Под напором образов и звуков

В 1930 году, когда страна вдохновенно потела над выполнением и перевыполнением первого пятилетнего плана, трудовой порыв народных масс был эмоционально подпитан появлением первого советского звукового документального фильма «Энтузиазм (Симфония Донбасса)».

Стоит сразу сделать пару оговорок. В этой рубрике мы с вами все больше говорили об игровом кино. Но тут случай особый. Во-первых, фильм получился культовый, навороченный с точки зрения революционных творческих решений (того времени, понятно). Там сочетались хроника с постановочными кадрами, натуральные звуки шахт и митинговые страсти с музыкой, скажем, Дмитрия Шостаковича. Во-вторых, да просто незаурядная работа, прославляющая тружеников Донбасса. 

Это же в последние годы оказалось, если поверить кое-кому, что наш край – дотационное недоразумение. Тогда он был надеждой и фундаментом для расцвета всей Страны Советов.

Создавал весь этот «Энтузиазм» и наяривал «Симфонию Донбасса» передовой творческий коллектив во главе с режиссером Дзигой Вертовым. На самом

деле его Давидом Кауфманом звали, но в историю кино он вошел и под плиту на Новодевичьем кладбище улегся именно под таким странным псевдонимом. Собственно, в 1930-е годы страна бурлила свежими идеями, новыми словами, внезапными явлениями, так что вычурным псевдонимом творческого человека пронять было сложно. А вот модерновыми технологиями, концептуальными финтами – очень даже. И тут надо отдать должное Вертову – в своем фильме о героических буднях Донбасса он смог поразить общественность в мировом масштабе.

Специалисты говорят, что «Энтузиазм» чрезвычайно впечатлил даже такого привередливейшего знатока кинопроцесса, как Чарли Чаплин. Якобы тот дал ленте восхищенную оценку.

Что же, очень может быть. Даже сейчас, когда смотришь эту психоделическую картину Дзиги Вертова, невольно шалеешь от напора образов и звуков. Могу представить, в каком состоянии покидали залы неизбалованные шоу любители кино в 1930-е годы! Полагаю, не приходя в себя, неслись на работу с единственным желанием дать стране угля – если даже и мелкого, но чтобы побольше. Ловкие кинематографисты так смонтировали картинки и звук, что у зрителя не было ни единого шанса вырваться из-под влияния ленты на протяжении всех 67 минут ее демонстрации. Кадры динамично мелькают, на смену какофонии прокатного цеха или забоя приходят марши, вдруг – бах! – как гвоздь в голову, лозунг: «Донбасс идет в наступление!» Или: «Комсомольцы отправляются на донбасский фронт!» Или передовик, в себе невероятно уверенный, берет повышенные обязательства нарубить многие тонны угля сверх задания. И веришь: нарубит ведь как пить дать. Между прочим, все эти ударники, мелькнувшие в «Энтузиазме», не кто иные, как предтечи товарища Стаханова и его грандиозного движения.

Наверное, сегодня мы такие пропагандистско-агитаторские приемы назвали бы простыми и незамысловатыми. Так ведь с тех пор чуть не 90 лет уже минуло, многое изменилось и технологии развились до невероятных высот. А тогда, уверен, это было сильнейшее идеологическое оружие.

Почитал некоторую литературу об этом фильме. Высоколобые критики рассуждают о фирменных фишках и наработках Вертова. Он-де к своей ранней концепции «киноглаза», съемки как бы захваченных врасплох современников, в этом фильме прибавил еще и новинку – «радиоухо»… В начале картины, да и потом, по ходу дела, в кадре даже фигурирует девушка в наушниках для радиотелеграфа. Типа аллегорическая фигура, мол, мы вам и покажем, мы вам и расскажем. В принципе, когда наскакиваешь на выражения типа «киноглаз» и «радиоухо», на ум с ходу приходят работы русских авангардистов первой половины прошлого века и шестерни стихов Маяковского. Собственно, все они есть порождение одной эпохи. Так что вполне гармоничные ассоциации.

Коль уж речь зашла об эпохе… Знаете, Вертов смог очень реалистично передать ее атмосферу, жесткую и противоречивую. Режиссер не отказал себе в радости поглумиться над религией. Такой уж безбожный, богоборческий был социальный заказ. Сбрасывание крестов и замена их на куполах флагами и звездами, вынос икон и прочие святотатства показаны выпукло и со смаком. Апофеоз процесса выглядит, как поруганный храм, превращенный в клуб рабочей молодежи. Как следует потоптавшись по хоругвям, киношники перешли к более благородной тематике. Производственные сцены, где условия труда адские, механизация минимальная, а люди тому рады, вызывают сложную гамму чувств.

Кстати говоря, в фильме можно увидеть, как же выглядел молодой коногон, его тягловая сила, вагонетки, и услышать подлинный свист этого легендарного теперь уже персонажа шахтного эпоса. Заводской гудок узнаваем, за столько десятилетий для донецкого уха (не «радио», просто уха) он никак не изменился. Завораживает лихой и какой-то сюрреалистичный труд вальцовщика. Венчает же действие смена цехов и угольных пластов просторами нарождающихся колхозов и марширующими красноармейцами. Все верно, подход должен быть комплексный, государственный.