С вершины террикона шахты 31 открывается хороший вид на центр Донецка. Без особых натяжек, его можно признать даже шикарным, с поправкой на наши жестковатые реалии. Прямо под ногами оказывается Мариупольская развилка, от которой ветвятся в двух направлениях Ленинский проспект и улица Кирова. В сумерках они превращаются в золотистые нити, тянущиеся прямо от вас… Не зря еще в конце 70-х один смелый ум предлагал создать на вершине террикона что-то типа советского «Макдональдса» (слова такого никто еще не знал). Идея не сработала, хотя к тому времени террикон был уже вполне пригоден для подобного. Шахта 31 уже много лет числилась официально умершей.

 

Что-то все-таки в нем есть, в этом терриконе. Ну, а идеи не умирают бесследно. В начале нового века на вершину все-таки пришли представители общепита – правда, не советского, но и не «Макдональдса». На терриконе возникло нечто, название чего никому ни о чем не говорило – все знали это как «ресторан на терриконе». Он был прост, как мечта шахтера – но какие здесь делали чебуреки, даже крымские караимы облизнулись бы! Не существовало лучшего места для приема гостей города. К сожалению, ресторан испарился еще до начала мирового экономического кризиса 2008 года. Сейчас серпантинный подъем на вершину блокирован частными предприятиями. Но юрлица не вечны – а идеи, черт возьми, не умирают!

Экскурсия для Драйзера

В 1927 году 31-я шахта была еще очень передовой. Именно сюда привезли дружественного американского писателя Драйзера, чтобы он своими глазами посмотрел на организацию подземного труда в Советском Союзе. Драйзера немного выпачкали в угольной пыли и проэскортировали по выработкам, где ему не пришлось слишком раскорячиваться. Пласты на 31-й были не особенно мощные, а если честно – совсем тонкие, так что в забой 56-летнего интеллигента загонять не рискнули (хоть и служил он в молодости несколько месяцев пролетарием).

 

Но речь не о Драйзере, а о шахте, куда его привезли. Понятно, что такому гостю отстающее предприятие не показали бы. Время угольных гигантов еще не наступило, и по тому времени 31-я вполне могла служить поводом для гордости. Послевоенное время отодвинуло ее в глубокую тень, и в конце концов шахта тихо скончалась. А террикон остался. И остался поселок.

Мой спутник Дмитрий Марченко обращает мое внимание на здание, явно выросшее из рабочего «балагана». Половина его до сих пор крыта рыжей черепицей, когда-то ярко-красной, теперь – изможденной солнцем. Ее могли делать в Марселе – такой черепицей в начале юзовской истории активно пользовались подрядчики, в том числе – легендарный (в чем-то даже мифический) Снурицын. Поселок шахты 31 – довольно большой кусок земли между улицами Куприна, Кирова, Ленинским проспектом и речкой Асмоловка. Вкрапления XIX века здесь можно обнаружить там и сям. Иногда они с трудом различимы под напластованиями современных строительных технологий. А иногда видны лишь в виде полуразрушенных фрагментов.

 

Вот один из них – во дворе дома по улице Волжской. Серая стена, заросшая лопухами – все, что осталось от шахтной конторы. В том же квартале – дом бухгалтера, в своей исторической первозданности, хотя и с современной ретушью. В свое время по соседству жило все шахтное руководство: директор, главный механик, главный инженер… Элитный был квартал. Все снесли, когда расчищали площадку под автомобильный рынок. Дом бухгалтера не тронули. Бухгалтеров у нас вообще стараются не трогать без особой надобности.

 

 

31-й поселок с начала и до конца своего существования объединял людей, работавших на одном предприятии. Спайка между ними была невероятная. Если требовалось встать за честь поселка, мобилизация происходила моментально, побригадно, куда там той призывной системе вермахта! Врагами 31-й являлись, с одной стороны, обитатели поселка шахты 17-бис (территориальные споры), а с другой — Широкого, тогда еще — совхоза (классовая рознь: «широковских» считали деревенщиной). С Широким однажды случилась эпическая схватка на дамбе прудов Кирша – накал страстей был невероятный, у участкового, который пришел утихомиривать оппонентов, попросту отобрали табельное оружие…

Героический жил народ на 31-м поселке.  А порой – и исторический.

Приют для Хрущева

Никита Сергеевич Хрущев успел поработать на нескольких юзовских предприятиях. Но 31-я шахта в его биографии имела особое место. Благодаря тому, что Никита числился на ней слесарем, его не взяли на фронт в 1914 году. В общем, при Советах культовый статус для 31-й был неизбежен, как дорожные пробки к приезду президента. И в самом деле, после прихода Хрущева к власти в старом здании подъема устроили музей знаменитого земляка. Конечно, с музеем было покончено вскоре после событий, так ехидно показанных в фильме «Серые волки». А лет через десять снесли и само здание – хорошее, крепкое, выстроенное на века из полежаковского красного кирпича, на котором, говорят, мелодии можно было играть – так звонок был.

И исчез с донецкой земли последний след Никиты Сергеевича. Предпоследний к тому времени уже был в коме. Вот его колыбель – с той стороны улицы Кирова, как раз напротив террикона, где мрачновато горбатится полудикая посадка. В начале 50-х здесь стараниями нескольких предприятий (при активном содействии местных жителей) образовалась грандиознейшая свалка. А рядом – рядом проходила дорога на Рутченково. По ней в августе 1956 года должен был проехать дорогой Никита Сергеевич во время своего визита в родной (практически) город. Нет таких задач, которые не решили бы большевики за одну ночь: к проезду высокого гостя свалку ликвидировали, и на ее месте возник довольно симпатичный сквер.

 

К сожалению, развития он не получил. Постепенно деградировал, потом от него стали отщипывать куски земли. Остаток, однако, имеется. Если кто-то когда-то решит увековечить память Хрущева, лучшего места не найти. Привести сквер в чувство, поставить памятник лысому крепышу с кукурузным початком в руке. И все это – напротив места, куда молодой Никита ежедневно приходил на наряд, где он смог укрыться от призыва и вполне вероятной гибели. 31-я шахта, будем считать, спасла миру ниспровергателя сталинизма и самого известного в истории волюнтариста.

Впрочем, Дмитрий предлагает иное место для гипотетического памятника Хрущеву. Рядом с торговым центром «Дружба». На территории бывшего хоздвора 31-й шахты. Там уже стоит одно скромное изваяние – один из разбросанных по городу воинов с автоматом ППШ. Совсем рядом находился тот самый дом из полежаковского кирпича, который снесли во время сооружения фабрики игрушек – как будто он чему-то мешал.

Не рой другому яму… Фабрика игрушек с треском умерла в годы независимости. Сейчас все, что здесь напоминает о счастливом детстве – это подмигивающий пират на рекламе какого-то развлекательного центра. Да и то, слишком уж пират смахивает на Муаммара Каддафи…

Слеза ребенка

Строительство фабрики игрушек окружено мифами и легендами.  Говорят, проект курировал военный чин в звании генерал-лейтенанта. Приезжал в форме, приезжал со свитой. И секретность сооружения подземной части фабрики (размеров невероятных) установили такую, что водителей из «Гражданстроя», обслуживавших стройку, даже не допускали в периметр: на границе они передавали машину военному человеку, который ее подгонял куда надо, разгружал и возвращал в гражданские руки. Что строили? Стратегическое бомбоубежище? Да нет, говорят старые рабочие, явно какое-то производство. Разгадает ли время эту загадку? Конечно, если это будет кому-нибудь нужно.

 

Фабрика игрушек совершенно изменила жизнь поселка. За считанные годы из серьезного шахтерского сеттлмента с умеренным процентом алкоголиков возникло что-то несерьезное, почти шутейное. Игрушечными отходами  была засыпана вся округа. На склонах террикона собирали бракованные кукольные глазка – извлеченные из них шарики служили отличными пульками для рогаток, запросто бутылку прошибали. Ходили легенды, что на 8-м этаже конторского корпуса сидит добрая тетенька, которой надо помаяковать круглым (обязательно!) зеркальцем три раза – и она посредством спущенной простыни передаст, что хочешь. Например, голубых римлян – сами понимаете, речь о расцвете солдатиков.

Ах, эти пластиковые солдатики! По ним сходил с ума весь Донецк. Но это была так, мелочь. Фабрика делала самолеты по английской лицензии. На «менке» возле «зеленого кинотеатра» в парке Щербакова они пользовались неослабевающим спросом. А изготовленные в цехе экспериментального литья модели с размахом крыла в 60 сантиметров без разговоров уходили за 25 рублей при отпускной цене 1.80. 

Фабрика игрушек появилась в 1973 году и нормально прожила около 20 лет. Заметное было здание – с монументальным барельефом «Счастливое детство» на стене (мальчик с самолетом и девочка с куклой). Размен его на торговый центр был неизбежен, но очень грустен – как будто кусок от солнца отвалился. Помимо прочего, при этом размене закатали в асфальт тенистый сквер со стороны улицы Кирова. От прошлого не осталось и следа…

 

Так ли это? А вот и нет! Заходим в тылы торговому центру – и видим последнюю контору 31-й, выстроенную немцами в 48-м. Изначально еще была башенка, но время ее отгрызло. Сейчас здание поделено между разнообразнейшими арендаторами. Но стены все-таки сочатся неповторимым немецким стилем.

Господствующая высота

Поселок 31-й шахты – довольно компактное образование. Однако, если смотреть на него, так сказать, расширенно, то мы увидим, как он переливается через улицу Кирова и выплескивается на ее южный берег. Прочерченные там улицы (а весь 31-й поселок изумляет четкостью планировки) появились тоже благодаря существованию предприятия, спасшего нам Хрущева. Но не все с этим согласны. Некоторые сепаратистки настроенные аборигены считают: 31-й поселок – только то, что к северу от улицы Кирова. И называют то, что к югу – «Бугром».

 

Название оправдано в высшей степени. Этот сектор города расположен на господствующей высоте. С ее верхней точки даже 11-этажное здание фабрики игрушек кажется «подлежащим» — потому что построено на более низком уровне. А Бугор – он царит над всем. Вообще-то, по правде говоря, более правильным назвать это место «Бабаковой горой» — так, по крайней мере, ее называли предки. При этом, не совсем понятно, кто такой этот «Бабак». То ли сурок. То ли лентяй. То ли какой-то конкретный казак, первым ступивший на Бугор и сказавший: «Лепота!» (как это будет по-украински?).

Любой крупный донецкий поселок имеет свое внутреннее членение, иногда уловимое только для тонко чувствующего резонера. Часть Бугров, зажатая между улицами Кирова и Куприна, называется «Шурфами» (вентиляционный шурф потому что сюда выходил). История проступает здесь более явственно. Дмитрий обращает мое внимание на старый фундамент, окруженный густыми зарослями лободы, в которую, как в песне, можно войти, как в море. По его информации, это  останки лавки купца Каракозова, о ней в своих мемуарах вспоминает все тот же сакраментальный  Никита Сергеевич. Места здесь тихие и, как говорил Попандопуло, ловить  здесь нечего. Один знаток биоэнергетических полей говорил мне, что на Бугре тяжко. Плохая энергетика. Может быть, именно этим объясняется тот факт, что при Советской власти рядом, на перекрестке Куприна и Старицкого, располагался самый мерзкий пост ГАИ в городе – единственный, работавший без пересменок?

 

Среди частного сектора Бугра уродливыми выростами высятся несколько пятиэтажек, построенных в свое время фабрикой игрушек. Ровными рядами стоят, как на плацу, «немки» — двухэтажные дома, возведенные военнопленными. Понтовито смотрят на округу престижные серые двухэтажки, появившиеся в годы угара застоя для районного, кажется, начальства. Бугор весьма разнообразен. Три классические бабушки на скамеечках ведут обмен мнениями с семечками в подолах. Две модницы-блондинки синхронно с голыми животами беседуют по мобильным телефонам, каждая о своем. На Бугре схлестнулось прошлое и настоящее – и застыло в невообразимом симбиозе, как роденовский Вечный идол.

Окрошка

Города получаются по-разному. Некоторые возникают подобно кругам, расходящимся по воде. Некоторые – как растение, вылупляясь из почки и расползаясь во все стороны. Донецк будто нарисован импрессионистом: хаотичные мазки по всему холсту вдруг складываются в осмысленный узор, и никому, кроме художника, не понять, как же это вышло.

Донецк получился из массы шахтерских поселков, которые естественной центробежной силой притянуло друг к другу. 31-й стал заполнителем пространства, он убрал пустоту между Рутченково и Нестеровкой. А попутно к нему присосались более мелкие ингредиенты этой окрошки, возникшие неподалеку. Состарившись, маленькие поселочки изменились до неузнаваемости и потеряли тот смысл, которые в них вкладывал создатель. А некоторые изменились до потери самосознания. Кто из обитателей «Софьи» знает, что он – обитатель «Софьи»?  Группа домов, примкнувшая к микрорайону Солнечный у Ленинского проспекта, сейчас называется…  Да никак не называется. Кого в реконструктивный период  волнует свое имя?

Рядом – 15-й поселок. В двухстах метрах – 16-й. Еще чуть дальше к центру города – Болгарская балка. Подходя к ней, мы слышим  дикий звук из окна дома. Такое впечатление, что там казнят слона. Но в приближении, оказалось, что это с помощью болгарки разделывают железобетонные блоки. По соседству с одноименной балкой популярный инструмент приобретает не присущий ему сакральный смысл.

 

Активность на 31-м поселке и в окрестностях – просто невероятная. Строят, перестраивают, захватывают территории, вырубают уникальные дубовые посадки. Аборигенская акация юзовских времен опасливо смотрит вокруг. Ее пощадили махновцы и немцы. Сколько еще ей осталось?