов исчезало быстрее, чем жена Бутча Куллиджа могла сказать «черничный пирог».

Одновременно на рынке появилось и темное крепкое – «Старый Юз». Говорили, что это – донецкий вариант портера. Мы верили, потому что не знали, хотя и слышали. Ну, портер – так портер. Для нас было достаточно, что «Юз» был вкусным и «вставлял», как положено. Не так, как «Наша марка», но тоже ничего. Оба сорта уже как бы и не считались пивом, требовали особого подхода и уважения. Вокруг «Юза» витал еще и какой-то особый ореол – наверное, это был первый пример массового употребления имени основателя города, которого (мы помнили!) долго считали плохим парнем. То есть, просвещенные умы могли считать употребление «Старого Юза» еще и социальным вызовом.

К сожалению, ни «Старый Юз», ни особенно «Наша марка» на прилавках не задержались. Люди с Донецкого пивзавода могут объяснить, почему так случилось. Мы просто констатируем и скорбим.

Те годы стали периодом бурных экспериментов. Новые сорта появлялись, исчезали, трансформировались, мутировали, портились…

Ранней весной 1997 года группу журналистов привезли на Донецкий пивзавод на презентацию нового сорта – «Пивовар Алексей». Назван этот сорт был в честь недавно умершего многолетнего директора завода Алексея Павленко. Представлял новый продукт его сын Юрий, новый глава предприятия. Было сказано много теплых слов о том, какой от нас ушел специалист. Немало говорилось и о пользе пива вообще. Трудно забыть слова Юрия Павленко о том, что его отменное здоровье обеспечивается преимущественно тем, что он ежедневно выпивает бутылку собственной продукции. «Алексей» оказался отменным сортом – с приятной горчинкой, с особенной вкусовой струей, которая получалась благодаря использованию риса.

Тогда, весной 1997 года, казалось, что у донецкого пива впереди – большое будущее. И светлое, и темное, и полутемное, и крепкое. Полтора года спустя Юрия Павленко убили. К тому времени некоторые сорта, внедренные его отцом, уже испарились с рынка. Вскоре исчезли практически и все остальные. Так закончился романтический период в новейшей истории донецкого пива. Дальше был «Кальтенберг» и много чего еще. Но все-таки…

Все-таки, когда я слышу где-то фразу «донецкое пиво», у меня во рту появляется ни с чем не сравнимый вкус «Нашей марки», а перед глазами – удовлетворенный ею Вова Кочетов, который так и не смог найти в Сиэтле ценителей своего неотразимого, но безнадежно русскоязычного юмора…

Ясенов