Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Тараса Москалюка, звезду донецкого телевидения.

 

«Первого иностранца увидел в Донецке»

— До 16 лет я Донецка практически не видел. Да, случались выезды из школы на концерты, в цирк. Но никаких отчетливых воспоминаний о городе они не оставили. Много ли разглядишь из окна автобуса? Мне он тогда казался похожим на мою родную Дружковку. С такими же непривлекательными промышленными пейзажами. Честно говоря, он меня совершенно не манил. Но тогда меня и киевская перспектива тоже не очень прельщала. Я метил выше – хотел поехать в Москву и поступить куда-то, где учат на актеров. В детстве я занимался в театральной студии при Доме пионеров, и все мои мечты были по этой линии.

— Ролевая модель была у тебя какая-то? Ален Делон? Олег Янковский?

— Нет! Мне казалось, что я до такой степени уникальный, что таких еще на сцене и в кино не было. Но мой пыл охладила учительница литературы Лариса Борисовна Фиалко. Их семья вообще знаменита, ее родной брат – кинорежиссер Олег Фиалко, известный по таким фильмам, как «Возвращение Баттерфляй», «Бич Божий», «Имитатор». И вот Лариса Борисовна посоветовала мне успокоиться и ставить перед собой более реальные планы. И жестко сказала: «Ты идешь на филфак, потому что мальчиков туда берут безоговорочно».

— А с русским языком и литературой у тебя было все нормально?

— Прекрасно! Мое школьное выпускное сочинение на тему «Я современник небывалых дней» потом, как я слышал, фотографировали и продавали в качестве шпаргалки. По этому поводу я люблю говорить, что мне уже 46 лет, а дни все не бывали и не бывали… Но, в общем, на филфак мы поступили без вопросов – я и моя одноклассница Оксана Нечепуренко, которая теперь – моя кума. Ларису Борисовну хорошо знали по всей области, и на нас как на ее воспитанниках для экзаменаторов стоял незримый знак качества. Она приехала в Донецк с нами – ее привлекли в приемную комиссию мединститута. И мы поселились в ее комнате в студенческом профилактории этого вуза. Вот там я увидел какие-то совершенно новые для себя явления. Например, иностранцев…

— В Дружковке их в принципе не было?

— В году 80-м в городе было много вьетнамцев, они работали на машиностроительном заводе. Но быстро стали «родными», и в Дружковке их иностранцами не считали.  Конечно, меня вывозили на каникулы куда-то в другие места, в том числе и весьма отдаленные. Например, в Прибалтику. Но вот первые воспоминания об иностранцах связаны именно с территорией студгородка мединститута. Ну, а дальше пошла уже студенческая жизнь и совсем другие впечатления.

 

«Были две компании девочек: приличная и неприличная»

— Поселили в одном из общежитий у Второго городского ставка?

— Да. Причем сразу я не прижился – мне был жутко антипатичен сосед по комнате, и я, с трудом выдержав неделю, поехал в Дружковку и сказал маме, что, наверное, придется снимать квартиру в Донецке. Мама сказала, чтобы я не дурил и успокоился. Она нашла мне временный вариант – у своей подруги на Большой Магистральной. Ехать до центра приходилось на 14-м трамвае – мне кажется, дорога занимала около часа. И тогда я впервые понял, что Донецк – все-таки, очень большой город. Долго это не продлилось. Пошла учеба, и мои однокурсники стали рассказывать, как это интересно – жить в общаге. И я убедил себя, что надо попробовать еще раз. Комендант Лидия Ивановна сказала: «Я тебя поселю к очень хорошим мальчикам!» И на сей раз моими соседями по комнате стали второкурсники с украинского отделения – действительно, вполне нормальные парни. И большие патриоты, конечно. Могли просто стать где-то в углу и начать петь «Червону калину».

— В общем, вторая попытка внедрения в студенческое общество оказалась удачной?

— Да. Мне хватило недели, чтобы понять: общага – это мое! И, конечно, море женского контингента, как мне и обещали. У меня сложилось две компании: одна – приличных девочек, в том числе моя одноклассница Оксана, и вторая – неприличных девочек. И с теми, и с другими я до сих пор поддерживаю прекрасные отношения и регулярно встречаюсь.

— Из неприличных девочек получились приличные тетеньки?

— Все приличные! Даже страшно… Самая знаменитая комната во время моей студенческой жизни –  1303. Это что-то… Сначала я вообще не знал, что так можно жить. Но очень быстро понял: детство кончилось. Девахи были развеселые, и среди них – звезда общежития Джульетта Арустамян, огромная армянка из Пятигорска. Пили, конечно, по-черному…

— На уровне высшей лиги?

— Ну нет. Нам было далеко, например, до ребят с экономфака, которые жили в том же общежитии. Вот это, я тебе скажу, высшая лига! Во-первых, они все были «богатые». Они уже в 89-м году мутили какие-то там фирмы. И по уровню жизни они стояли гораздо круче нас. А филологи – я тебя умоляю… «Географ глобус пропил» — вот какая у нас была лига.  Но кое-какие запоминающиеся акции устраивали. Из разряда «Вспомнить есть что, а детям рассказать нечего».

— И все-таки, давай расскажем детям хоть что-то.

— Ну, например, однажды, возвращаясь к себе после посиделок от арабов, увидели на этаже пожарный шланг, и очень он нас возбудил. Вытащили его, подключили воду и начали поливать коридор, чтобы потушить воображаемый пожар. Но вода-то была самая настоящая – она протекла до восьмого этажа! Но…надо признать, что было это уже к концу учебы, да и время для меня тяжелое. Я три месяца «дежурил» возле мамы в краматорской онкологии. Диплом писал фактически на полу в больничной палате. В тот день я его как раз привез научному руководителю, а к вечеру…расслабился.  Уже после университета был  в общаге на съемке. Лидия Ивановна расплылась в улыбке: «Ой, Тарасик, когда вижу тебя по телевизору, вспоминаю, как ты пожар тушил…»

— Ты упомянул арабов…

— Ну да, их в общаге было достаточно. Среди них встречались поистине уникальные персонажи. С одним парнем из Йемена жила наша однокурсница Ира. Его звали Салам, он был худой и длинный, как жердь. А она – фактурная девица из Ивано-Франковской области, как говорится, «повна пазуха цицьок». Этот Салам ее любил совершенно безумно и позволял делать с собой все, что угодно. Она его научила варить борщ со свининой и потом постоянно заставляла готовить это блюдо, весьма далекое от норм шариата. Она научила его пить водку. А если хотела припугнуть – достаточно было пригрозить, что уходит, и он становился шелковым. Но в конце концов она его так измочалила, что он удрал в свой Йемен – и, кажется, даже не попрощался.

 

«Увидели в окно киллеров – и давай махать им руками»

— Филологини, по стереотипу, представляются девочками возвышенными, тургеневскими. А тут у тебя совсем другая картина получается…

— Да какой там Тургенев… Вот тебе еще один случай. Это уже позже, я уже начинал работать на телевидении. Благодаря знакомству с директором студгородка Олегом Фингерутом я себе выбил отдельную комнату, где жил последние два года учебы. Мне это стоило три бутылки «Монастырской избы». Сейчас он в Израиле…

— Значит, эти подробности уже не повредят человеку…

— Вообще не повредят. Вот. И значит, я совершаю свой обычный утренний обход – захожу к девочкам, бужу их, пью с ними кофе и иду на работу. И вот я сижу с чашкой в руках – и вдруг слышу с улицы автоматную очередь. И девочки слышат. Они подскакивают к окну – и видят бегущих киллеров в шапочках. И, дуры, начинают кричать из окна: «Пацаны! Мы вас видим!» Я кинулся вниз, к телефону – мобильных же еще не было – позвонил оператору Вове Конопле, тот моментально примчался, и мы успели отсняться – еще труп даже не увезли. Это было убийство очередного авторитета, кажется, по кличке «Сява». А вечером, вернувшись к девочкам, увидел их за бутылкой с несколькими интересными молодыми людьми. Оказалось, это опера из Ворошиловского райотдела. Им кто-то сказал, что вот эти дурынды все видели – и они пришли уточнять детали. Но никаких неприятностей из этого не выросло – только крепкая дружба и пьянка до утра.

— Откуда-то же деньги надо было брать на все эти радости жизни…

— Ну, откуда-то и брали. Иногда просто на халяву перепадало. Одно время повадился под общагу приезжать странный тип. Он подкатывал на такси, раскладывал на капоте поляну – какие-то по тем временам немыслимые продукты, шампанские с  амаретто, и кричал: «Люди! Выходи бухать!» И люди, естественно, выходили. Не знаю, зачем ему это было нужно. Может, просто искал интересную компанию для общения.

— Мне люди говорили, что в общагах было так интересно, что выходить из них совсем не хотелось. И не выходили по неделям…

— Ну почему же. Были дела и в городе. Например, мои девочки любили ездить в ресторан аэропорта, подкормиться. Расчет безошибочный. У людей, летавших самолетами, есть деньги. Значит, их можно «развести» на пожрать и на выпить. И у девочек часто это получалось. А  меня на первом курсе довольно часто заносило во дворы напротив ЦУМа, проспект Труда, кажется, эта улица называлась. Там обитала звезда нашего курса Ленка Белобородько, дочь тогдашнего ректора мединститута Казакова. Ленка была – типичный богемный персонаж, чрезвычайно образованная, стопроцентная хиппи: и внешне, и по какой-то внутренней философии. Интереснейший человек. Именно у нее в доме я узнал, что кроме Пугачевой и всего того, что было в детстве на магнитофоне брата, есть  «Иисус  Христос – суперзвезда», «Секс Пистолс», Меркюри… Все, чего я не мог знать, живя в своей маленькой Дружковке.  Ленка на тот момент была уже то ли второй, то ли третий раз замужем, и казалась мне безумно мудрой.

— На учебу время оставалось?

— А как же! Но и здесь меня ждали открытия. В моем дружковском сознании «профессор» — это понималось как что-то очень возвышенное. Но на филфаке я увидел, что они могут быть очень странными. Всех переплюнул, наверное, профессор Губарёв. Пиджак на тельняшку, старый портфельчик и крашенные, какого-то странного бордового цвета волосы. И неподражаемые интонации в разговоре, смесь грубости с какой-то голубоватой манерностью. Если честно, учеба мне не зашла вообще. Было неинтересно. Я не понимал, чем они там все занимаются, зачем так глубоко изучать язык, на котором и так все говорят? А добрые люди вроде профессора Гиршмана еще и добавляли негативного настроя – ведь он так квалифицированно объяснял мне, что я ничего не знаю и вообще в жизни не разбираюсь, потому что не понимаю Бахтина.

 

 «Город я начал понимать, когда стал общаться с людьми»

— В какие-то отношения с городом ты тогда уже вступал?

— В самые минимальные. Донецк по-прежнему не производил на меня какого-то сильного впечатления. Узнал и оценил его я уже позже, когда пошел работать на телевидение. Потому что просто ходить по улицам – это одно, а с людьми встречаться – это уже совсем другая разница.

— И как тебя занесло на телевидение?

— Благодаря дружбе с комсоргом нашего факультета Наташей Веселой. Я вообще не понимал, куда хочу идти работать. Учился так себе, пристрастий особых не имел. Но девчонки говорили, что я очень складно излагаю, и потому мне прямая дорога на телевидение. И в день получения диплома я отправился устраиваться на телеканал «7х7». Там я попал под крыло известного Вячеслава Верховского, тогда он у них возглавлял отдел информации. Но как–то не пошло. Однажды я попал в гости к Наташе Веселой, в ее интеллигентскую квартиру в районе ДонУГИ. А мама Наташи работала вместе с Тамарой Алексеевной Кондауровой…

— Женой шефа ТРК «Украина», Геннадия Кондаурова?

— Именно. И конечно, когда меня представили ее супругу, я с ходу заявил, что хочу вести авторскую передачу. На что он мне хладнокровно ответил: «Даже у меня на этом канале нет авторской передачи!» Меня передали в руки руководительницы новостийщиков Марины Миргородской. Я выехал на съемку и сделал первый сюжет. Сюжет был неинтересный – про какой-то разрисованный пропагандистский автобус возле драмтеатра. А вот первый интересный получился для программы Татьяны Борисовны Орел. Программа называлась «Что происходит?» и там шли материалы, которые в новости не дашь, события в них не было, но были проблемы, и интересные. Татьяна Борисовна отправила меня снимать сюжет об асфальтоукладчицах. Целую группу этих героических женщин мы с Володей Коноплей нашли возле «Белого лебедя» — они, как тюлени, лежали на обочине улицы Артема, прямо на газончике. Получился уже полноценный материал, с красивым стендапом на перекрестке у площади Ленина. Принес я смонтированный сюжет Татьяне Борисовне, она недоверчиво на меня посмотрела: «Так ты говоришь, мальчик, что приехал из Дружковки? Ну да, ну да… Надо бы нам как-то с тобой посидеть и пообщаться. Ты водку пьешь?» Вот так началось наше многолетнее творческое сотрудничество.

— Это какой год?

— 1994-й. У Татьяны Орел были замечательные, в своем роде, сюжеты. Хотя, конечно, она больше публицист, чем репортер. Но как она могла преподнести тему, какие акценты находила, какими интонациями все это раскрашивала! Это просто завораживало. Вот за что я благодарен донецкому телевидению – так это за встречу с ней. Если бы не это – не представляю, в кого бы я вырос. Да и вырос ли бы вообще. И еще, меня здорово поразил ее отец, Борис Яковлевич. Я, конечно, много видел умных людей на факультете, но все они были какие-то странные. А вот он… Абсолютно простой в общении мужик – но на грани гениальности! Никогда не видел такого сочетания.

— Ты сказал, что работа на телевидении заставила тебя изменить представление о Донецке. Что ты имел в виду?

— Работа на телевидении – это прежде всего, общение с людьми. Донецк меня никак не интересовал с исторической или с архитектурной точки зрения. Я не видел тут повода для интереса или тем более восторга. Но вот люди… Мы ездили по таким закоулкам, куда вряд ли кто-то забредет по своей воле. И персонажи встречались соответствующие. Честно говоря, мне всегда было интересно общаться с простыми людьми. Хотя меня любили засылать в «Юность» на попсовых звезд – но это не радовало совершенно.

— А что грело?

— Ну, вот вспоминается почему-то наш рейд по проблемным семьям совместно с ментами из службы по делам несовершеннолетних. Мы ехали к одной тете с какого-то поселка в Пролетарском районе. По дороге встречаем типчика в желтой нейлоновой рубашке по моде начала 70-х с большой чайной розой в руке, явно где-то украденной. И как выясняется, он направляется именно к этой тете. А у нее – миллион детей. Узнав, что приехало телевидение, она мгновенно переоделась и вышла к нам при параде, в босоножках, белых носочках. Очень ей, наверное, хотелось быть похожей на Анне Вески образца этак 1985-го года. И стоит такой героиней экрана, рассказывает за свою тяжелую жизнь. А дома нет никого. Спрашиваем ее: «Где же ваши дети?» Отвечает: «Ну, Кольку я послала чисто за мукой». Выясняется, что Колька уже две недели не ночевал дома… В общем, шоу еще то, мы потом эту кассету смотрели всегда, когда было плохое настроение. Образы попадались удивительные – от бомжа до академика

— Что нового ты узнал о городе благодаря этим образам?

— Про город я все-таки больше узнал от Михаила Савельевича Альтера, знаменитого историка Донецка. Татьяна с ним очень дружила, и мы его часто снимали. Он своим дребезжащим голоском постоянно вываливал кучу интересных фактов о городе. Вот тогда я понял, что, может, слегка неправ в своем восприятии Донецка. А в повседневной работе… Мне трудно сказать, что конкретно я узнал о городе. Но понимание его в процессе приходило. Интеллигентнейший  шахтер и  академик с уголовными замашками, невоспитанный актер драмтеатра и трогательная ламповщица с шахты…В памяти часто возникают герои сюжетов, с которыми было интересно и познавательно. Я опускался в шахты, я поднимался над городом на воздушном шаре, я видел похороны сотен шахтеров, я радовался победам донецких спортсменов, я лазил по помойкам и подвалам, я бывал на респектабельных презентациях в открывавшихся в то время бизнес – центрах. Жизнь была бурная.

 

«На ТРК «Украина» сложился уникальный, звездный коллектив»

— С Кондауровым нормально работалось? Я слышал о нем не самые симпатичные отзывы.

— Ну, не все так шло безоблачно. Но мы уживались. Он дядька суровый был, но в целом, все говорил по делу. Не сказать, что он был сильно демократичным, но иногда на ТРК бывали дни демократии. Мог и выпить с коллективом.  Иногда он заходил в редакцию  со своей компанией – Вадик Писарев, голова нашего СБУ Самойленко, знаменитые медики Бондарь и Гусак (интереснейшие уникальные люди, чудесные собеседники) Вот вспомнил смешную историю, как Геннадий Евгеньевич в качестве собкора Москвы (он работал там параллельно со своими трудами на ТРК «Украина») поехал с штатным оператором Ли Дин Хваном снимать жуткое наводнение в Мариуполе. Это было в самые первые дни губернаторства Януковича. В общем, дело ответственное. И Геннадий Евгеньевич сказал, чтобы ждали его репортажа в выпуск новостей – мол, я вам покажу, как надо работать! Ну, ждем. Полчаса до выпуска новостей – Кондаурова нет. Ждем дальше, 20 минут остается – нет Кондаурова! Залетает минут за 15 до эфира,  сразу – в начиточную. Конечно, сюжет мы сделать не успели. В итоге он пошел в эфир недоделанным, и последней фразой было: «Рискуя жизнью, на вертолете Виктор Янукович»… Все. Конец сюжета.

— Гении могут себе позволить…

— Ничего плохого я о нем не могу сказать. Да, он очень сложный человек. Но в нашем деле это как раз и важно. Да, он был не чужд позы и самолюбования – но мы это все ему прощали. Понимали его настоящую цену как специалиста. А понимать было кому – коллектив у нас тогда сложился совершенно звездный. Володя Корнилов, Юра Шапочка, Лена Ткаченко, Таня Орел, Таня Луценко, Аурика Дзигора.  Еще Ира Демченко, автор и ведущая культовой программы «Торговая лавка». В 1994-м она замутила первый конкурс «Мисс Донбасса», под спонсорством «Дела всех», в ККК «Донецк». Нас с Серегой Поповым, который пришел на ТРК примерно одновременно со мной, Ира взяла  вести это шоу (но если честно, Ирка призналась, что просто решила сэкономить на ведущих). Она заставляла нас повторять одни и те же фразы по сто раз, она оттачивала наши диалоги, меняла мизансцены, в итоге получилось классное шоу!  Ира для меня была абсолютной иконой стиля…

— А еще у вас фигурировала, в полном смысле этого слова, умопомрачительная Таня Сивохо…

— Тогда еще — Решетняк. С ней меня посадили вести новости буквально через пару месяцев после прихода на канал. Не слишком-то я подходил для этого. Потом весь Донецк ржал: «Вы хоть чем-нибудь покормите вашего ведущего!» Но руководству виднее… Сам Сивохо тоже был у нас частым гостем. Благодаря ему, я почувствовал  себя в некоторой степени причастным к богеме. Хотя сам  я не ходил ни по каким клубам, ни по какой другой тусне. Все это мне не нравилось как времпровождение. Гораздо интереснее было тусоваться с коллегами, что мы и делали, бесконечно ходя друг к другу в гости.

— А где ты жил тогда? Уже не в общаге же?

— Первая моя квартира была возле цирка, на Стадионной. Нормальная, но однокомнатная. И была там соседка Раиса Аполлоновна – жутко пафосная особа и жутко противная, жила как раз подо мной. Очень чутко реагировала, когда ко мне компании приходили. Поругался я с ней в первый же вечер, после чего она у нашей компании получила кличку «Лариса Обороновна». Она меня не признала, хотя рожа моя уже засветилась в телевизоре на тот момент. Но однажды в субботу утром она пришла ко мне с просьбой помочь передвинуть ей мебель. А у меня в субботу как раз был утренний эфир, записанный накануне. И вот представь – я захожу к ней двигать мебель – и тут же появляюсь в экране и начинаю что-то там произносить. Убедившись, что это действительно я, она категорически запретила мне что-то двигать («Вдруг вы себе что-то повредите!»). Конечно, это сделало ее поспокойнее в дальнейшем. Место проживания, вообще было прекрасное – спокойное, тихое. Только раз эта идиллия нарушилась – во время знаменитой шахтерской забастовки…

— 1996-го?

— Кажется, да. Меня разбудил громоподобный топот ног. Я подскочил к окну – и увидел толпу людей с шахты Горького, которые спускались вниз, к центру. Я тут же позвонил на канал, чтобы срочно прислали оператора. И мы дали это в эфир. Не дать такое было нельзя. Но поскольку  в тот момент наше руководство еще не определило для себя генеральную линию партии по этому событию, дали вообще без какого-то комментария. Просто идут шахтеры – и все…

— Можешь ли припомнить такой момент, когда ты почувствовал себя настоящей звездой? Ну, не считая эпизода со шкафом Раисы Аполлоновны…

— О, вспоминаю одну ситуацию! Дело было рядом с рестораном «Донбасс». Иду я по Артема, навстречу – пара, при участии очень красивой девушки. Поравнявшись, она просит прикурить. Даю ей огня. Она прикуривает – и в этот момент ее осеняет: «Епт! Я тебя знаю! У тебя за спиной слово из трех букв написано!» Я просто ошалел – какое слово? Из каких букв? Думал самое худшее. И только когда внимательнее присмотрелся к заднику, который у нас использовали на эфирах, увидел, что там действительно есть три большое буквы СИУ – «Служба информации ТРК Украина». До этого случая просто ни разу не концентрировался на них…

— Это анекдотический случай. А так, чтобы по-настоящему крутой?

— Тут, наверное, надо вспомнить ситуацию на «Радио Да», с которым мы устраивали совместные акции по приему всяких знаменитостей. В тот день мы привезли туда «Иванушек». И вот, пока они давали интервью, я вышел покурить на крыльцо. А у входа собралась толпа малолеток – человек триста, наверное. Увидев меня, они налетели, как будто я – Андрей Григорьев-Аполлонов. Пришлось всех удовлетворить с помощью автографа…

— Крыша могла поехать…

— Она слегка и поехала. Но меня быстро отрезвил Кондауров. Он мне очень ясно дал понять, что все эти узнавания на улицах – совершенно не моя заслуга. Просто работа такая.

 

«Площадь Ленина – волшебное место, даже когда там орали песни»

— Какие места тебе нравились в Донецке? Понимаю, что вопрос блещет оригинальностью, но все же.

— Я вообще странный человек. Мне нравятся уголки, как правило, не отмеченные в путеводителях, но близкие сердцу по каким-то личным обстоятельствам. Например – двор за филармонией. Это был двор дома, где жили родители Татьяны Орел, с которыми мне всегда было интересно. Нравился двор дома «АСКО» на проспекте Дзержинского – я любил заглядывать через забор в окна этого непростого здания, мне казалось, что и люди там живут как-то совершенно по-особенному, какая-то сумасшедшая элита. Ничего особенного там, конечно, не видел. Я вообще люблю заглядывать в окна, меня этому, кстати, Леся Орлова научила.

— Как-то нескромно…

— Ужасно! Но так интересно! Еще мне нравилась набережная, даже до того, как ее облагородили. Мы туда спускались после наших посиделок, чтобы еще немного добавить. И добавлялось там как-то удивительно славно! Мне туда было рукой подать, когда я переехал со Стадионной на площадь Ленина, в дом, где была «Березка». Моя квартира находилась прямо над ней…

— Дешевенькое жилье выбрал!

— Его мне практически бесплатно сдала Ирина Николаевна Клементьева, ветеран донецкой журналистики. Эта квартира осталась ей в наследство от соседки, за которой она ухаживала. Я там прожил около пяти лет.

— Испытывал ли ты особенные чувства от того, что поселился в самом центре мира?

— Конечно! Еще бы! Правда, толком описать свои чувства не могу… Но я очень любил проснуться летом часов в 5 утра, когда на площади еще нет никого и ничего. И я просто курил в окно и любовался. Мне там было хорошо в любом случае, что бы ни происходило. Никогда не понимал людей, которые ругали  проходившие там концерты. Мне нравилось это толковище, это была сама жизнь! Помню концерт, устроенный в честь первой победы «Шахтера» в чемпионате Украины. Людей море, толпа начиналась уже под моими окнами – и до самого Ленина! Квартира была, конечно, убитая, старая, с прогнившими коммуникациями, из-за чего я постоянно затапливал «Березку»  – но мне в ней отлично жилось. Туда часто приходил Слава Верховский, совершенно неповторимый и знаковый для Донецка человек – и как журналист и как историк.  И конечно, все мои коллеги тусовались там – работа ведь была совсем рядом, через квартал. А утром под своими окнами я часто видел губернатора Близнюка, который с женой и корзинкой отправлялся на базар. А еще в первые дни проживания случилось нечто. Около трех часов ночи раздался звонок в дверь. На вопрос «Кто там?» мне не ответили. На свой страх и риск открыл. У двери стояла моя соседка. «Простите, вы не могли бы выключить излучатель. Вы воруете у меня энергию». Потом узнал – у этой, с виду кроткой,  соседки случилась в жизни трагедия. В свое время она работала инженером на Точмаше, была у нее прекрасная семья. Муж и ребенок погибли в ДТП. И несчастная женщина сошла с ума. В период моей жизни с ней по соседству у нее бывали такие страшные приступы помешательства, что весь подъезд собирался у ее двери. Жуткая, ужасная судьба. А несколькими этажами выше жила Мирандолина Борисовна Коломойская, профессор мединститута, тетя известного ныне олигарха. Ну, и Ирина Николаевна Клементьева, благодаря которой я и поселился в центре Донецка.  Вообще, в доме на площади собрались чудесные люди.

— Чувствуется неподдельная теплота в этих твоих словах…

— Немного есть. Но самую малость. Откровенно говоря, Донецк мне по-настоящему начал нравиться только с 2012 года. Вот тогда я впервые поймал себя на мысли, что город стал приятно выглядеть. К сожалению, со мной всегда так: как только что-то мне начинает сильно нравиться, оно очень быстро заканчивается…

— Ты считаешь, что к 2012 Донецк так уж сильно изменился? Я не заметил прямо уж кардинальных сдвигов, чтобы так уж сразу…

— Ну, не знаю, мне показалось, что он на глазах превратился из босяка в респектабельного джентльмена. Это мои личные впечатления, и я на них, как говорится, не настаиваю. Ну и вообще, надо еще учесть, что по своей натуре я – космополит безродный. Я не могу сказать, что мне нравится какой-то город мира. Мне, в принципе, все равно, где жить – в каком городе, на какой улице. Главное – с кем. Главное – чтобы мне там было приятно и уютно. Так, как в моей последней квартире – на Гурова, в районе «Ракушки». Как я любил гулять в тех местах! Как мне было комфортно, душевно в этой квартире, где все было сделано так, как я хотел! И я е даже уже практически купил. Там была кухня, в которой можно было на велосипеде ездить, и наша компания наконец-то получила возможность собираться с комфортом…

 

«В этом городе было удобно жить»

— Ну ладно. Допустим, к тебе тогда, в годы твоей работы на телевидении, приехал приятель, в глаза не видевший Донецка, и попросил бы описать город в нескольких словах. Что бы ты сказал?

— Ну и задачки ставишь… Наверное, сказал бы, что это город, удобный для жизни. Он был как-то весь сформирован так, что это удобство ощущалось во всем. И в грамотно построенных маршрутах городского транспорта. И в планировке улиц. Это был город, в котором ты не потеряешься. Город, в котором ты реально чувствовал себя хорошо. Где было по-своему комфортно даже на Петровке. Или, например, на Пятом участке, куда мне часто приходилось наезжать в гости к товарищам. Но вот, кстати, Пятый участок – реальный пример того, как все изменилось под Евро…

— Ну да, после того, как через поселок пропустили объездную трассу, там все стало выглядеть модерново.

— Вот-вот.

 — Ну, а «предъявы» к Донецку у тебя есть какие-то?

— Да нет. С чего бы? Понимаешь, я всегда был сторонником того банального принципа, что каждый человек – кузнец своего счастья. Я всегда считал, что если дела пошли не так – виноват только ты сам. А какие у меня могут быть претензии к городу, в котором я состоялся? Картинка, которая меня окружала все эти годы, мне мила, понятна, приятна и вызывает только самые положительные эмоции. Полная гамма: утренняя дорога на работу через площадь Ленина, наша телевизионная компания, рабочие выезды, вечерние посиделки, особенно в пятницу, в конце недели, когда Татьяна Борисовна эротично бросает: «Не вижу повода не выпить» — и Серега Савельев бежит в 13-й гастроном за водкой и, прости господи, пресервами. Те люди, с той работы – это мои самые лучшие воспоминания…

 

Другие интервью цикла «Донецк молодости»