Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Максима Ровинского — бывшего пресс-секретаря  мэра Донецка, человека, много лет работающего в сфере коммуникаций и пиара.

 

«Город казался фантастическим, драйвовым местом»

— Юридически жителем Донецка я стал только в 2010 году, когда въехал в квартиру на Заперевальном, рядом с 16-й больницей. Хорошее, удобное место, до центра добраться легко – в пробки не попадаешь, они остаются сзади, в районе Щетинина и примыкающих к нему микрорайонов.

— Нравился Заперевальный?

— Ты знаешь, да. Там было удобно, имелась вся нужная инфраструктура. Рядом «Ашан». Недалеко – рынок, если надо. Любимым местом этот район для меня не успел стать, я там прожил все-таки не столь уж долго. Но как большой любитель ходить пешком, облазил я там все. Прошел, наверное, сквозь все дворы, побывал во всех магазинах… Но вот сродниться со всем этим не успел. Ну и потом, в Донецке у меня было много мест, с которыми я мог себя как-то ассоциировать как с местом проживания. Хотя, конечно, первые воспоминания о городе – это нечто еще более раннее, поездки из Макеевки с классом в цирк. Тогда город казался каким-то фантастическим, драйвовым местом…

— Типа Изумрудного города? Или, может, Солнечного города Незнайки?

— Нет, просто какое-то особенное место, где возможно что-то невероятное. Такое восприятие получалось благодаря цирку, в первую очередь. Потом были еще несколько приездов в начале 90-х – уже с более приземленными, коммерческими целями. Исследовали комиссионки, где выбор был получше, чем в макеевских. Ну, а когда я в 1994-м поступил в Академию управления, поселился в Донецке уже постоянно.

 

«Мы надеялись стать донецкими «белыми воротничками»»

— Почему именно Академия управления?

— Вообще-то, я хотел поступать в университет на правовой факультет. И даже начал заниматься с репетитором по теории государства и права. Но этот самый репетитор однажды мне откровенно сказал, что не советовал бы тратить время и деньги – на этот факультет мне просто так не пробиться. И я ему благодарен за откровенность. А Академию управления мне порекомендовал отец – по его соображениям, это был лучший вариант из всех доступных. Поступил я туда без проблем. Ну, а учеба… Сказать честно, ее как таковой и не было.

— Веселая жизнь увлекла?

— Не совсем. Мне на роду написано выдвигаться в первые ряды. Это всегда как-то само собой получалось. Просто посмотрят мне в лицо – и сразу выдвигают… Вот и в академии, буквально после двух недель занятий, меня с двумя однокурсниками определили в студсовет. А через год я его возглавил. Ну, и как председатель студсовета вуза использовал все законные способы увильнуть от занятий в нем.

— Неинтересно было?

— Тут скорее дело в другом. Академия управления была весьма специфическим вузом, и своего опытного преподавательского состава-то у нее тогда еще не было, все только начиналось. Хотя некоторых, например Смеричевского, я вспоминаю с уважением. Я сильно сомневаюсь, что Академия могла дать какой-то эффективный багаж знаний. Во всяком случае, ни от одного человека я не слышал, чтобы это было как-то суперприменимо. Многие мои товарищи стали успешными маркетологами – но, мне кажется, не благодаря знаниям, вложенным в их головы, а потому, что сами этого хотели. Но вот шанс получить жизненный старт она предоставляла великолепный! Это замечательное место с точки зрения старта. Ты мог завести множество контактов, которые потом вели тебя по жизни. В этом Академия сыграла для меня фундаментальную роль. Но и я тоже в ее истории отметился. С моим участием был разработан ее логотип, который и до сих пор используется – с белым воротничком, символом того, что она должна была всем нам дать.

— Вы стремились пополнить эту социальную категорию?

— Конечно! Нас учили на менеджеров, и тогда это казалось безумно перспективным. Так что, конечно, мы хотели стать «белыми воротничками». Кстати, попадали в Академию люди из самых удивительных мест. Один парень очутился у нас так: однажды шел по родному Сургуту – и там, представь, увидел объявление, что можно поступить в Академию управления в городе Донецке. Сел в самолет, прилетел и поступил. Я не знаю, как это объявление попало в Сургут – но факт такой был. Позже этот парень играл в нашей команде КВН…

 

«Шутку про самые поездатые поезда мы сказали первыми в Донецке»

— Вот об этом поподробнее, пожалуйста. Вы же стали настоящими звездами этого движения…

— Ну, все это было значительно позже. Начиналось со студенческой самодеятельности. Кстати, она родила гимн Академии. Тарас Шароварский написал примерно такие слова: «Нас не одолеет пессимизм, и все твои студенты, твердо верим мы: построят здесь у нас капитализм!» А заканчивалось это произведение тем, что выпускник приезжает к своей альма-матер через много лет и, «Поставлю свой ролс-ройс на Крытом рынке и на колени стану пред ней, украдкой с глаз смахну слезинку и вспомню вновь о юности своей»… Это было весело, иронично. Но в итоге, администрация позже приняла другой вариант, свой, более пафосный, вроде того, какой был у Партии регионов. А наш гимн на неофициальном уровне пели еще много лет.

— Из этих кадров и возникла ваша команда?

— КВНовское движение тогда было невероятно популярно в городе. Турниры организовывал Славик Жуков, впоследствии – футбольный судья. Возникла команда и у нас. Важную роль на старте в ней сыграл Сергей Ткаченко, с которым мы впоследствии организовали «Комитет избирателей Украины». Он уже играл в КВН у себя в школе в Кировограде и привез с собой кое-какой материал, что любой начинающей команде жизненно необходимо. И мы взяли этот материал себе – ведь, как говорили «Уральские пельмени», нет ничего лучше шутки, повторенной дважды. И смело пошли с ним в игру. «Наши поезда – самые поездатые поезда в мире», — это мы сказали самыми первыми в Донецке. Мы очень ярко стартовали…

— Потому что были такие талантливые?

— Ну само собой! И кроме того, нас взял под опеку Вова Абдулаев, имевший опыт участия в легендарной команде ДПИ. Нам удалось его привлечь обещаниями какой-то оплаты его труда (что, честно говоря, выполнялось редко). Но его интересовали не только деньги. Видно было, что он тоже хотел приложить свой талант к какому-то новому делу. Он стал нашим консультантом, потом – режиссером, а в конце уже и выходил с нами на сцену. Настоящий профессионал, он и по технологии процесса был на голову выше нас – мы-то сами не поднимались над уровнем капустника.

— Когда вы поняли, что все уже серьезно?

— Не знаю… Может, в тот момент, когда мы выбрали себе пиджаки? О, это тоже было весело! Надо было найти парадную одежду какого-то яркого оттенка. Академия выделила деньги, мы долго искали что-то подходящее. И вот наконец-то в «Белом лебеде» нашли замечательные ярко-желтые пиджаки от какого-то Михаила Воронина, тогда его никто еще не знал. Стоили они очень недорого, мы пошли на примерку – и там выяснилось, что желтых на всех не хватает. Пришлось взять еще два белых. Мы решили, что один белый будет для капитана, а второй – кому Бог пошлет.

— На фоне желтых – не так заметно…

— На фоне желтых – да, но в обычной жизни в белых пиджаках выделяешься очень сильно. Я это говорю, вспоминая одну историю из нашей студенческой жизни. Да что историю – настоящий триллер! Силами студсовета в холле главного корпуса была организована дискотека. Мы их раньше уже проводили, и я понимал, что возможны эксцессы. Во избежание лишних приключений мы решили пускать народ только по билетам, чтобы не было сутолоки. Билеты разлетелись вмиг. На эти деньги мы наняли диск-жокеев и охрану – настоящих милиционеров, обычно работавших в «Бригантине». Мы перекрыли входы наверх, потому что народ имел обыкновение разбредаться и всячески там развлекаться. Но на нашу беду, в тот же день проходил какой-то праздник в институте физкультуры. Академия всегда была на 75% женский коллектив. А в институте физкультуры – совсем наоборот. И вот эти хорошо развитые физически ребята, отпраздновав свое, услышали, что в Академии управления проходит дискотека – и ломанулись туда догуливать.

— С трепетом жду, когда в этом сюжете появятся белые пиджаки…

— Вот! Мы с Андреем Стойко, моим другом и председателем профкома, решили, что должны выглядеть на этом празднике, как главные – и надели те самые белые пиджаки. В итоге, когда разразился кризис, мы с ним были, как две мишени. А кризис не замедлил вспыхнуть, как только физкультурные ребята добрели до наших дверей. Их было много, они были выпившие и их совершенно не удовлетворил ответ, что внутрь пускают только по билетам. И милиция со своими дубинками, пистолетами и бронежилетами их не слишком-то пугала – скорее, наоборот, распаляла. Они начали бузить. Один из милиционеров достал дубинку и попытался урезонить одного из наседавших– но тот оказался боксером и ловко увернулся от удара, вся мощь которого досталась совершенно посторонней девушке. Это было последней каплей – и в возникшей всеобщей потасовке милиционер был оттащен к ближайшей урне и засунут в нее головой. Второй оказался не робкого десятка – он взял заложника из физкультурных, поставил его перед собой на колени, достал пистолет и начал палить в воздух каждый раз, когда толпа пыталась приблизиться. И рядом мы с Андреем в наших белых пиджаках… В общем, я побежал звонить в Ворошиловский райотдел. С первого звонка они не отреагировали – только после того, как я сказал: «У ваших патроны заканчиваются!» — приехало очень много милиции, очень много людей задержали. В общем, жертв, можно сказать, не было, не считая девушки, ударенной дубинкой.

 

«Ревва был особенный. Но Игорь Грузман мне нравился больше»

— Жестко. Давай лучше вернемся в КВН. Ты сам какую роль играл в команде?

— На первом этапе – организатора. Потом ее взял на себя Андрей Стойко, и я стал актером. Фронтменом команды я не был, но в линейке несколько раз выходил. Как автор тоже не слишком блистал, хотя несколько моих шуток были приняты.

— Например?

— Мы с Витей Сидоренко придумали такое: «Отшумел, отшумел, отшумел уж старый хрен. Новый хрен опять в полях заколосился. Отчего, отчего тихо так звучит гармонь? Просто нет одной руки у гармониста». Сказали, что юмор очень черный, но все-таки шутку взяли. У нас были гениальные авторы, но самый убойный номер придумал Игорь Грузман. Он был прекрасным актером и редко автором. Но именно он предложил идею, просто порвавшую города и веси – изобразить наркотический «приход» под песню черепахи «Я на солнышке сижу и на солнышко гляжу». Ее бесподобно разыгрывали Саша Ревва и Миша Лучкевич…

— И как же в ваши ряды проник Ревва?

— Как шутил в мой адрес Лучкевич: «Ты первый продюсер, который его заметил». Дело было так. Я шел по скверу возле «Красной шапочки». Саша сидел с кем-то на лавочке. А у нас перед этим прошел «Дебют первокурсника». И Саша знал, что мы собираем команду КВН. Он к тому моменту был уже студентом Академии – кажется, поступил из техникума промавтоматики. Он меня буквально за руку остановил: «Максим, привет! Меня зовут Саша. Я хочу играть в вашей команде. Умею разговаривать бабушкой» — и действительно, начинает изображать этот свой коронный старческий номер. Кстати, талант имитатора он эксплуатировал не только на КВН – помню, на «Радио Класс» вел голосом бабушки какую-то передачу.

— И сразу стало ясно, что он какой-то особенный?

— Да, он же совершенно необычный. У него очень крутая пластика. Он может творить со своим телом невероятные вещи – например, выгибать пальцы под немыслимым углом. С этим был связан один из наших запоминающихся номеров – когда выходил Саша, загибал вот так пальцы и говорил: «А вам слабо?» И тут выходил Миша, говорил: «А я сын министра угольной промышленности. А вам слабо?» Саша великолепно танцевал, обладал смешной мимикой. Но вот если честно, я тогда все-таки считал нашим лучшим актером Игоря Грузмана. Позже они с Сашей и Мишей Лучкевичем пытались сделать в Донецке свой отдельный бизнес, организовали трио «ГРиЛь», с которым имели отдельный номер в ночном клубе «Чикаго».

— В вашей команде ведь были люди не только из Академии управления?

— Впоследствии – нет, но выросло все из нашей вузовской команды. А уже потом, когда мы дозрели до выступлений на высшем уровне, наша команда объединилась с Мединститутом, который был не менее крут, и превратилась в настоящую сборную Донецка. Под этим названием она и выступала у Маслякова. Мы подтянули лучшие силы со всех вузов. Из университета позвали Дениса Козловского (сейчас он пиар-менеджер у Джамалы). Из ДПИ – Костю Киркоряна…

 

«Для нас поход в политику был как приключение»

— Максим, признайся – как тебе при таких довольно свободных, артистических наклонностях пришла идея Комитета избирателей? Это кажется чем-то совсем из другой оперы…

— На самом деле, все логично вытекало из моей деятельности в качестве председателя студсовета. На моем втором курсе нас познакомили с Сергеем Ткаченко, только что поступившим – с ним мы и зарегистрировали Комитет избирателей Украины в Донецке, и он стал там председателем. Хочу еще отметить, что первый опыт общественной деятельности мы имели в Академии управления. Не побоюсь сказать, что мы родили там студенческое самоуправление. После нас оно развилось до каких-то фантастических высот. Но мы во многом были первыми, создавая какую-то жизнь, не связанную с учебой, какую-то интересную параллельную реальность.

— Но это все-таки достаточно далеко от политики.

— Да. Идем дальше. Мы с Сергеем стали жить вместе в удивительном месте – бывшем общежитии индустриального техникума в глубине квартала на пересечении Челюскинцев и Театрального проспекта. Туда вселили всех наших первокурсников – и среди них мы, два «старика». Эта буйная молодежь устраивала там веселый ад, под аккомпанемент которого мы и родили идею КИУ. И проведя организационную работу, мы сняли на перекрестке Гурова и Челюскинцев, в солидном сталинском доме офис для КИУ, где частенько и оставались ночевать, чтобы не возвращаться в общежитие.

— Для чего вы затеяли такое специфическое дело?

— Для нас это было приключение. Да, пожалуй, именно так. Поход во что-то неизведанное. Как подъем на какую-то вершину. Идею подсказали знакомые Сергея, которые уже работали по контролю за выборами в Киеве. Сергею они предложили открыть отделение в Донецке. Приближались выборы 1998 года, и мы, понимая, что благодаря этому поле деятельности у нас будет огромное, быстренько все организовали. Нас готовили к жесткому противостоянию, мы реально ждали какой-то войны. Но никакой войны не случилось. Хотя эксцессы были, конечно же. Например, в Докучаевске мне пришлось объяснять мэру, пришедшему на избирательный участок, что по закону он не имеет права здесь находиться, если сам не голосует. Он смотрел на меня ошарашенными глазами – но я был абсолютно уверен в себе, и он в конце концов ушел, на прощание сказав все, что он обо мне думает. Это была победа!

— Сказалась ли работа в КИУ на твоей дальнейшей карьере?

— Опосредованно – да. Люди, с которыми я работал в Комитете, порекомендовали меня своим знакомым в горсовете. Так это сработало.

 

«Иногда обедали крекерами, иногда – ананасами»

— Давай пройдемся по твоим местам проживания…

— Давай. На первом курсе меня поселили в 3-е общежитие – сразу за главным корпусом Академии управления. Это было классическое общежитие, с длинным коридором и дверями по обе стороны. Там мы учились жить без родителей. Например, узнали, что на Крытом рынке можно подработать разгрузкой фруктов для фирмы «Юг». За ночь ты мог заработать около 3 гривен, кажется… Или 300 тысяч купонов… Не помню, если честно. Но соотношение моего бюджета на неделю и этого приработка было примерно 10:3. Деньги мне родители поначалу давали, но на втором курсе умер отец, и с этого времени взросление пошло быстрее и финансировать пришлось уже себя самому. Вроде получалось…

— Фирма «Юг» — это ведь та самая, главу которой убили в 1997 году, и на этом закончилась эпоха кровавого передела в Донецке?

— Может быть. Честно говоря, не знаю. Я в этих олигархиях не сильно разбирался. Мы знали, что есть фирма «Юг», что она позволяет нам подработать, а заодно – и наесться на халяву. Что разгружаешь, тем и питаешься. Разгружаешь крекеры – значит, у тебя сегодня крекеры на обед, разгружаешь ананасы – значит, ананасы. Но там тоже имелась своя мафия, и в бригаду можно было попасть не всегда. Часто получалось, что, придя к Крытому, мы работы не находили. Нас брали, только если кто-то из основной бригады не приходил из-за запоя или по другой уважительной причине. Это всегда была лотерея.  Но мы все равно регулярно приходили – благо, жили неподалеку.

— Да, в бойком месте располагалось ваше общежитие…

— Более чем в бойком. Окна выходили на автостанцию «Крытый рынок», да и вообще, вокруг рядом много всего. Инцидентов всяких была куча. Вспоминаю случай, как один из наших по имени Коля, развлекаясь, бросил с пятого этажа картошку и попал в проходивших мимо студентов ДПИ. Те увидели обидчика, сообщили ему, что он нехороший человек, и спросили, зачем он это сделал. Коля ответил, что они сами нехорошие люди, и бросил в них еще одну картошку. Те попросили немного подождать, сбегали в свое шестое общежитие, привели толпу человек в 50-60 и сказали Коле: «Ну, выходи!» Коля стал бегать по этажам и кричать: «Выходите все! Нас бить пришли!» Мы, не понимая причин инцидента, мобилизовались, как могли. Все равно получилось, что нас существенно меньше – человек 20. Коля, увидев такой расклад, начал бегать уже с явно миротворческими намерениями и уговаривать ребят из ДПИ успокоиться и принять в качестве дара от нас ящик водки. А деньги на это пойло он планировал собрать с нас. Когда мы, наконец, разобрались в ситуации, то сказали Коле, что он, конечно, нам друг, но умирать за него не собираемся и на бабки нас разводить не надо. А из семьи он был состоятельной и мог сам вполне этот ящик водки выставить. Что ему, в конечном итоге, и пришлось сделать.

— Соседи по комнате тебе достались нормальные?

— И даже более чем. Все мы до института занимались скалолазанием и ездили в Зуевку на скалодром. И был случай, когда мы ключ то ли забыли, то ли потеряли. Мы могли, конечно, взять запасной у вахтерши – но связываться с ней не хотелось. Она была тетка крайне неприветливая. Она у нас получила прозвище «Баррикада» — можешь себе представить, что это была за тетка. В общем, мы решили, что мы же скалолазы – что, не сможем залезть с свою комнату на пятом этаже через окно? Но лезть по стенам – это все-таки надо иметь какое-то снаряжение. А вот с крыши – самое оно! Доступ к крыше был свободен, но когда мы оказались там, то с удивлением обнаружили, что крыша-то покатая. Повиснуть на краю и попытаться добраться до окна – даже Человек-паук задумался бы, стоит ли оно того. Но мы рискнули. Веревки у нас не было, и мы взяли на этаже пожарный шланг, обвязали его вокруг вытяжной трубы, обвязали другим концом одного из нас и стали его спускать. Андрей был рисковый чувак, но, оказавшись в такой роли, стал сильно сомневаться, надо ли доводить операцию до конца. К счастью, нам хватило ума это прекратить. Нас спасло, что мы были трезвым. Были бы пьяные – точно бы продолжили.

 

«Иногда нас кормили армяне, иногда – китайцы»

— Пили много?

— Случалось. Но больше это относится уже к следующему общежитию – «шестерке» на Топазе. Оно там расположено в глубине квартала – в сущности, там стоят два одинаковых здания, где жили, кажется, все, кто придется. Переселились мы туда с Лешей Мацаком, одним из нашей альпинистской компании. До центра добираться надо было по Куйбышева, где транспорт не всегда ходил так, как хотелось. Со временем я обнаружил, что можно довольно быстро пройти через частный сектор и выбраться на Артема, что давало интересную транспортную альтернативу. Я, кстати, большой любитель не просто ходить, но и отыскивать какие-то короткие пути. Когда удается это сделать, чувствуешь себя каким-то избранным, каким-то носителем уникального знания…

-…Но вернемся к веселой топазовской общаге.

— Было действительно весело. В холле жили армяне. Как-то утром, часов в шесть, они меня разбудили и сказали, что сварили хаш и я должен это попробовать, если их уважаю. Налили мне 50 граммов водки и сказали, что так надо. Я спросил: «Вы ненормальные? Какая водка в 6 утра?» Но армян не переспоришь. В общем, оказалось очень жирно, очень невкусно – и уже через несколько часов я опять был голоден. Это я к тому, как интересно там было жить. Народов всяких было много. Там я познакомился с китайцем. Звали его Макс…

— Прямо-таки Макс? Тезка?

— На самом деле, его звали Чянь Цзянь и родом он был из Харбина – маленького городка на 15 миллионов жителей. А почему Макс? Потому что на подготовительном курсе, где они осваивали русский, им сказали, что неплохо бы взять имя, легкое для восприятия местного населения. И вот этот китаец взял себе имя Макс, потому что оно было созвучно с Марксом, которого у них тогда еще считали великим. Его я запомнил еще и потому, что благодаря ему познакомился с китайской кухней. С собой он прихватил свои специи, которые превращали банальные блюда – какие-нибудь макароны с капустой – во что-то нереально вкусное.

— Питейная тема опять от нас ускользнула…

— Нет, ну надо признать, что именно там, на Топазе мы пили очень солидно. Я никогда не забуду водку в пивных бутылках, которую мы регулярно брали в близлежащем ларьке. Ну, точнее, мы надеялись, что там была водка… Но самая смешная история, связанная с выпивкой, случилась все-таки не там, а в еще одном общежитии – на Мира, которое Академия начала использовать позже. Я там не жил, но бывал. Однажды мы пришли туда в гости втроем – я, Андрей Стойко и Сережа Ткаченко. Когда закончилось то, что мы принесли с собой, Сергей как самый младший отправился за добавкой. Но через дверь выходить было тактически неправильно, и он выбрался из окна второго этажа по козырьку. Ну, и назад тем же маршрутом. Но ведь на обратном пути у Сережи в руках было две бутылки «Стопки» со вкусом дыни! Как ему удалось взобраться с ними на козырек, до сих пор непонятно, и объяснить нам он не смог, хотя честно пытался вспомнить. Причем больших карманов у него не было. Но не зря же говорят, что пьяный человек способен на удивительные подвиги. Больше Сергей дынной водки не пил никогда.

— Может быть, поэтому и получились дальнейшие ваши проекты?

— Не исключено. Кстати, вот именно в связи с Комитетом избирателей мы попутешествовали по городу очень хорошо. Офис под него мы снимали в нескольких местах центра. В конце концов, остановились на трехкомнатной квартире по Университетской, 76 – до сих пор помню адрес! Ну, а еще позже переехали на Киевский проспект, 10, рядом с исполкомом, там мы снимали подвальное помещение. Именно там начался один из самых интересных проектов Сергея – молодежный центр занятости, благодаря которому после окончания вуза я попал на «Уличное телевидение»…

— А, да, помню такой формат! На переломе веков он был довольно популярен. Даже казалось, что за этим – будущее СМИ…

— Он мне дал совершенно уникальный опыт. В том числе – отчасти и журналистский. Но все-таки, эта работа стала для меня скорее общественной, политической. Что-то было в ней новое, свежее – но и очень полезное, что здорово пригодилось в дальнейшем. «Уличное телевидение» привлекало массу интересных людей, туда старались подбирать только лучших.

 

«В Донецке всегда жили очень организованные люди»

— Работа такого плана, как и та, которая у тебя была в дальнейшем, обязательно занимает очень много жизни и времени. Проглядывал ли в промежутках между нею город, в котором ты жил?

— Честно говоря, мало. Город начал для меня что-то значить как таковой уже тогда, когда он стал предметом моей работы. И шло это через общение с людьми. Я видел и понимал, какие разные и интересные люди его населяют. В мои студенческие годы такого не было. Ведь тогда я общался с такими же, как я сам. Поэтому долгое время для мен Донецк существовал как город, в который приезжают. И ведь действительно, он всегда принимал множество людей из других мест – из Макеевки, Кировограда, Сургута… Откуда угодно. Я не сразу познакомился с коренными жителями. И только уже через общение с ними пришло какое-то другое понимание Донецка. А на первом этапе единственным ярко выраженным дончанином в моем окружении был Андрей Стойко. Вот он был буржуй – потому что жил не в общаге, а в своей квартире. С местными мы играли в «саранчу». Знаешь, что это такое?

— Нет!

— Это когда несколько студентов приходят к товарищу, живущему в своей квартире, один его отвлекает, а остальные быстро опустошают холодильник. Но это так, к слову. Я о познании Донецка. Все-таки мой случай нетипичный. Я всегда четко понимаю географию мест, в которых живу. И это создает быстрый и прочный контакт с ними. Я всегда обожал ходить пешком – сначала из-за отсутствия денег, потом из-за заботы о здоровье. С семьей, живя уже на Заперевальном, мы могли, например, приехать в центр, поставить машину на бульваре Пушкина и прогуляться до «Донецк-сити» и назад.

— Плюс Донецка – это его четкая планировка. Заблудиться в центре невозможно – всегда понятно, куда идешь, и куда выйдешь…

— Правда, иногда выходишь в неожиданные места. Только что был мегаполис – и вдруг вокруг тебя возникает настоящая деревня… И меня всегда поражали дома 100-летнего возраста, которым практически столько же лет, сколько и городу. Это тебе не Рим, где туристам говорят: «Вот дом – новодел, ему всего 300 лет». А у нас 100 лет – вся история…

— Знаменитый «донецкий характер» для тебя – абстракция или все-таки что-то конкретное?

— Сейчас расскажу историю, которая мне самому позволила ответить на этот вопрос. Водить машину меня учил один специалист. Мы с ним практиковались, нарезая круги в районе Боссе и прилегающей Буденновки. И он просил меня остановиться перед каждым бесхозным куском металла, уголком или спинкой старой кровати, складывал все это в багажник, а в конце мы ехали к нему домой (это было там рядом) и выгружали добычу ему в сарай. Для меня это – не проявление какого-то жлобства. Просто в Донецке всегда жили очень организованные люди. Но когда живешь в Донецке, этого не замечаешь. Начинаешь ценить, только покинув город. Когда сталкиваешься с проявлением неорганизованности, необязательности в других местах… Просто диву даешься.

— Донецк создавал особенное ощущение от людей, живших в нем?

— Вот именно – от людей! Не стану идеализировать ситуацию, говорить, что в этом городе жили сплошь ангелы. Как и везде, всякого хватало – и хорошего, и плохого. Но все-таки, когда я вспоминаю этих людей и общение с ними, на душе становится теплее…

 

Другие интервью цикла «Донецк молодости»