28.04.2018

«Как я была журналистом»

Конец 90-х — начало 00-х. Жизнь донецких СМИ. Участвовавшая в этом всем Леся Орлова выставила в Фейсбуке некое количество фотографий, связанных с этой темой, и прокомментировала их. Приводим все, как есть. Это дает своеобразную картину тогдашней медиа-активности и вообще жизни в городе. Как предупреждает Леся — подписи под фотографиями здесь имеют большее значение, чем сами фотографии…

1994 год. Мне 18 лет. Я работаю в частной телекомпании «АСКЭТ 7х7». Не было в моей жизни более удачного момента, чем вот какой. Только-только началось лето, я сдала сессию на втором курсе. Остро хочу работать. В первую очередь – чтоб зарабатывать, потому что живем мы бедно. Сижу над последней страницей газеты «Весть», где публикуются разные объявления. Тут приходит мама с работы. У них на доске объявлений повесили вот какое (помню дословно): «Кто хочет заработать на хлеб с маслом, звоните». И телефон. Уже через пару лет я подумала бы, что это какие-то сетевики и в жизни бы не позвонила. А тогда позвонила. И мне ответил человек, ставший впоследствии очень близким и дорогим другом. Слава Верховский, старший редактор. И на следующее утро я примчалась на площадь перед облгосадминистрацией, где собирались сотрудники компании. Там они (и я!) сели в редакционную зеленую «газель», водитель Гена врубил кассету Влада Сташевского (ближайшие полгода я ее слушала минимум два раза в день, соответственно) и повез нас на Точмаш, где размещалась студия. Там было у меня собеседование с главным редактором – незауряднейшей, умнейшей дамой Викторией Александровной Примаченко (всю жизнь буду благодарна ей очень за многое). Пока я этого собеседования ждала, передо мной промелькнул кусочек жизни-мечты. Все бегали, смеялись, что-то на ходу придумывали, это были какие-то сказочные люди – красивые, умные, талантливые и вообще не такие, как все. Я смотрела на них, затаив дыхание, а они меня не замечали даже. После собеседования я вернулась домой, легла на диван – и на полном серьезе стала молиться словами: я говорила, что больше всего на свете хочу работать там, в этой обстановке, с этими людьми, мне очень нужно!!! И уже через день оказалось, что меня взяли. Сначала я работала редактором службы новостей. Ну, это так называлось – редактор. На самом деле – работа репортера-бегунка. А потом стала телеведущей.
Синий фон тут — так называемый «рир». Так снимали. А потом подкладывали уже в монтаже компьютерный задник. Поэтому нельзя было ничего синего надевать — «билось» и «светилось». И клетку нельзя было надевать — она «стробила», мелькала и рябила в глазах )).

Год 1995. Это я не просто смеюсь на фотографии. Это меня фотографируют для первой заметки обо мне, ага. Для газеты «Донбасс». Эта заметка сохранилась у меня, да. Ужасная – в очень кондовом духе написанная, какая-то была там рубрика у них, посвященная телевидению. Мне уже аж целых 20 лет. На «7х7» у меня была своя программа «Газета» — пресс-дайджест, трижды в неделю. А еще я вела новости под названием «Информбюро». А еще периодически заменяла кого-то из дикторов и то читала программу передач (включая – с улыбкой – «На этом мы заканчиваем эфир. Телекомпания «7х7» прощается с вами. Всего вам доброго, до свидания!»), то- и вовсе дичайшие тексты с задушевинкой в программе «Наши поздравления» («Сын Сережа, дочь Снежана, зять Василий, внуки Алешенька и Кристиночка, семьи Петровых, Петренко и Петраченко, дядя Толя и маленький Мишенька поздравляют дорогую Акулину Дормидонтовну Панасюк, технолога кондитерского цеха фабрики «Проминь», с первым семидесятилетием. Что пожелать тебе – не знаю, ты только начинаешь жить! Чистого неба и теплого хлеба вам, дорогая Акулина Дормидонтовна! От них и от коллег для прекрасной именинницы звучит песня Ярослава Евдокимова «Роза красная моя». Телекомпания «7х7» присоединяется к этим прекрасным поздравлениям!». Перед эфиром меня причесывала и красила завсектором выпуска Лена (в секторе выпуска выдавали кассеты, в том числе – фильмы для эфира, такие… вроде «Руки, качающей колыбель», «Нико-3» или «Багровый закат»). Лена отстригла мне челку и каждый день перед эфиром укладывала, как у фигуристок: завить, начесать, опять завить, красиво выложить от лба к щеке тонкими прядками дугой, залить лаком «Прелесть». Там же она меня красила – с помощью коробочки театрального грима. Дело в том, что свет в студии выставлялся не отраженный (с зонтиками), а прямой, бивший прямо в лицо и съедавший все краски. Чтобы лицо было все-таки с красками и каким-то рельефом, нужен был грим термоядерный. Это сыграло со мной в дальнейшем злую шутку – я так и привыкла краситься «как в последний раз». Довольно скоро меня стали узнавать на улицах. Первый раз я до сих пор помню отчетливо. Растерялась сильно. И обрадовалась так, что чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Там я впервые влюбилась. Там вообще очень много всего было впервые. Я бесконечно рада, что некоторые люди оттуда до сих пор присутствуют в моей жизни. Это было прекраснейшее время. Счастливейшее. Вечером возвращаясь домой, я не могла дождаться, когда настанет завтрашнее утро. Чтобы опять – туда. С какого-то момента лафа с привозом-развозом закончилась, надо было ездить за свои, на автобусе. В месяц у меня уходило 3 миллиона, такие тогда деньги были, да. А зарплата у меня долго-долго была 25 долларов. Потом повысили до 40, это было прямо круто и гордо, ага. Кстати, я была первой студенткой Донецкого университета, получившей право свободного посещения, продолжая учиться на дневном отделении. Прямо вот специальное разрешение декан филфака Отин подписал тогда. А еще это мне сильно помогло на первой педпрактике в школе – дети меня полюбили просто так. На второй педпрактике в другой школе история повторилась, хотя я работала уже в другой телекомпании.

Это, наверное, 1997 год. Я работаю в телекомпании ТРК «Украина». Город продолжает меняться, в нем появляется все новое и новое, что-то становится престижным и модным, и все стремятся туда. Так в какой-то момент престижнейшим местом стал бильярдный клуб «Снукер» на территории студгородка. Туда ездили обедать и «решать вопросы», там даже вполне светские мероприятия проходили, а как же. Владельцем клуба и его лицом был харизматичный Хазраил Хакиров, немногословный черкес с редкой удивительно приятной застенчивой улыбкой. Каких только «звезд» не перебывало в его клубе. На каких только мероприятиях он не сидел в жюри. В этом клубе я впервые попробовала играть. Ни тогда, ни впоследствии не добившись особенных успехов – за всю жизнь раза четыре, может, чудом ухитрилась загнать шар в лузу… В какой момент «Снукер» уступил славу главного развлекательного заведения Донецка другим – не вспомню. Может, кстати, в том самом 1997 году, когда открылся клуб «Чикаго». Это было по-настоящему легендарное заведение, злачное место, действительно неуловимо напоминавшее чикагские клубы 20-х-30-х (насколько, конечно, я могу их себе представить по книгам и фильмам). Там был первый стриптиз в городе – всех мастей, от девочек на сцене до девочек у столика. Незабываемое воспоминание: мы с моим тогдашним бойфрендом сидим за столиком, рядом за столиком сидит компания крепких мужиков в кожаных куртках. Они заказали девочку к столу. Сидят, выпивают, закусывают. На девочку не смотрят. Она, извиваясь, раздевается. Они не глядя бросают на край стола деньги. Девочка, извиваясь, одевается и снова, извиваясь, раздевается. Новая купюра – не отвлекаясь от разговора, даже не поворачиваясь. Мы ушли. Невозможно было рядом с этим быть – полное ощущение, что бледное это в полутьме тело небрежно и равнодушно насилуют прямо при нас…

Арт-директором клуба был человек, знаменитый в масштабе всей Украины. Модельер Виктор Григорьев. Что называется, культовая фигура в Донецке. Безумно жаль, что я не знаю, где наша с ним совместная фотография (а помню ее отчетливо, как будто видела вчера: мы, обнявшись, делаем шаг вперед). Витя был непростым, интересным и обаятельным человеком. Спустя десять лет он погиб – нелепо и страшно. К тому времени он уже переехал в Киев. К нему приехали друзья – мои знакомые. С маленькой дочкой. Друзья ушли куда-то, Витя с малышкой остались. И задохнулись – что-то там случилось с газовой колонкой в этой съемной квартире… И так я написала о нем в последний раз — некролог в газету «Сегодня».

Был в «Чикаго» и еще один яркий персонаж – я очень хорошо его помню. Карлик Гриша Кляузер. Маленький важный человек, всегда щегольски одетый в белую рубашку, брюки с подтяжками, черный жилет и «бабочку». Гришу Витя когда-то нашел чуть ли не на улице – тот был из очень простой и очень бедной семьи, никакого настоящего и будущего у него не было. Витя дал ему настоящее и будущее. Я писала когда-то о Грише большой материал в первый местный глянец «Не зевай», и Витя на меня тогда здорово заточился, потому что он в этом материале получился чуть ли не Карабасом-Барабасом с куклами. Потом простил, конечно (да я и не извинялась, кстати). Яркая эта жизнь, где длинноногие красотки фотографировались с Гришей, а богатые клиенты ему наливали, убила Гришу. Он спился – в буквальном смысле слова. И умер.

Это – 1998. Атриум недавно построенного главного офиса банка ПУМБ (интересно, где сейчас его президент Игорь Юшко? Я когда-то его предвыборную кампанию освещала), надолго ставший эталоном бизнес-центров не только Донецка (ммм… Более комплиментарного зеркала, чем в тамошнем женском туалете на первом этаже, я в жизни не встречала). Я работаю в газете «Город». И от этой газеты участвую в конкурсе «Мисс Пресса». Где получу почетное место, сразу и не выговорить, Второй вице-мисс. Мда. Зато, вместе с этим титулом, я получу еще и роскошный приз: сертификат на 50, кажется, долларов в страшно модный бутик джинсовой одежды.

Бутик располагался на месте булочной моего детства на бульваре Пушкина (тогда все нормальные продуктовые магазины моего детства как-то разом стали бутиками). Жутко пафосный был. А сейчас я пытаюсь вспомнить название – и чего-то кажется мне, что это чуть ли не «Коллинз», что ли, был (здесь – растроганный смайл… да что растрогиваться-то, я в 1991 году брату на день рождения подарила пачку сигарет «Винстон», купленную с витрины комиссионного магазина, размещавшегося на месте, опять же, канцелярского магазина моего детства «Школьник»; «Винстон» этот, лежавший рядом с сережками и каким-то мылом, стоил какую-то астрономическую сумму, мне копить на него пришлось). Сертификата мне хватило на две джинсовых рубашки – светло-голубую, жесткой варки, и черную. Обе, кстати, живы до сих пор. Качество!

А теперь я работаю в газете «Салон Дона и Баса» — и это моя вторая в жизни работа мечты. Настолько мне дорогая, что мне трудно сейчас написать об этом коротко. Скажу так. Круче этой газеты на тот момент в стране не было. И не только в Украине. На моей памяти кто только к нам не приезжал, перенимать, так сказать, опыт. Вся газета была – сплошная инновация, примером была условная «Гардиан». Виталий,чтоб его, Третьяков, ныне известный… специфически, а тогда – главред «Независьки», приезжал, например. Шеф его водил, показывал все. Уникальную систему управления выпуском показывал, например. Согласно которой каждый редактор сам макетировал полосы своего отдела, например, а журналисты прямо в полосу и писали. Никто тогда такого не делал. А потом странным образом в Москве стали делать именно так – здесь смайл подмигивает, потому что смайл кое-что знает. Эту фотографию я люблю, потому что ее сделал Сергей Ваганов – потрясающий мой коллега и друг, дружбой с которым я очень горжусь. Я просто, как всегда, сидела в коридоре на корточках и курила, а он проходил мимо с камерой, тоже сел на корточки – и вот.

А это меня Ваганов на какой-то прессухе снял. Вернемся с ним, я быстренько текст накатаю — и пойду в бар «Черный кот» на этаже, где еще много-много часов будут тусить все наши…

Работать в «Салоне» — это была гордость. Такого коллектива не было и не будет больше никогда. На фотографии – шеф. Он придумал премию для сотрудников газеты, она выдавалась на новогоднем корпоративе. Улитка. Потому что слоган газеты был – «Тихо улитка ползет по склону Фудзи». На этой фотографии я эту самую премию веду.

А еще зимой, на новогодние каникулы, шеф вывозил всех редакторов и руководителей в Ялту. По местам боевой славы «Ассы», так сказать. Шеф вообще очень был щедр и баловал людей. Жили мы то в «Ореанде», то в «Интуристе», ездили в Никиту вина дегустировать, пели, плясали, гуляли и очень много смеялись. Собственно, это мы в Ялте. Рядом со мной – Ленка Герус, «мышка». Крошечная девочка, бывшая моя одноклассница. В «Салоне» она сделала карьеру от журналиста отдела спорта до главного редактора.

На этой фотографии как раз Ленкин день рождения. Я ем торт. Шеф рассказывает, как наша газета скоро побьет «Нью-Йорк Таймс» и «Дейли телеграф», и еще что-нибудь побьет. Она побила бы, кстати, я до сих пор в это верю, если бы не внешние обстоятельства, настоящий айсберг, на который напоролся блистательный этот «Титаник».
Ленка уже в войну заболеет. Рак. Из-за войны лечиться в Донецке будет невозможно. Она приедет в Москву, к родным мужа. Я увижу ее дважды. Один раз – в больнице. На стене рядом с ее кроватью будет надпись: «Герус Елена, 40 лет» — и меня обожжет этот бред, эта невозможность, эта несправедливость. Второй – у нее дома. Москву ударят жуткие холода, а у Ленки с собой – никаких теплых вещей. Я их привезу. Какие-то свитеры, сапоги… Ленка – боец, сильнее нее я мало кого видела. Она ни разу не наденет ничего этого. Через два дня она умрет. И в свой день рождения 1 ноября 2014 года я поеду ее хоронить.

Ох, это больно. Это тоже год 2000-й, наверное. И Саня Худотеплый. Легендарный наш фотограф. Я познакомилась с ним, когда мне было 18. Саня был из породы фотографов (и фоторепортеров) из западного кино – или из «ненашей» хроники, где асы отпихивают друг друга, ощерившись объективами. Он ухитрялся работать в разных жанрах. Был официальным корреспондентом Рейтерс, например. Сейчас уже не объяснить, что это значило в те годы. А еще был официальным фотографом местного высшего чиновничества – все календари и портреты губернаторов и мэров были его вотчиной, фиг кто потеснит. Он был классным репортером, веселым и едким человеком, одно время мы довольно тесно общались, у меня довольно много моих фотографий, сделанных им (собственно, даже в этом альбоме их энное количество). …В войну он долго оставался в Донецке. Самые пронзительные фотографии, которые вы видели, дети в подвалах – это его работа. Война убила Саню. Стремительный рак. Год назад, в эти примерно дни, 19 мая он умер. Я сидела в машине, ждала мужа, открыла фейсбук – и на меня валом повалили посты о смерти Александра Худотеплого, давно уже мэтра, давно уже профи, давно уже, давно уже… Я сидела в машине и ревела.

На излете работы в «Салоне» случилась у меня большая профессиональная гордость. Продюсерский центр «Крок» учредил премию для журналистов. Что такое «Крок» — в двух словах не объяснишь. Это был самый амбициозный, самый крутой, самый творческий и профессиональный коллектив. Однажды несколько человек – в первую очередь Игорь Внуков, Виктор Гриза и Ирина Демченко – создали «Крок» и стали проводить первые конкурсы «Мисс Донбасс». Потом добавились «Пани Украина», «Мини-мисс Украина», фестиваль парикмахеров «Стриж», кулинарный фестиваль «Поляна»… Они очень быстро переросли Донецк, стали крупнейшими игроками развлекательного сегмента в стране, но вотчиной по-прежнему сохраняли родной город. Умные, интересные, оригинальные – они были центром притяжения. Все самое интересное делали они.
Я сотрудничала с ними разнообразно и долго, многие годы. И как представитель каналов или изданий, в которых работала, и как подрядчик, если они привлекали к каким-то своим проектам. Самое чудесное было – офис. В какой-то момент он сделали офис в квартире. Приходить туда было неописуемым кайфом, отдельным кайфом было – сидеть на кухне этой квартиры. Пить там, допустим, шампанское, болтать, смеяться, встречать очередных гостей (там просто проходной двор какой-то был, честное слово, каждые полчаса кто-то заходил, по делу или без).

Чего только мы не делали с Кроком. Вплоть до фильмов о разной номенклатуре. Ради фильма о тогдашнем ректоре ДонНУ (одновременно – председателе совета ректоров страны) Шевченко мы с оператором Вохой Абдуллаевым объездили реально полстраны, например. Зато по результатам я купила тогда телек и видеомагнитофон. Да. Вот, здесь я какие-то короткие вьюшки с девчонками-конкурсантками очередной «Мисс Донбасс» пишу, например. Кстати, в «Снукере», кажется.

В общем, они мне тогда «Золотой крок» вручили. Маленький реальный золотой значок прикололи на лацкан, да. Мне больно вспоминать о «Кроке» из-за Иры. Я очень ее любила и уважала. Ира Демченко была блистательна. Она своими руками прямо на моих глазах сотворила свою судьбу. От режиссера народного театра в каком-то, боюсь соврать, ДК, от реальной бедности, от автора передач на ТРК «Украина» – к блистательному положению и статусу одного из самых ярких и креативных режиссеров и «придумщиков» наиболее значимых проектов в сфере развлечений. У нее было море идей – и фантастическая способность их «пробивать». Ира добилась всего сама. Денег, известности, репутации и авторитета. А потом, в 2004 году, ехала на своей машине по крымскому серпантину и разбилась. До сих пор не могу поверить до конца. Если закрыть глаза – можно услышать ее голос. И можно увидеть победительную ее улыбку. И вспомнить, как однажды мы стояли с ней на улице, шел сильный снег, я говорила о том, что, наверное, никогда не получу того, что хочу, потому что я хочу уехать… А Ира сказала: знаешь, я давно поняла – лучше быть кем-то в провинции, чем никем в столице. У нее-то, впрочем, получилось быть «кем-то» везде.

Это как раз Игорь Внуков, генеральный директор «Крока». А я уже работаю собкором канала «1+1» по Донецкой области. 

Об этой работе мне вспоминать тяжело. Потому что редакцию тогда более всего интересовали трагедии. Трагедиями наш регион обеспечивал в избытке. Шахты рвались одна за другой. Это происходило с такой регулярностью, что канал стал еще и перебирать. До сих пор помню, как они отказались от полноценного сюжета (максимум – пара строк у ведущего, для проформы) после очередной аварии, в которой погибли пять человек. Дословно помню фразу, сказанную мне редактором, юнцом по имени, кажется, Олег. С усталой такой интонацией: «Леся, это не пойдет, пять человек – это не жертвы». А как же. Он уже распробовал кровушки. После десятков-то на той же шахте Скочинского.
А мне эти аварии были – нож острый. Настолько острый, что я написала об этом целый материал в «Новую газету», в которой тогда уже вовсю работала. Вот, кстати, ссылка на него – мне за него до сих пор не стыдно (http://2001.novayagazeta.ru/nomer/2001/07n/n07n-s21.shtml). Там описано то, о чем буквально недавно писали журналисты после Кемерова. О том, как ты, журналист, чувствуешь себя, когда тебе нужно узнавать и рассказывать… о таком.

Мы с оператором Андреем Ветошкиным ездили по области как заведенные. Шахты рвались, это да. В шахты спускались с официальными лицами – это тоже да (ага, спускаешься в шахту, очень даже интересно, вся такая фифа в каске). «Копанки» — тоже да (это когда маленький человек, не видевший зарплаты годами и живущий в реальной нищете, копает уголечек тихонечко в маленькой угольной норке). «Звезды мирового балета» — да (это международный фестиваль балета, на который реально съезжались именитые танцовщики всего мира, его организовал легендарный Вадим Писарев). Какие-нибудь волнения, чреватые забастовками, и жалобы с мест – да. Побег из Мариупольской колонии – да (очччень яркое воспоминание).А на том конце телефонного провода сидит редактор. Родом из небольшого города с парой сотен жителей. И искренне считает, что мой город, да что там, область – тоже такая. Шахта у меня во дворе. Облсовет – в соседнем подъезде. «Каааак нельзя связаться с губернатором напрямую прямо сейчас? Ну, Леееееся, ну я не веееерю, постараааайтесь!» Смешно вспоминать. Ну, дело это давнее, конечно.

Кстати, есть у меня смешное воспоминание. Нового главу пресс-службы обладминистрации поставили тогда. Я имени его не помню даже – обычное такое мурло комсомольского разлива, возрастное уже. И это мурло при знакомстве практически с первых фраз начинает со мной общаться именно в том самом стиле – задушевно «тыкая». Я сразу же спокойно говорю: «Иван-иваныч, будьте любезны обращаться ко мне на «вы». Он реально выпучивает глаза и говорит буквально следующее: «Ну… ну, раз ВЫ так ставите вопрос, Леся… ну… что ж, в следующий раз мы поговорим по-другому». Я с интересом ждала следующего раза – но как-то так и не дождалась. В том смысле, что в дальнейшем он общался со мной вполне тепло и уважительно – и неизменно на «вы» ))).

Ага, вот это – любопытная фотография. На ней смотреть надо ни в коем случае не на меня, чего-то отъевшуюся в те времена позорнейше и более всего напоминающую сотрудницу районной налоговой. Смотреть надо напротив. Это – банкет после вручения премии «Дело и право», всегда проводившийся в одном и том же месте, банкетном зале гостиницы «Киев», очень так кулуарно. Я в одноименную газету «Дело и право» писала (я вечно одновременно на нескольких работах работала – сейчас с трудом понимаю, как успевала, впрочем, это отдельная тема). Премию эту учредил когда-то Александр Момот, президент фирмы «Данко», среди прочего патронировавший газету (вообще список его активов, если погуглить, и сейчас впечатляет). Личность легендарная – из первых влиятельных бизнесменов. И смерть его стала легендой тоже. В 1996 году Момота застрелили в собственном дворе, когда вечером он возвращался домой. Убили его водителя, потом догнали и расстреляли самого Александра Васильевича, тщетно пытавшегося убежать. Охраной он, кстати, если верно помню, принципиально не пользовался. Это было одно из первых громких заказных убийств в стране. После его смерти семья Момота – вдова, отец и ближайшие коллеги-партнеры продолжали поддерживать газету и премию (я в частности ее получала трижды). Напротив меня они и сидят. Кто знает – тот узнает.

Кстати, все громкие убийства в Донецке тех времен я помню неплохо – как-то все это совпало с моей работой. И самое громкое – когда взорвали на стадионе «Шахтер» Ахатя Хафизовича Брагина (я сижу за пишущей машинкой в редакции «7х7», в буквальном смысле вбегает обычно флегматичная и плавная Виктория Александровна с неизменным оператором Пашей… они снимали на «Шахтере», теперь кадры, которые они сняли по чистой случайности, обойдут весь мир; много позже Марк Юрьевич Левицкий, корифей украинской спортивной журналистики, которого я с гордостью могу назвать своим другом, расскажет мне, как сидел в комментаторской «Шахтера»… и как оно все было). И гибель Евгения Щербаня, владельца АТОНа и одного из самых влиятельных людей в стране в то время: его с молодой женой расстреляли прямо у трапа самолета. И смерти людей совсем незначительных, которые, тем не менее, каждый раз потрясали город, не привыкший быть декорацией к фильму «Спрут», когда мужчин с кличками типа «Сява» расстреливали среди бела дня прямо в центре города. И наши ребята, еще толком не знавшие, как это снимать и как об этом рассказывать, ехали на съемки, а потом толпа народу не дыша стояла у них за спинами, просматривая только что отснятые исходники, и слушала в курилке псевдоспокойные, а на самом деле – на чистом нервяке, рассказы о том, что удалось узнать…

Ясенов