05.09.2014

Кровники

Есть на углу Розы Люксембург и проспекта Мира двухэтажное здание из силикатного кирпича. Это областная станция переливания крови, которая с началом войны отнюдь не сменила профиль – напротив, стала еще востребованней. Но речь сейчас не о войне, а о мире, в дни которого кровь тоже нужна, и еще как!

В советские времена для студентов создали известную замануху: сдача крови позволяла беспрепятственно прогулять сам донорский день, плюс к тому, давалось еще два свободных, которые ты мог взять в любой удобный момент. Например, в ту самую среду, когда твоя группа должна сдавать совершенно непреодолимый коллоквиум по античной литературе. Коллоквиум ты пропускал, к ярости людоедши-преподавательницы, и никаких санкций к тебе никто применить не мог – святое дело! Эта возможность привлекала в ряды доноров людей, весьма далеких от самоотверженности или прекрасных порывов души. Кровью оплачивали личную свободу. Пусть свободы получалось немного – но и крови сдавали тоже мизер, какие-то 330 миллилитров. То на то и выходило.

После сдачи донор получал талон на усиленное питание, с которым отправлялся в столовую на улице Щорса, где его тут же отоваривал. Номинал талона был, кажется, 3 рубля – достаточно для очень плотного обеда, со сметаной и прочими калорийно-восстанавливающими продуктами, плюс бокал красного вина, употребление которого в этот день не только не возбранялось, но даже рекомендовалось. Стоит ли говорить, что бокала нам казалось мало, и шли добавлять в общежитие, затарившись красненьким уже по полной? Конечно, восстановительные процедуры приводили к предсказуемым безобразиям, но молодой организм справлялся.

Внутри станции переливания крови была особая, стерильная вселенная с необыкновенной простотой нравов – впрочем, обычной для всех медицинских учреждений. Бахилы, балахоны, хитоны…  В отдельном помещении брали плазму – это была тяжелая процедура, после которой донор долго отходил, пугая проходящих тайваньским цветом лица. Впрочем, и обычный забор крови тоже не всем давался легко. Моя будущая супруга, например, не имевшая особых противопоказаний, чуть было не хлопнулась в обморок, уступив миру свою первую дозу. Донор нуждался в чем-то большем, чем просто хорошее здоровье. Донорство требовало известного самоотречения, как гравировка имен победителей на кубках, и в равной мере – самоуничижения. Но вообще, в доноры прежде всего шли ради той небольшой доли свободы, о которой уже говорилось. И эта свобода становилась определяющим фактором, превозмогающим физиологию организма в том числе.

Некоторым хватало двух-трех визитов на станцию переливания крови, чтобы успокоиться. А мой друг Шурик Усов отметился там пятнадцать раз, за что и получил знак почетного донора СССР первой степени (а также премию от профкома университета – 40 рублей, эквивалент стипендии!). На моем счету было десять боевых вылетов, я тоже получил свою медальку, рангом пониже. Подвигом это никаким не было, поскольку нами двигал обычный меркантилизм. Но однажды меня таки заставили совершить нечто, похожее на подвиг.

Дело в том, что группа крови у меня достаточно редкая. Вокруг этого и создался сюжет.

Весной 1985 года я сидел в коридоре станции, переваривая только что перенесенную десятую сдачу крови. Пусть и невелика была потеря, но все-таки организму требовалось несколько минут, чтобы прийти в норму.  В этот момент ко мне подошли молодые мужчина и женщина. Чуть не плача, они рассказали, что их недавно рожденный сын нуждается в срочном прямом переливании крови. И единственный присутствующий на станции человек с такой группой – это я. «Но я только что сдал дозу, а нас предупредили, что следующий раз возможен только через три месяца!» — пробовал я «отмазаться». Но родители смотрели такими жалостливыми глазами… Ну, что я мог им ответить?

Конечно, следующим утром я явился в детскую областную клинику на бульваре Шахтостроителей. Меня переоблачили, уложили на стол, воткнули в руку иглу с трубкой, уходившей куда-то в невидимое сопределье, где за занавеской лежал усыпленный несчастный маленький реципиент. Местный маэстро церемоний щелкнул пальцами – и моя редкая кровь потекла по назначению. Из меня выкачали поллитра. Мир был спасен.

Благодарные родители, вне себя от счастья, требовали принять в виде благодарности 25 рублей. Те, кто выжил, должны понимать, чего стоила эта сумма в 1985 году. Я начал отнекиваться – честное слово, было неудобно, не из-за денег я сюда приехал, а из-за своего умения отказываться. Но счастливый отец настаивал. В конце концов, я взял «десятку», успокоив этим компромиссом и свою совесть, и совесть родителей.

Три рубля из этого гонорара я потратил на такси, которое довезло меня на родной поселок шахты «Октябрьская». С каждой минутой я, видимо, зеленел все больше, потому что таксист, в конце концов, поинтересовался, что я ел в тот день на завтрак или пил накануне. Потерять почти литр крови за сутки – не шутка, и на поселке я оказался в полуобморочном состоянии. Было часов 11 утра, солнце резвилось вовсю, первое настоящее тепло гладило макушки. Переживать обморок в четырех стенах квартиры не хотелось. Отпустив машину, я двинулся в пампасы – а они у нас на «Октябрьской» представлены широко. Хватая ртом чистый, прозрачный, целебный донецкий воздух, я добрел до первой поляны, где и грохнулся в траву. Там я и пролежал часа два. Я был совершенно счастлив и полностью опустошен.

Больше кровь я не сдавал.

Ясенов