13.10.2018

Донецк молодости Риммы Филь

Донецк у каждого свой. И лучший Донецк у каждого – это, наверное, город его детства и молодости. Мы попросили вспомнить это время Римму Филь, многолетнего главного редактора газеты «Донецкие новости».

«Детство у меня было с донецкими конфетами»

— Все мое детство прошло на Калиновке, в трехкомнатной квартире-«распашонке», в доме возле ресторана «Нистру»…

— Близость такого злачного места не создавала для вашей семьи какой-то нежелательный колорит?

— Да нет, совсем нет! Более того – «Нистру» связано с приятными воспоминаниями. Там периодически, по воскресеньям устраивались детские праздники со всякими сладостями, и я туда захаживала.

— Кто получил вашу квартиру на Калиновке?

— Папа. Родители приехали в Донецк из Константиновки, в поисках лучшей жизни, как обычно люди перемещались в центр из провинции. Он устроился крановщиком на стройке, и вот там-то ему дали квартиру. Для всей семьи это было огромное счастье! Но пятый этаж создавал свои проблемы… Одно из воспоминаний детства – частое отсутствие воды и постоянно наполненная ванна на тот случай, если ее не будет. Крановщиком папа работал только поначалу, а потом перешел в фотомастерскую на проспекте Ильича.

— Довольно резкая переквалификация…

— Тогда это было довольно хлебным бизнесом –  фотографы ездили по деревням и поселкам, собирали черно-белые фотографии и раскрашивали их. Но вообще, папа сменил работу для того, чтобы иметь больше времени для детей. Мама работала на кондитерской фабрике на Александровке, в которой позже организовали АВК. У меня было вкусное детство – там у них делали «Курочку Рябу», «Птичье молоко»… Правда, мне из-за диатеза все-таки слишком много сладкого не позволялось. Мама моя закончила пищевой техникум в Константиновке и работала здесь по своему профилю мастером цеха. График у нее был жесткий, работа посменная, часто до самой ночи. Папа и образование мое контролировал, и воспитание…

«За короткие юбки меня даже из класса выгоняли»

— Оно было строгим, это воспитание?

— Да нет. Я же младшая в семье, мой брат меня намного старше. Поэтому и отношение ко мне было всегда как к какой-то крошке. Знаешь, есть мифы о крайней заботливости еврейских мам. У меня было похлеще – еврейский папа, который в этом деле переплюнул всех матушек. Строгости с его стороны не было, но опека – полная. Он провожал меня в школу, заставлял надевать противный беретик, который я снимала за первым же углом… Родители очень переживали за меня. Именно поэтому не разрешили заниматься фигурным катанием, о чем я мечтала – ведь это падения и хвори, а Риммочка у нас болезненная и вообще вся хрустальная. Но при этом квохтании надо мной, они предоставляли мне полную свободу действий.

— Как это, интересно, совмещалось?

— Вообще не могу понять. Что-то интуитивное. Родители мои — люди простые, не читали каких-то умных педагогических книжек. Просто чувствовали, что нужно сделать – и, безумно меня любя, делали правильный выбор. Я им бесконечно благодарна – всем, чего в жизни добилась, я обязана им.

— Какого рода свободу они тебе предоставляли?

— Да какую угодно! Например, я могла не пойти в школу, когда считала нужным. Просто надо было попросить маму – и никакого возражения с ее стороны! В конце концов, она понимала, что я, как отличница, поступаю так не по какой-то прихоти. Я даже сама сочиняла тексты записок учителям с объяснением своего отсутствия, мама их старательно переписывала, и я после своего «выздоровления» относила их в школу.

— Честно говоря, не могу представить свою маму в такой роли… Наверное, у тебя действительно были очень необычные родители. Как думаешь, они не боялись, что такие вещи тебя испортят?

— Не думаю. Может, доверяли, видя, что это все-таки я редко себе позволяла. В конце концов, благодаря такому доверию у меня и выработался характер. Я в школе, несмотря на то, что была отличницей, отнюдь не отличалась конформизмом. Наоборот, скорее, меня можно считать бунтаркой. Не любила носить форменную одежду, надевала что-то явно выбивающееся из стандарта – то ли очень короткое, то ли очень длинное, за что меня даже выгоняли из класса.

— Какое самое яркое воспоминание у тебя связано с папой?

— Это вечера, заполненные песнями, прежде всего – военного времени. У него был очень хороший голос, прекрасно звучавший и на наших семейных застольях.

— А самое яркое воспоминание, связанное с мамой?

— Домашние пирожки. Необыкновенно, несравненно вкусные.

«На Калиновке я была, как рыба в воде»

— Калиновка нравилась как место проживания?

— Вполне. Впрочем, альтернативы я ведь и не знала. На Калиновке я была как рыба в воде – но если бы меня привезли, например, на Текстильщик, просто не понимала бы, как оттуда выбраться. Кстати, у меня был инцидент, когда я потерялась – еще в первом классе, когда нас повели в цирк. Отошла купить булочку – и потеряла своих. Не понимая, куда и как двигаться дальше, все-таки сумела собраться и, расспрашивая людей, добралась до дома.

— Какими границами определялся твой «калиновский мир»?

— Между кинотеатрами «Донецк» и «Строитель». А в другом направлении – до парка «Гулливер». Вот было замечательное место! И рядом – кафе «Золотой петушок», с вкуснейшим мороженым, с орешками и шоколадом! Оно там было ничуть не хуже, чем в знаменитой «Шоколаднице»… Ну, а с возрастом границы личного мира начали раздвигаться. Стала чаще выбираться в центр. Любили с подружками совершать променады по улице Артема. «Погулять в город», как мы говорили.

— Чего ожидали от этих выходов? Каких-то острых ощущений?

— Да нет, ни в коем случае! Уж больно серьезные были девочки.

— А на Калиновке опыт общения с противоположным полом был?

— Естественно. У меня вообще больше друзей было среди пацанов. В детстве я даже в футбол играла. Правда, водиться с мячом не умела, но на ворота меня часто ставили. А в случае проигрыша – по-честному, наравне со всеми, становилась спиной, скажем так, и получала по ней мячом…

— Играли во дворе?

— Да, за нашим домом, ближе к моей 35-й школе…

— Она же считалась какой-то продвинутой?

— Да, там всегда был сильный уклон в точные науки, а со временем ее вообще сделали физико-математической. Совсем рядом был свежеоткрытый кинотеатр «Донецк». Для нас это было родное место. Меня и в пионеры принимали именно там, в холле на втором этаже. И другие большие школьные мероприятия там тоже проводились. Естественно, и как в кинотеатр мы туда очень часто ходили, и все обитатели «Донецка» — попугайчики, обезьяна Яша – были нам как близкие друзья.

— А с другой стороны – «Строитель», кинотеатр тоже приметный, хотя и гораздо более низкого класса…

— Туда, насколько помнится, мы ходили до того, как появился «Донецк». Я была еще совсем начинающим кинозрителем, мало что толком помню. Какой-то красочный индийский фильм, но особенно — напугавшие меня «Приключения Одиссея», там был циклоп, который показался мне просто жутким. Папа, увидев мой страх, закрыл мне лицо шапкой, чтобы я не боялась. И сработало!

— Какое место в вашей жизни занимал Калининский рынок?

— Центровое место! Мы туда с мамой ходили в воскресенье за продуктами. Там было все лучшее – мясо, масло, да вообще все. До сих пор не видела более вкусных, мясистых помидоров, чем те, которые мы там покупали! А еще там было такое хитрое место, где принимали шкурки пушных зверей. Не соболей, конечно, но кроликов и типа того. Там работал папин знакомый, и однажды он мне подарил кроличий хвостик, ставший одной из моих любимых игрушек.

«Самая крутая дискотека была в гостинице «Турист»»

— Недалеко от вас, на углу бульвара Шевченко и улицы 50-й Гвардейской дивизии, находился еще один культовый объект – кафе «Червона калина». Не задел он тебя?

— Не особо. Как-то раз что-то ели там сладкое… К тому времени, как я достигла возраста похода по таким местам, все эти старые заведения начали загнивать, появлялись дискотеки и прочие подобные новые заведения…

— Отдала им должное?

— Да, но в разумных пределах. Может, ходила бы чаще, но к тому времени у меня установился очень жесткий жизненный график. Я поступила на факультет журналистики Ростовского университета. И 5 дней в неделю жила в Ростове, приезжая в Донецк только на выходные.

— Каждую неделю?

— Ну да, а что такого? Тогда это было просто. Перелет из Ростова в Донецк стоил 4.60 по студенческому билету. При повышенной стипендии можно было себе позволить полетать домой хоть и четыре раза в месяц. Ну, а если нет – к моим услугам всегда был великолепный дизель, который за 6 часов довозил до родного города. А в Донецке – тут уже можно было отдохнуть. В том числе — и на дискотеках. Не могу сказать, что в них окунулась – но иногда бывала, как большая любительница потанцевать. Одна из тех, которую мы ценили, находилась, кажется, во Дворце пионеров. А самая крутая была, как я помню, в гостинице «Турист». Туда я так и не решилась пойти. А вот мои подружки ходили. И рассказывали потом, что там звезда –  парень по имени Ринат.

— Тот самый?

— Не знаю. Так это и осталось загадкой.

— Как обычно проходили твои выходные в те годы?

— Не могу сказать, что особенно ярко. Прогулки с подружками в центре – да. А выездов каких-то захватывающих не припоминаю. Их у меня куда больше произошло в старших классах школы. У нас была классная руководительница, организовывавшая нам много путешествий всем классом. Тогда мы много повидали. Были в Белоруссии, в Хатыни. Были в Азербайджане. Она привила нам любовь к познанию мира. Класс, кстати, у нас сформировался очень дружный – до сих пор приятно вспоминать… Ну, а вообще, на мой досуг, конечно, сильно повлияло раннее рождение ребенка. Он у меня появился в 19 лет, перевелась на заочное обучение в университете и вскоре пошла работать. За сыном помогали смотреть родители.  А я устроилась в два места. Места для досуга были с детским уклоном и так на всю жизнь, мы никогда без детей и в отпуск не ездили.

«Когда увидела в газете свою заметку, сердце чуть не выпрыгнуло из груди!»

— Это был конец 80-х?

— Да, и начало 90-х. Время появления фирм и фирмочек, время первых больших денег. Для меня началось все с того, что отец одноклассника попросил отредактировать перевод книги о бультерьерах. Их компания занималась очень многим, разведение собак было только одним ее профилем, но именно к этой сфере я и пристала. Они решили сделать газету по этой теме. Там и началась моя профессиональная карьера. Газета называлась «Барбос и Компания», и в ней я делала практически все – и писала, и редактировала…

— Журналистика была твоим добровольным выбором?

— Конечно, и другого занятия в жизни я не хотела. Поэтому и уехала учиться в другой город, что в Донецке факультета журналистики тогда еще не было.

— А с чего началась твоя тяга к этой профессии?

— У родителей был товарищ, собкор «Рабочей газеты» Владимир Дешко. У себя дома, в обычной  квартире, он имел полноценный рабочий кабинет с какой-то машиной типа телетайпа. По нему он передавал свои статьи в Москву. И телефон у него был для прямой связи с редакцией. Когда мы приходили к нему в гости, это на меня производило впечатление какого-то космоса. И вот это был для меня первый толчок к тому, чтобы стать журналистом. Ну, и еще один пример мне повезло получить в самом непосредственном окружении – муж моей тети Анатолий Пантелеевич Роскошный…

— О, это человек в развитии донецкой журналистики культовый!

— Он и как личность был очень интересен – интеллектуал с творческой, романтической жилкой, у них с женой сложились просто удивительно красивые отношения. Он ей каждый год к дню рождения писал стихи, которые она до сих пор хранит – а ведь ей скоро будет 90 лет… Под его влиянием я в 6-м классе пошла в юнкоровский кружок при газете «Комсомолец Донбасса». Там я встретила просто космическую Нину Рыкову, которая только что вернулась из Америки, ходила в джинсах и вообще была совершенно непохожа ни на кого, кто мне встречался прежде. Она на несколько лет стала моей ролевой моделью. И еще, вела эту школу Евгения Гайдаренко, которой я очень многим обязана в смысле формирования литературного стиля и понимания основ профессии.

— О чем была твоя первая заметка?

— О каком-то конкурсе в школе. Когда я увидела ее на страницах «Комсомольца Донбасса», сердце чуть не выпрыгнуло из груди от счастья! И пошли публикации, пошли интервью – в общем, ни о чем другом я больше уже не думала. План на жизнь был готов.

«Байков создал целый мир – с газетой, с бизнесом, с кабаре»

— Имя «Римма Филь» у всех, кто читал газеты, ассоциируется с «Донецкими новостями». А как ты туда попала?

— В раздумьях о том, как и где выпускать газету «Барбос и Компания», о которой я уже упоминала. С этими мыслями я пошла по городу – и оказалась у здания Минугля на площади Ленина. Увидела надпись «Донецкие новости» и подумала, что здесь-то мне точно могут помочь советом. Зашла, увидела дверь с табличкой «Приемная» и еще одну – «Байков Артем Моисеевич, главный редактор». Сразу попала к нему в кабинет и тут же назвала его Артемом Михайловичем. Прекрасное начало знакомства! Байков предстал передо мной в своем типичном образе – с неизменной сигаретой и со своей неотразимой харизмой. И этот сканирующий взгляд… У него все проводили проверку сразу же, в первом же разговоре. Общеизвестна его любовь к женскому полу. И он старался быстро выяснить, кто ты – журналистка или просто, скажем так, сопровождающее лицо.

— Как же это можно выяснить в первом разговоре?

— Да очень просто! Говорил: «Завтра едем в командировку, и с ночевкой». И меня спросил. Я ответила: «Нет, с ночевкой я никуда не поеду. Я в вашей организации или пишу, или не пишу!» И больше к этой теме он не возвращался. Точки были расставлены раз и навсегда. В этом смысле с ним было легко. Меня взяли в «Донецкие новости», сначала – с моей собачьей газетой, а потом Байков предложил мне писать и непосредственно в «ДН». Это был 1993 год, расцвет «Донецких новостей» во всех отношениях – тиража, верстки, людей, которые там работали. Мне кажется, что через нашу газету там были все звезды, когда-либо мелькавшие на небосклоне донецкой журналистики.

— Какую специализацию тебе определили?

— Медицина и прокуратура, позже культура и гастролирующие звезды. Так как-то сложилось естественным образом. Писала я много, Байков по этому поводу острил: «Зафилькала в газете!» Ну, а потом начала расти. Стала заместителем редактора отдела информации, возглавила этот отдел, выпускала криминальное приложение «Тюрьма и воля», работала ответственным секретарем…

— Город ты иначе стала воспринимать, работая в газете?

— Да, конечно. И людей тоже. Но тут надо учесть, что поначалу я ведь работала не только в «Донецких новостях». Денег, которые мне там выплачивали, не очень-то хватало на жизнь, и я подрабатывала секретаршей в одной фирме под названием «Альтаир». Печатала документы, носила кофе – все, как положено. Занимались они всем подряд – первое, что могу вспомнить, это поставки стройматериалов.

— Там был хороший приработок?

— Ну, какой-то получался. Время было суровое, в стране пошли процессы не самые симпатичные. Иногда было  жестокое безденежье. И даже, допустим, бутерброд, который удавалось сделать себе на работе втихаря, из сыра, купленного хозяевам на их деньги, уже становился подспорьем. Или, например, сигареты. В «Донецких новостях» их можно было вообще не покупать – зайдешь в кабинет Байкова, и он сразу предлагает закурить свои «Мальборо». И головой машет в сторону холодильника, где у него всегда стоял коньяк наготове.

— И что, вот так просто заходили с перспективой на коньяк?

— Да без проблем. Если кому-то было надо. И если работе это не мешало. Вообще с ним было легко. Главное – оставаться честным.

— Но если откровенно, о его самодурстве ходили легенды…

— Да, он был нелегким человеком. Но иначе никак – ведь человек-то гениальный! По крайней мере, именно таким я его считаю. И прежде всего – в плане построения своего дела. Он же не просто редакцию создал – он сотворил целый мир, в котором люди не просто работали, а жили, создавали семьи, рождались дети, устраивались какие-то постоянные праздники. Ну и вообще, империя «Донецких новостей» чего только в себя не включалась! Байков мог, например, получить от кого-то в подарок вагон металла, тут же обменять его на вагон бумаги. Или ему давали за что-то холодильники, которые раздавались сотрудникам редакции… Но да, по работе он бывал очень тяжелым.

— Пример его самодурства можешь привести?

— Вот меня это не касалось как-то. И вообще, кроме отношения к девочкам, о котором я говорила, ничего такого не могу вспомнить… Кстати, вот тебе еще пример разнообразного бизнеса, которым занимался Байков. При редакции было кабаре! Не то, чтобы они танцевали для журналистов, вдохновляя их на написание статей – нет, перед ними другая задача стояла, они ездили на разные мероприятия и зарабатывали деньги для Байкова. Ну, и на каких-то редакционных корпоративах могли станцевать и для нас. А так – числились в штате «Донецких новостей» как танцовщицы. Много чего при редакции было тогда. Например, коммерческий отдел, торговавший шоколадками, сахаром и так далее.

— А скажи, Байков был хорош больше как бизнесмен или как журналист?

— Нет таких весов чтобы это измерить, но точно могу сказать, что он был первоклассным журналистом. Мастер пропавшего сейчас сатирического жанра. Сам он называл свои произведения не «фельетонами», а «хмельетонами» — потому что сочинялись в соответствующем состоянии, когда ему в голову приходили самые интересные идеи. Работал он хлестко, на грани фола, иногда – и за гранью. Помню один случай. Кажется, это был 95-й или 96-й год – в общем, при губернаторе Щербане. И вот я как ответственный секретарь вижу, что на полосе стоит уже сверстанный фельетон Байкова, с его псевдонимом «Артамон Бабаягин» и под названием «Хубляёли» — о том, что в обладминистрации матерятся. С указанием фамилий… Заголовок меня возмутил, и я пошла к нему доказывать, что такое не может выйти в нашей уважаемой газете. Не удалось его тогда мне переубедить – так и вышло в номере… Вообще, Байков не знал границ. Он же со всеми ругался.

— Но дружить с кем, тоже знал…

— Знал. Но не побоялся же он, например, встать на сторону Брагина в знаменитом конфликте с милицией! Это было очень опасно! И это был, наверное, самый сложный момент в истории «Донецких новостей». Вообще, я очень благодарна Байкову за все!

«Тогда жили проще, хотя иногда эта простота выходила боком»

— И все-таки, давай вернемся чуть назад. Повторю вопрос: стала ли ты иначе воспринимать город и происходящее в нем, занявшись журналистикой?

— Иначе и быть не могло. Город стал другим – каким-то огромным… Вообще, я же человек восторженный. И я искренне верила в то, о чем писала. Верила тем людям, с которыми разговаривала. Среди них были по-настоящему большие люди. И это меня здорово растило.

— Кого из своих собеседников ты назвала бы «номером один»?

— Наверное, все-таки Владимира Корнеевича Гусака. Он чрезвычайно интересный человек, по-настоящему великий. И как раз тогда начало развиваться его дело, появился ожоговый центр Фисталя… На самом деле, Гусак был очень похож на Байкова. В главном похож – в простоте и надежности. Можно было не сомневаться: если он сказал «да» — то это точно «да». Не было того обмана и виляния, с которым много приходилось сталкиваться в последующие годы, общаясь с разного рода руководством.

— Не кажется ли тебе, что тогда вообще отношения были проще?

— Абсолютно! И отношения между людьми, и отношение к журналистам – в частности… Но иногда эта простота выходила боком, как говорится. Мы с тобой застали время дикого передела и стрельбы. Меня как жительницы Калиновки это коснулось и напрямую. Я имею в виду тот страшный случай 1995 года с джипом, взорванным возле детской областной больницы, на бульваре Шахтостроителей. Как раз рядом с нашим домом – ну, то есть, с соседним. По стечению обстоятельств, я была дома, и, услышав взрыв, выскочила на улицу разбираться, что там произошло, набирать материал для газеты. Папа не успел меня задержать…  Самое любопытное, что за двадцать минут до того я прошла мимо места будущего взрыва, направляясь домой.

— И сам город в 90-х начал сильно меняться…

— Конечно! Появлялось что-то невиданное, какие-то заведения и учреждения, связанные с определенными людьми, и за всем этим стояли свои легенды, зачастую – с мрачным оттенком. Шли процессы с одной стороны страшные, с другой – интересные. Удивительное время! Первые банки – и первые громкие уголовные дела. Свет и тень рядом, в одной упаковке…

— Это наложило отпечаток на твое отношение к Донецку?

— Не особенно. Я всегда любила город, да и сейчас люблю. Никогда даже малейшей мысли не было, что я могу его покинуть. И никакие другие города не прельщали.

«Донецк очень честный. Искренний. И цельный»

— Было что-то такое, что активно не нравилось?

— Да, претензии к Донецку у меня имелись. Мне он казался грубым. Но вообще, главное, кому доставалось  – это городское руководство. Классический пример – реконструкция бульвара Пушкина. Боже, как мы клеймили позором этого несчастного Лукьянченко за то, что он выкорчевывал деревья! Мне тогда казалось, что в других городах все происходит как-то иначе, правильнее, и люди там интеллигентнее. Оказалось, все не так…

— Ну, отчасти, может, и так – просто не всегда интеллигентные люди хорошие… А какие места Донецка ты любила больше всего?

— Парк Щербакова. Набережную – даже до того, как ее начали реконструировать.

— Мысль о том, что ты гуляешь по берегу несуществующей реки, никогда не смущала?

— Никогда. Просто не придавала значения этому – ну, что есть, то есть. Мы вообще с семьей очень любили гулять. Такая была манера – просто встали и пошли. Калининский район исходили вдоль и поперек. Очень любили выбираться в Ботанический сад, особенно к его ставкам. Это еще в школьные времена считалось очень круто – выйти туда, искупаться, позагорать, сделать шашлыки! Но вообще, даже просто пройтись по улицам было нам интересно. Посмотреть, чем живет город, чем живут люди, как они организуют свой быт, как они делают для себя маленькие приятности. Вот за этим наблюдать мне всегда безумно нравилось.

— Чему Донецк научил тебя?

— Честности, прежде всего. Это вообще какой-то очень честный город, это понимаешь, когда видишь другие города и миры. Он очень искренний. И цельный. Он напоминает мне какое-то сильное животное, которое крепко стоит на всех четырех ногах. Кого-то типа быка со своим упрямством и силой. У него, бесспорно, есть свой характер. Что мне дал этот город? Да совершенно все! В Донецке прошло все – и лучшее, и худшее, и красивое, и печальное. В Донецке я нашла любовь моей жизни, там выросли наши дети. В Донецке мы были счастливы…

Ясенов