Было дело: хэви-метал, «Волна» и «Скула»

В восьмидесятые, на вопрос «Что такое — три буквы, начинается на „х" и написано на каждом заборе?» дончане, не раздумывая, отвечали: HMR — хэви-метал-рок. Увлечение «тяжелым металлом» захлестнуло город по самые верхушки терриконов, оставив от битломании и ABBA-филии одни лишь воспоминания.

Воинственные металлисты были сосредоточены на прививании правильного вкуса всем остальным. За битьем панков, хиппи и поклонников Юрия Шатунова, им было не до стилистических изысканий. А потому, под грифом HMR часто проходило все, что достаточно громко рычало: и Led Zeppelin, и Queen, и даже Кузьмин с «Динамиком».

Какое-то время металлисты оставались в оппозиции к истеблишменту («проститутки, наркоманы и прочие металлисты» — сказала однажды моя классная дама и сорвала овации), наслаждаясь своей неформальностью. Потом в программе «До 16 и старше» показали выступление Scorpions, в журнале «Ровесник» напечатали постер Kiss, а во дворец спорта «Дружба» приехала «Коррозия металла». HMR, перестав быть запретной музыкой, вскоре вышел из моды. Сейчас, «что такое — три буквы, на „х" начинается?» лучше не спрашивать.

Стихийный рынок, где продавали, меняли, щупали и просто орошали завистливой слюной разнокалиберный винил, получил свое название в честь пивбара «Волна» (сейчас там светится неоном одноименное казино). Здесь можно было приобрести пластинки Pink Floyd и Элиса Купера, свежие альбомы Duran Duran и ультрамодных в 80-е прибалтийских трэш-электронщиков «Зодиак». Но главный товар «Волны» не имел денежного эквивалента ни в одной валюте мира: каждое воскресенье она транслировала в эфир ощущение сопричастности с чем-то нездешним, запретным и необоримо притягательным. Человек, посещавший «Волну», мог бросить вызов Системе, даже не прибегая к таким популистским атрибутам, как «попиленные» джинсы или длинный хайр. Регулярные набеги ментов успеха не имели, поскольку доказать факт спекуляции было практически невозможно. А бороться с «Волной» на уровне идеологии было и вовсе безнадежным занятием.

Нужно сказать, что люди, продававшие или покупавшие на «Волне» фирменные пластинки, принадлежали к касте избранных. Стоимость новой, запаянной в целлофан «фирмы» (подделок в те благословенные времена не было, и пластинки легко делились на продукцию лейбла «Мелодия», умеренно дефицитный товар из социалистического лагеря и, собственно, «фирму») доходила до ста рублей. Основной же товарооборот «Волны» обеспечивала несовершеннолетняя шпана, килограммами скупавшая самопальные постеры, фотографии, значки, футболки и аудиокассеты. Все это пестрое изобилие было так же недешево.

Приличная заграничная кассета стоила червонец (для сравнения, МК-60 можно было приобрести за рубль с мелочью в любом универмаге). Футболка с изображением знаменитой айрон-мэйденовской мертвечины стоила в районе полтинника. Значок с Удо Диркшнайдером или, скажем, Ди Снайдером тянул на трешку. Такие значки были особенной формой протеста еще и потому, что производили их самым кощунственным образом. Октябрятскую звездочку или значок с символикой съезда компартии терли об асфальт до тех пор, пока не получалась ровная поверхность. К ней и приклеивалось скверного качества изображение, переснятое из журналов Kerrang! и Metal Hummer.

Поход на «Волну» был не только увлекательным, но и опасным приключением: чтобы пробиться к плодам иных цивилизаций, нужно было пройти сквозь оцепление гопников, съезжавшихся сюда со всего города. Относительно бескровный вход можно было обеспечить, положив мелочь в наружные карманы, а купюры — в носки. Значительно сложнее было покинуть «Волну» с только что купленной кассетой «на борту». Впрочем, махач на «Волне» считался почетным занятием, независимо от финансовых потерь и количества выигранных раундов.

"Скула" 

По пятницам, строго после пяти вечера, «Брехаловка» превращалась в «Скулу» — место сбора городских музыкантов и паразитирующих на них барыг (некоторым, представьте, удавалось совмещать). Этимология этого дивного слова проще, чем кажется и напрямую связана с происходившим там процессом: чем жалостливее скулишь, тем выше шансы продать кому-нибудь струны, микрофон или пружину для малого барабана.

Для всякого донецкого музыканта «Скула» была обязательным мероприятием. Тебе могли простить полное отсутствие слуха или намерения что-либо купить, но если ты нерегулярно отмечался на «Скуле», на тебя начинали смотреть косо. «По делу» сюда приходило не больше десятой часть всей публики. Остальные назойливо тусовались, демонстрируя патлы, цепи, браслеты и прочие неоспоримые доказательства своей принадлежности к шоу-индустрии. Отдельный разговор — эксклюзивный слэнг, имевший хождение на «Скуле». Гитара называлась «веслом». Самодельное «весло», сработанное под известный западный брэнд, — «палевом». Один незадачливый барабанщик из Макеевки принес на продажу «паленое весло». «Сколько весит?» — привычно поинтересовались ценой местные. «Килограмма три…» — растерялся барабанщик. И был публично осмеян.

Рассказывает Алексей Ашурков, лидер группы Dead Leo tr., главный звукорежиссер студии Fat Records.

«На „Скуле" я никогда особо не тусовался, поскольку был занят вещами, которые считал тогда более важными. Репетировал. Учился играть на гитаре и пользоваться ревербератором. Вообще „Скула" была почти безотказным индикатором: чем талантливее был тот или иной персонаж, тем меньше было шансов увидеть его в этой тусовке. По большей части там собирались алкаши, спекулянты, какие-то невменяемые панки с Егором Летовым на магнитофонах „Весна-202" — праздная и малосимпатичная публика. Так что никакой ностальгии по „Скуле" я не испытываю».