10.11.2017

90-е. День ГКЧП

19 августа 1991 года никто еще не мог сказать, чем обернется мрачноватая и корявоватая попытка государственного переворота. Не знали этого и мы в Донецке. Но вариант успеха ГКЧП представлялся вполне реальным. И тут возникал вопрос – «что дальше?»

Каждого отвечал на этот вопрос сообразно своим индивидуальным обстоятельствам. Для нас, работавших в газете «Город», впереди маячили репрессии – мы не сомневались, что до нас доберутся довольно быстро, потому что газета активно и последовательно клевала тех, кто должен был взять власть. Каждый из нас имел свои основания бояться такой перспективы. Скажем, я за пару недель до переворота накатал огромный материал «Триумфальная арка партийного бизнеса» с выносом на первую полосу — о том, как под прикрытием липового юридического адреса горком КПУ открыл коммерческий магазин в арке дома 80а по улице Артема (рядом с танком). По этому поводу мы имели наезд со стороны горкома – но, поскольку все считали, что партия стремительно теряет влияние, то отбились довольно легко. Но уж теперь все мы могли ответить за свои заслуги на ниве продвижения демократии в одном отдельно взятом городе.

Внимательно посмотрев утренние новости и осознав масштаб проблемы, я отправился на работу – с поселка шахты «Октябрьская» в центр города на троллейбусе 10-го маршрута. Наш офис находился в здании горисполкома. Но в один присест доехать не получилось. На уровне Путиловки я почувствовал усиленное сердцебиение и понял, что надо покинуть транспорт и подышать воздухом. Нервишки в то утро барахлили, чего уж там… Было стыдно, но, когда я со второй попытки добрался до редакции и посмотрел на коллег, то понял: не один я такой. Все были бледнее обычного, стараясь прикрыть тревогу нервной взвинченностью.

Некоторые, правда, довольно быстро отошли и начали действовать. Кое-кого в тот же день видели на втором этаже, где квартировал пресловутый горком КПУ. Кто-то посчитал, что уже наступил момент срочно переобуваться. И сделать это тогда было легко. Партия, ошалев от открывающихся перспектив, готова была принять в свои объятия всех – даже тех, кто еще вчера на нее плевал со своей горы. Никто не знает, что случилось бы дальше – но в тот день, 19 августа, весь второй этаж мэрии был залит бурлящим счастьем и различными планами слияний-поглощений.

Что касается рядового населения, то мало кто понимал, что происходит и к чему все идет. Мы делали несколько вылазок в город – и видели вокруг себя большие знаки вопроса, висящие в воздухе. Люди шли по улицам, ехали в транспорте вроде, как всегда – но город был молчаливее обычного. Угрюмее, задумчивее. Особой растерянности не замечалось – но была какая-то сосредоточенность, проистекавшая из замечательного свойства наших людей принять любой вариант развития событий и постараться наковырять в нем свою нишу.

Конечно, нам в редакцию звонили все знакомые и попутчики. Почему-то все всегда уверены, что в газетах знают ответы на все вопросы. Особенно позабавил меня разговор с бывшей одноклассницей, которая нервно интересовалась не пора ли «сливать баксы» (потому что прошел слух, что новая власть полностью заблокирует все операции с валютой, которые стали худо-бедно разрешать). У нее как раз скопилась некоторая сумма. Я сказал, что разузнаю в компетентных источниках. Через 10 минут, не поднимаясь с места и ни с кем не связавшись, перезвонил ей и посоветовал держать баксы при себе. Потом она много лет меня благодарила, даже уже из своей канадской эмиграции.

Надо сказать, что редакция «Города» довольно быстро пришла в себя и стала готовить номер, в котором четко выдерживалась анти-ГКЧПистская линия. По крайней мере, во второй половине дня уже было на что ориентироваться и на что опереться. Экстренно собравшийся донецкий горсовет – тогда считавшийся «самым демократическим в Украине», наполненный всякими смутьянами и баламутами, а также вольнодумцами и либералами – после некоторых дебатов принял обращение, в котором осуждал переворот и выражал поддержку законной власти (то есть – изолированному в Форосе Горбачеву). Хорошо помню то заседание – в большом сессионном зале на первом этаже. Помню безбашенность главных радикалов из депутатского корпуса, которых потом, как дурачков, обвели вокруг пальца и оттеснили от корыта – но тогда они были красавцами, потому что оседлали тренд дня и действовали, в то время как остальные размышляли и ждали (ждали — что скажет прокурор области, глава Верховной Рады Кравчук, а лучше — кто-то еще повыше). Состояние фрустрации усиливало отсутствие мэра – Александр Гафарович Махмудов никак не мог вернуться в Донецк после выходных, хотя его всячески выискивали и вызванивали. Он объявился только на следующий день, когда все уже было решено и он был не больно-то нужен.

В конце концов, Донецкий горсовет определился, и после этого сразу стало как-то легче – хотя все понимали, что так или иначе, все будет решено в Москве. Но, поскольку в Москве ничего не решалось, четкая местная линия стала соломинкой, за которую удобно было ухватиться. А параллельно, неформальная оппозиция на площади Ленина собирала подписи неравнодушных против ГКЧП. Собрав более 800, отправила их в Киев. На главпочтамте долго не хотели принимать такое послание…

День 19 августа 1991 был очень жарким, вечерняя прохлада принесла физиологическое облегчение. Неопределенность висела над городом – завтрашний день мог дать все, что угодно. Но вечер был хорош – ласковый, бархатный, так, как это бывает в Донецке после дневного пекла в конце лета, когда ночи уже холодны, а переходы в них, по этой причине — особенно сладостны. В такие вечера потребление пива в городе возрастало в разы – даже в 1991 году, когда раздобыть его уже становилось задачей неразрешимой. Мы с коллегой Александром Усовым, чудом ухватив по паре, пошли пешком до железнодорожного вокзала, в направлении своих домов. У Саши был приемник – хороший, финский. Он ловил все, что пожелаешь. Он ловил даже «Эхо Москвы» — единственный советский голос, который что-то рассказывал о происходящем. Мы шли в шелестящей донецкой неге, потягивали «Жигулевское» и вполуха слушали новости из столицы. Там решалась наша судьба. Ну, конечно, не только наша. Мы смотрели на город, постепенно растворявшийся в сумерках. Мы не знали, каким мы увидим его на следующий день. Из того, что нам рассказывало «Эхо Москвы» можно было предположить любой исход событий. Из того, что происходило в этот день вокруг нас, вообще ничего нельзя было предположить. Но имевшийся уже тогда жизненный опыт подсказывал нам одно: завтра будет новый день. И город опять, в десятитысячный раз вынырнет из сумерек. А с ним и мы, куда ж деваться.

Как показал день 20 августа, именно так все и случилось.

Ясенов