Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Константина Савинова, бизнесмена, руководителя городского благоустройства в последние годы перед войной.

 

 

«Ради квартиры отцу пришлось работать в райкоме партии»

— Моя семья, как говорится, очень «сборная». Папа мой из Мурманской области, мама – из Брянской. Как молодые специалисты они приехали в Донецк и трудоустроились здесь в 1969-м или 1970-м. Ну, а я появился потому, что отец стоял в очереди на квартиру, а в семье из детей была только дочь – моя старшая сестра. А трехкомнатную квартиру было не положено давать тем, у кого в семье только один ребенок. Вот так меня разменяли на жилплощадь.

— В хорошем месте хоть была жилплощадь?

— Вполне. На улице Артема, в той ее части, которая примыкает к Шахтерской площади со стороны Ветки. Но сама квартира была обычной — стандартная хрущевка, 56 квадратных метров. Наш адрес был Артема, 171а. Самое начало черешневой аллеи, которая шла до самого «Маяка». Ее высадили в начале 60-х, в то же время, когда там строился этот комплекс пятиэтажек по обеим сторонам улицы Артема. И аллея тоже шла с двух сторон. Это было чудо с тремя сортами черешен – белой, желтой и красной. Мы, пацаны, в сезон урожая с деревьев не слезали, снабжая черешнями всех соседей.

— То есть, случайный прохожий, идя по Артема, мог мимоходом нарвать себе черешен?

— Легко. А если свернуть во двор, то можно было разжиться еще и абрикосами, и шелковицей. Там много было плодовых деревьев. Завтракать, обедать и ужинать можно было прямо на улице.

— Кто по профессии ваши родители?

— Педагоги. Они работали в 107-м училище с самого появления в Донецке и до выхода на пенсию. Папа преподавал физику и был завучем, а мама – математики.

— И что, обычным педагогам профтехучилища могли дать квартиру в таком не самом отдаленно, прямо скажем, месте?

— Не совсем. Для того, чтобы такое счастье случилось, папа был вынужден на два года пойти работать в Киевский райком. Заработком эта работа не поражала, профит был только в квартире. Получив ее, папа тут же вернулся в училище.

 

«С нашей компанией было не страшно пойти куда угодно»

— Получается, вы по воспитанию – настоящий ветковский парень?

— Совершенно верно. И до 19 лет Ветку я покидал очень редко, вся жизнь проходила там. Во дворах были еще осколки шахтерских поселков, и они оставались практически до начала 90-х, а то и позже. Потом обитателей этих бараков переселили на «Солнечный» и «Широкий». Сами дома еще какое-то время не сносились и стояли заколоченными. Конечно, бомжи их начали растаскивать, случилось несколько пожаров – и, наконец, власти приняли решение снести это бельмо на глазу.

— Когда был жив этот одноэтажный мир, наверное, он представлял собой источник каких-то дополнительных беспокойств?

— Для нас нет. Мы там всегда спокойно гуляли. У нас образовалась крепко сбитая компания, человек 7-8, с которой было не страшно пойти куда угодно. Выяснять отношения к нам никто не подходил. Да и не было такого разделения на тех, кто из бараков, и тех, кто из многоэтажек. Жили одной большой семьей, ходили друг к другу в гости. Отлично знали все хитрости этого поселка. Знали, где живет бабка, которая жарит семечки, а где – та, что гонит самогон.  Там и блины продавали. Там занимались своим делом цыгане, торгующие «ширкой». Ну, это уж нас точно стороной обходило. Мы для себя выбрали другие увлечения.

— Какие именно?

— Спорт. Летом – постоянный футбол, зимой прямо на тротуарах играли в хоккей. Ходили на террикон, катались с него на санках. Да что там санки! Садишься на кусок линолеума – и ты царь горы! Если вовремя не остановишься, можно было вылететь на проезжую часть, по которой то и дело сновали грузовики. В общем, экстримчик еще тот!

— Кто был заводилой вашей компании?

— Не я. Но мне кажется, что вообще мы как-то обходились без главного. Хотя были ребята и постарше меня на год-два, и слегка помладше. Наверное, нашей компанией руководила какая-то стихийная демократия. Мои друзья были замечательными ребятами, с некоторыми до сих пор поддерживаем отношения…

 

«Однажды двор объявил мне бойкот»

— Какой момент вашего детства вам кажется самым драматичным?

— Конечно, это дни, в течение которых двор объявил мне бойкот. У меня случилась драка во дворе с парнем здоровее и взрослее меня – и, конечно, мне досталось. И вот один из ребят, которого я считал своим другом, вдруг рассказывает всему двору, что вроде бы позвонил ко мне домой и случайно подслушал, как я жалуюсь родителям на моего обидчика. На самом деле я, конечно, ни слова такого не сказал. Ну, и все… Со мной никто не разговаривал. Меня все избегали. И это продолжалось достаточно долго, больше месяца – до тех пор, пока я не нашел возможность поговорить с парнем, побившим меня. И он мне объяснил причину. Я был поражен этой историей – но тут же сообразил, в чем ее слабое место, и спросил: «А ты можешь представить, как технически можно позвонить и услышать, как я где-то там жалуюсь на кого-то?» Тот задумался – и в итоге встал на мою защиту! Собрал всю нашу компанию и обвинил моего так называемого друга во вранье. Так рассыпался этот бойкот, а я завоевал дополнительное уважение двора.

— Ходили на Ветковский ставок – или все-таки это уже считалось далековато?

— Ходить-ходили, но не столько купаться – за этим мы ездили на Авдеевский карьер, с Ветки уходил автобус в том направлении. На ставки ходили, потому что рядом находилась маслобойка. Вот туда мы наведывались часто. Нас привлекала вкуснейшая макуха, а иногда работавшие там бабушки давали нам свежачка – той халвы, которую там делали. Это было яркое событие. Черный хлебушек, макуха – не могу передать, как это было вкусно! Макуха – это жмых, который остается после производства масла. Вкус у него неповторимый, семечек с медом.

— Что, просто так вам давали эту макуху и этот свежачок?

— Ну, как просто так? Иногда вымаливали – мол, тетенька, дайте! А иногда, чего скрывать – воровали. Стена там высокая и каменная, но по выступам можно спокойно забраться, а колючую проволоку наверху отогнуть. Был риск, были собаки, меня однажды даже кусали. Но, поверьте, оно того стоило!

— Понимаю! Развлечение было похлеще интернета!

— А какие у нас тогда были в выходные развлечения? Час мультфильмов по телевизору в воскресенье – и все. На это время двор, конечно, замирал. Но остальной день приходилось чем-то заполнять по своему разумению.

— Ветка была подходящим для этого местом?

— По крайней мере, нас она вполне устраивала. Там была своя, так сказать, инфраструктура для времяпровождения. Был столик, где мужики «забивали козла» — а до их прихода играли в домино и карты мы. Была водопроводная колонка, в глубине частного сектора, походы к которой тоже выглядели небольшим приключением. Такие вот события разнообразили нашу жизнь.

— Насколько я помню, с другой стороны улицы Артема, прямо возле «Маяка», за пятиэтажками тоже скрывался частный сектор?

— Да, но он начал исчезать раньше, чем наш. Там большое строительство развернулось еще в 80-х. Но он был не такой дружественный, и ходить по его территории было, если честно, стремновато. Хотя и приходилось – там пролегал кратчайший путь к школе. Ребята там жили суровые, чужаков не любили. Даже если шел просто из школы, все равно могли быть вопросы. И бывали. И дрались, и убегали, и кирпичом в голову приходилось получать.

— Странно – это же ведь тоже Ветка…

— Мы так не считали. Для нас Ветка было то, где жили мы. А те края – это для нас уже был «Маяк», чужая земля.

 

«Два раза чуть не выгнали из школы – за карты и за антисемитизм»

— Какой был ваш любимый кинотеатр?

— «Звездочка» — потому что билеты стоили 10 копеек. Но чаще всего ходили в «Свет», который рядом с вокзалом. Новинки проката там шли, конечно, с некоторым опозданием, но с утречка туда прошмыгнуть было очень даже удобно! Пару раз я там даже на облаву нарывался – когда в зале посреди сеанса включали свет и дружинники начинали проверять, по какому праву ты сидишь в зале в разгар рабочего или учебного дня.

— А в какой школе учились?

— В 70-й. Школа была интересная. Вообще, там на одном пятачке соседствовали сразу три школы, и они даже имели общую спортивную площадку. Из них наша была самой большой, светлой, современной, с огромным спортзалом.

— Она имела какую-то специализацию?

— За всю школу не скажу, а вот наш класс получил какой-то особый уклон в историю. Наверное, связано это было с тем, что наша классная руководительница вела этот предмет. Много вспоминается занятного из школьных лет. Один эпизод у нас в семье стал дежурным анекдотом. Произошло это на уроке английского языка. Учитель задал вопрос – я тяну руку и отвечаю. «Молодец, Савинов!» — говорит педагог. Задает еще вопрос – опять я. «Ой, молодец, Савинов!» — говорит он. И на третий вопрос я тоже отвечаю. «И опять молодец, Савинов! Садись! Пока что единица!» — подводит черту преподаватель.

— В общем, как я понимаю, английский вы освоили в совершенстве!

— На самом деле, английский я учил всерьез. Были проблемы с каллиграфией. Пишу-то я без ошибок, только никто не может это прочесть. Так что, когда я собрался поступать в вуз, понимал, что на русском языке я туда не въеду. Для того, чтобы набирать баллы, нужно было срочно подтягивать английский. И вот я год его осваивал по самоучителям, а потом еще год ходил к репетитору. В итоге, образовался очень неплохой запас слов. Фонетика, правда, хромала, но это не помешало мне получить хорошую отметку на вступительных экзаменах.

— Вам нравилось учиться?

— Были любимые и нелюбимые предметы. Из последних, например, биология. С этой преподавательницей были проблемы еще у моей сестры, и меня она тоже сразу невзлюбила – наверное, просто за принадлежность к семье. Так и закончил я школу с тройкой о биологии. А еще – по физике и русскому. Остальные – пятерки. Ну, и еще с поведением у меня были проблемы. Я не мог ни остановиться, ни замолчать. Мое слово обязательно должно было остаться последним. А это не нравилось преподавателям.

— То есть, в этом была проблема – в длинном языке, а не в каком-то хулиганстве?

— Ну, и хулиганил тоже, чего уж там. Пару раз меня чуть было не выгнали из школы. Первый раз – за то, что играл в карты. С этим делом, кстати, у меня хорошо шло. Играл, как надо, и в буру, и в триньку, и в терц, и в деберц – все обычные дворовые игры. Считал я хорошо, держать колоду в голове не составляло для меня проблемы. И вот меня в школе за этим делом застукали. Вызвали отца к директору. Он пришел – наверное, ему было очень стыдно за меня. Как-то он меня «отмазал» — но, когда вышли, дал мне законный подзатыльник, сказав: «Играешь – не попадайся, а лучше не играй!»

— А второй случай, когда вас чуть из школы не выгнали?

— Это была история почти политическая. Я сидел за одной партой с девочкой, и мы устраивали всякие игры. Например, делили парту строго пополам и следили, чтобы сосед на твою территорию не залазил. И чтобы пометить свои и чужие владения, я со своей стороны нарисовал пятиконечную звезду, а с ее – шестиконечную. И надо же, чтобы моя соседка оказалась еврейкой! Пожаловалась маме – а росла она без отца, это тоже учли. Раздули, в общем, чуть ли не антисемитский скандал. Тут был второй привод моего отца в школу. Слава Богу, обошлось, хотя проблемы могли получиться серьезные. Я сумел объяснить свою позицию – что никаких шовинистических наклонностей не имею, и считаю, что перед Богом все равны. Мама девочки видела ситуацию иначе – но директор смог разобраться и прийти к компромиссу. Кстати, ни в первый раз, ни во второй, о своих вызовах к директору отец маме не сказал…

 

«Пришлось стать почти полноценным экскурсоводом»

— Вы упомянули отцовский подзатыльник. Это часто случалось? Или воспитание было все же в основном либеральным?

— Знаете, мои родители много времени проводили на работе. Я не могу сказать, что было какое-то регулярное, как-то выстроенное воспитание. Тем ценнее были те минуты внимания, которые я получал. Я безумно был рад, когда по выходным отец находил время для меня. Мы путешествовали по городу. Брали, например, 9 маршрут троллейбуса и полностью его проезжали. Выходили в аэропорту, смотрели на улетающие самолеты. Или ехали, например, до конечного на «Широком». Таким образом папа и город показывал мне, и что-то рассказывал по другим темам. Это нечасто происходило – но всегда было очень ярко для моего детского восприятия. Это позволило мне узнать город…

— И полюбить?

— Да нет. Наверное, я еще был слишком мал для такой абстракции – «полюбить город». Тут нужен более солидный жизненный опыт. А возможность полюбить Донецк мне представилась в 13 лет. Дело было так. Я начал ходить в секцию по настольному теннису. Кстати, неплохо получалось! И однажды в напарники мне попался мужичок, который возглавлял донецкое бюро молодежного международного туризма «Спутник», а конкретно – подразделение, которое занималось приемом школьников по экскурсионным программам. На школьных каникулах происходил обмен взаимными поездками. Школьники Донецка ездили в другие города, а их сверстники оттуда приезжали к нам. Была такая практика – «поезд выходного дня». Выделялся целый вагон, пристегивался к составу – и школьники с двумя сопровождающими выезжали в другие края, таким образом узнавая страну. Но я не ездил. Я попал по другую сторону баррикад – в команду, которая принимала школьников из других городов. Вся страна у нас в гостях побывала. Даже из Польши и Чехословакии туристы приезжали. Моей зоной ответственности была организация досуга для них. Я встречал их на вокзале. У меня в распоряжении был специальный автобус, который, надо признаться, мы порой использовали не совсем по назначению. Селили гостей в гостинице, организовывали им питание. Культурную программу организовывали с посещением театров, цирка, Ботанического сада. Летом вывозили их на море, в Хомутовскую степь, в Славяногорск. Это была большая работа! Каюсь: чтобы заработать немного дополнительных денег, я химичил. Например, дают мне деньги для проезда гостей в троллейбусе, а я предлагаю им пройтись пешком. И гости с радостью соглашаются. А я билеты оставляю себе и потом сдаю – 100 штук по 3 копейки каждый (а на самом деле они стоили 5). И всем хорошо!

— Но мы начали с любви к городу…

— Да-да. Так вот, чтобы гостям рассказывать что-то интересное, я начал читать о городе, разбираться в его истории. И вот так постепенно превратился из обычного сопровождающего в почти уже полноценного экскурсовода. Оказалось, о Донецке есть что рассказать, и рассказ получится очень интересным! Благодаря отцу я несколько раз договаривался, чтобы наших гостей спустили в шахту, чтобы они своими глазами увидели, насколько он нелегок – шахтерский труд.

— Какие это были шахты?

—  Имени Засядько и имени Калинина. На последней руководитель профкома был знакомым моего отца, и проблем с допуском гостей под землю не возникало. Сам я, честно говоря, присоединиться к ним так и не решился. Вот тогда я и полюбил свой город по-настоящему…

 

«Лучший вид на город открывается со Смоляниновского террикона»

— Именно полюбили? Это то самое чувство?

— Да, а почему нет?

— Ну как? Традиционно считалось, что это суровый, насупленный такой город, лишенный какой-то очевидной красоты…

— Знаете, красоту можно во всем найти. Как по мне, весенний Донецк, утопающий в цветущих абрикосах, черешнях – это волшебная красота! А вид города с вершины террикона – это же вообще неповторимо! Много ли есть городов, которые могут похвастаться такими грандиозными смотровыми площадками? Я уже позже, работая в горисполкоме, хотел сделать пару обустроенных смотровых площадок на вершинах терриконов…

— Да, как же, помню. Одна из них должна была появиться на Смолянке…

— Этот вопрос уже практически был согласован – готов проект, расписан бюджет. Если бы не война, уже сделали бы. Оттуда, конечно, открывается просто шикарный вид на центр города, он весь, как на ладони. Да и не только центр – это же одна из самых высоких точек Куйбышевского района, там во все стороны замечательная панорама!

— Вы туда гостей города приводили?

— Да, в первую очередь туда. А еще – на террикон в районе шахты «Панфиловская», там можно было наверх заехать прямо на автобусе. Вид оттуда получался, конечно, не такой фантастический – но своеобразие было, особый шарм. Виднелся аэорпорт, виднелась степь как таковая…

 

«Бизнес 90-х – это не шахматы и не городки. Это базар»

— Ваша работа экскурсоводом никак не повлияла на ваш выбор жизненного пути?

— Нет, совершенно никак. Вступление во взрослую жизнь было связано с бзнесом, и уже стало не до экскурсий и прочей беллетристики совершенно. Вообще, так получилось, что по окончании школы за меня решил муж моей сестры. Мы сколотили компанию по типу «купи-продай». Нас было трое – я и два взрослых дядьки, которые придумали, чем заниматься, и им требовались руки-ноги. Я великолепно подошел на эту роль! И у нас все получилось – наша фирма успешно работала до 2008 года. В самом начале она называлась «Фокс», впоследствии претерпела несколько изменений названия, и конфигурация всего дела тоже несколько раз менялась.

— Каков был его профиль?

— Ой, чем только не занимались? Косметикой, строительными материалами, светильниками, кабелями, средствами индивидуальной защиты… Очень много всего.

— Какими вам вспоминаются 90-е годы?

— Это было время возможностей. Кто-то ими воспользовался больше, кто-то меньше. Лично я получил хороший жизненный опыт. Нам пришлось побывать в самых разных ситуациях.

— В том числе и в криминальных?

— Все было. А как же? Избежать этого тогда было невозможно.

— И «крышей» пришлось обзавестись?

— Умудрялись обходиться без этого. Старались сами «разруливать» все ситуации. Как правило, решали. Когда ты четко, без виляний обосновываешь свою ситуацию – это работает. Мы были крепкие молодые ребята, уверенные в себе, и не боялись той жизни, в которой нам приходилось «вариться».

— Вы тогда верили, что ваши усилия окупятся, что будут большие деньги?

— Не знаю… Так этот вопрос не рассматривался. Просто шли вперед, шаг за шагом. Наше дело росло, как дерево, у которого от ствола начинают отходить ветви, которые сами дальше дают новые ростки. У нас были хорошие партнеры, у которых мы могли многому научиться. Мы смотрели – и учились. Иногда нам помогали дельным советом. Например, открыть первый магазин «Ландорра» на проспекте Дзержинского нам настоятельно посоветовали опытные партнеры, обещали помочь. А наш парфюмерный магазин «Леди» возник эволюционным образом – начали с опта, потом, когда дело пошло, подумали – почему бы не пойти в розницу? И открыли большой магазин в районе площади Ленина. То есть, в нашем бизнесе все развивалось естественным образом, и одно тянуло другое. И все развивалось быстро. Может быть, благодаря этому мы многое делали первыми в городе.

— На что, по-вашему, больше похож бизнес 90-х – на шахматы или на городки?

— Не на шахматы точно! Но и не на городки. Спорт он вообще не напоминал. Если на что и был похож, то на базар. Нам приходилось начинать в обстановке довольно большого хаоса. Прежние экономические связи рухнули, и новому бизнесу приходилось перехватывать умершие функции социалистического снабжения. Благодаря бизнесу само собой выстраивались потоки товаров, продуктов, услуг. Для нас это имело и свою позитивную сторону – мы получили огромное поле для развития. Надо было только не лениться придумывать! Мы в год выдавали на-гора по одному новому проекту, а потом – и больше. Нам удавалось избежать резких спадов. Даже из кризиса 1998 года мы вышли с наименьшими потерями – при обороте порядка 100 тысяч долларов мы потеряли всего 20 тысяч курсовой разницы, когда с 1.8 курс подскочил до 5, и потом откатился на 3.5. Мы грамотно выстроили финансовую политику и старались работать на чужих деньгах, чтобы не терять свои.

 

«Мы не привыкли унывать, как бы тяжело ни было на душе»

— Ваше любимое место в городе?

— Парк Ленинского комсомола, точнее – та его часть, которая позже стала Музыкальным парком. Знаете, там поставили такую колоннаду…

— Ротонду?

— Совершенно верно! Это всегда было моим любимым местом. Там всегда было тихо. И отличный вид на реку. Раньше, до того, как построили объездную дорогу, туда можно было заехать прямо на машине – и наслаждаться этой красотой. Там хорошо думалось. Потом, когда в 2000-х я начал бегать, там пролегал мой утренний маршрут. Это было начало дня, и солнце очень красиво вставало с той стороны, из-за макеевского горизонта.

— Жили вы тогда уже не на Ветке?

— Переехал на Гладковку, на улицу Северская.

— С любимым местом разобрались. А самое нелюбимое?

— Железнодорожный рынок. Все там было как-то неправильно. Кучи народу кругом, торговля с земли, множество побирушек… Наверное, на мое восприятие этого места наложил отпечаток и личный опыт. Мне там довелось поторговать эмалированной посудой. Очень некомфортно чувствовал себя. То один наедет, то другой – мол, чего ты здесь расселся… В общем, не нравился мне этот рынок. Не таким должно быть место рядом с главными воротами города.

— Если бы к вам приехал гость, вообще не знающий Донецка – по какому маршруту вы бы его повели?

— А мне часто приходилось этим заниматься. Все зависело от времени визита. Если бы это случилось в нынешний сезон, мы бы прежде всего поехали под «Донбасс Арену», потом – в парк Щербакова. Потом я повез бы его на террикон, а потом поднялся бы на крышу «АБВГДейки»…

— Это что такое?

— Ну как же? Это дома по Артема под номером 147 и с разными буквенными индексами – А, Б, В, Г… Те, где был «Детский мир» и «Дом книги». Оттуда тоже открывается шикарный вид на город. Туда меня еще в детстве выводил сын подруги моей мамы. И за это он решил подшутить надо мной, схватил за руки-ноги и подержал над бездной, с 14-го этажа…. Признаюсь, я чуть не обделался тогда. Но магию открывавшегося оттуда вида понял на всю жизнь. Ну, и уже на недавнем этапе истории города открылся бар-ресторан «Обжора» в башне «Донецк сити» с шикарным обзором. Конечно, гостю надо показать бульвар Пушкина. И конечно, набережную!

— Есть ли у вас свой образ Донецка?

— Это суровый мужчина с грустными усталыми глазами, под которыми – разводы угольной пыли…

— Типичный, растиражированный образ шахтера…

— Ну, что поделаешь. Именно такая ассоциация сразу всплыла, когда вы задали свой вопрос.

— Что город дал вам?

— Однозначно не ответишь. В каждый период моей жизни он давал что-то новое. Как, наверное, и всем, кто в нем жил. Особенно мне это заметно сейчас, когда встречаю земляков, рассеянных по разным городам. У всех нас есть что-то общее. Мы честные, мы открытые, мы не любим петлять. Мы очень работоспособные, и к работе относимся очень добросовестно. Мы привыкли сражаться за свое дело и не отступать, если что-то вдруг пошло не так. И мы не унываем, как бы ни было тяжело на душе. Или, по крайней мере, стараемся внешне этого не показывать.

 

Все публикации цикла «Донецк молодости» — здесь