Старое Привокзалье для меня кончилось в 1987 году, когда построили подземный переход под путями. Сразу сделался ненужным пешеходный мост над путями. С ним что-то умерло в Привокзалье. Что-то, конечно, и осталось.

 

Хотя, наверное, старое Привокзалье отошло раньше. Примерно в 1978 на месте нескольких бараков начали строить кинотеатр «Свет». Он был и раньше, но базировался в здании бывшей церкви в глубине Пристанционного поселка. Это придавало кинотеатру какой-то странноватый присмак, как будто ты, посещая вполне разрешенные сеансы, делал что-то неправильное. Новый «Свет» прихлопнул остатки старого мира – этот лишенный интриги, но не лишенный стекла параллелепипед окончательно замкнул Привокзальную площадь в ее современном виде, порвал с неэстетичным прошлым.

 

Но почти сразу за новым «Светом» все равно начинались  старые базарные дела, где нравы цвели пышным цветом и не думали никуда деваться.

 

Но мы о мосте. Справа от лестницы, ведущей на него, был тир. Из пневматической мелкашки там можно было пострелять по фигурным мишеням, безвольно обвисавшим, если ты попадал в связанный с ними кружок. Более продвинутым вариантом считалось поработать по мишени, висевшей в отельном секторе. Пулька стоила три копейки. Обычно брали пять штук. Однажды я чудом выбил 48 очков. Это вызвало гулкое одобрение хозяина тира. Кажется, это был армянин. Его звали Рубенчик, и отец быстро завел с ним приятельские отношения. Мой папаня с кем хочешь мог завести какие хочешь отношения.

 

Посещение тира было обычным пунктом нашей воскресной программы. С него начинался выход в город. Шли пешком от поселка шахты «Октябрьская» по улице маршала Жукова, обсуждая важные вопросы. Помню, однажды всю дорогу разбирали «Грохот в джунглях» — великий бой Мохаммеда Али против Формена в Заире, по непонятным причинам показанный советским телевидением. 15 минут нам хватило, чтобы аргументированно доказать друг другу, что Али – герой, а Формен – тупой неудачник. Мы с отцом всегда приходили к общему знаменателю, даже если начинали движение из абсолютно противоположных точек. Говорю же вам, он мог поладить с любым.

 

Разбор боя в Заире закончился как раз перед мостом. Одолев его (подъем и спуск представлял собой не такую уж простую задачу), мы сразу, без лишних слов, повернули налево, в тир. Уж 15 копеек на меня отец всегда мог найти, даже если на пострелять самому уже не оставалось. Рубенчик своей заскорузлой клешней отсыпал мою долю боезаряда – и пульки одна за одной с деликатным лязгом расплющивались о железную стену, пробивая мишень. Рубенчика веселила моя манера зверски гримасничать, прицеливаясь («Так обезьяна стреляет, эй!»), но в целом, он был добр и позитивен. Отец, когда стрелял, попадал куда хотел. Я  мог об этом только мечтать. «Терпи и практикуйся!» — говорил отец. И мы вновь и вновь заворачивали в гости к Рубенчику.

 

Отцу почему иногда не хватало на пострелять? Потому что он работал врачом. Это многое объясняет. Но, конечно, не все. Это ведь было только начало воскресного дня. На него у отца всегда имелись большие планы, и в них 15 копеек могли сыграть решающую роль. Тратить их на пульки он считал опрометчивым. Впрочем, как бы ни шли дела, богат был отец или нет – неизменно после тира мы отравлялись в пивбар на привокзальный рынок. Там, в восточном углу, отец не спеша, с наслаждением выцеживал кружку напитка, казавшегося мне тогда совершенно непонятным. Пить эту кислую мерзость меня научили добрые люди лишь несколько лет спустя, и это случилось независимо от отца, более того – уже после его смерти, хотя и не в связи с ней тоже.

 

Пивбар на привокзальном рынке мне запомнился хуже, чем заведение Рубенчика, по понятным причинам: я не был вовлечен. Помню уродливые пошарпанные столы, за которыми вечно не хватало мест – но отец, как Гари Гудини, умел подчинять себе пространство и всегда находил, куда примостить кружку. Смутно помню тетку за прилавком, от которой в памяти осталось только несколько золотых зубов и синий фартук, грязный, как штрек. Помню нескольких «сливочников» — угрюмых мужиков, собиравших по столам недопитое в свои кружки, чтобы вылакать это потом без особых задних мыслей. Да и фразу «выпить сливки» я впервые услышал именно в этом баре. Атмосфера там клубилась тяжеловатая, все курили, как приговоренные, но ругались редко, и вообще, что-то хорошее угадывалось за этой угрюмостью и этими безобразиями. Может, потому, что рядом со мной там был отец – а он мог, если хотел, рассеять любой мрак?

 

Отстрелявшись и зарядившись, мы чувствовали себя готовыми к выходу в город. Привокзалье — наш плацдарм перед броском в центр – давало нам немного бодрости и приводило в нужный тонус. Немного стабилизирующей декомпрессии перед погружением в нормальную городскую среду… 

__________________________________________________________________________

Место расположения тира Рубенчика на карте города: