Всеволод Орлов — сын знаменитого донецкого журналиста Евгения Орлова. Сейчас он и сам — маститый представитель этой профессии, живет и работает в Москве. Но вырос и начал в Донецке. Ему есть что вспомнить о нашем городке. Что он и сделал в весьма специфической форме. Настоятельно рекомендую…

 

Когда самый главный город в моей жизни решает мне присниться, — а он иногда решает, спасибо ему, — он мне вот как раз таким и видится.

Рубеж 70х-80х. Поздняя весна или совсем раннее — тополиный пух еще не полетел — лето. Я иду куда-нибудь, ну, например, к другу Тёмке, через Первую линию, а не через бульвар. Делаю крюк, потому что там сейчас празднично: столбы во флажках, из громкоговорителей что-то кобзонисто-пахмутовское, бодро-маршево-безмозглое, но создающее приподнятое настроение. 

Троллейбусы проезжают со специфическим этим звуком электрического переключения. Людей много — выходной. Огромные афиши на кинотеатре Шевченко, что-то среди них есть завлекательное, про Робин Гуда, например, и нужно попробовать уговорить отца сходить. Если повезет, он найдет время.

Вообще, если повезет, то впереди масса всего. А пока что можно свернуть к Тринадцатому гастроному — там рядом киоск с мороженым, и у меня в кармане найдется тринадцать же копеек на сливочное.

Когда я был совсем маленьким, мама мечтала почему-то, что я буду работать в донецком Интуристе и водить по нашему замечательному городу толпы иностранцев, каковым на пяти-шести языках стану описывать эту самую замечательность.

Так не вышло. В т.ч. и потому, что того города давно нет. И той страны, в которой все это имело смысл, все эти иностранные делегации промышленников, сотрудничество в культурной унд профсоюзной сфере и т.д. — нет тоже. Странно, конечно. Границы открылись, а смысл исчез.

Поэтому экскурсию я могу провести только очень личную и только по старым фотографиям из времен, когда смысл еще был.

 

 

 

 

Универмаг "Белый лебедь".

Чуть правее прячется за деревьями мой второй по счету дом в Донецке. Это самый центр: напротив через дорогу — горком партии. А дом так аккуратно спрятан за двадцатиметровыми тополями (спилили уже, мерзавцы) и кустарником по периметру двора, что дает ощущение полнейшей автономии.

Когда в начале 90-х я ненадолго возвращался в родной город, мы выходили семьей утром во дворпрямо в домашней одежде с двумя джезвами кофе и любимыми керамическими чашечами, рассаживались на лавочке и обсуждали всякое — нам всегда было, о чем поговорить. Не знаю другого места в центре, где возможна бы была такая дачная жизнь.

А коробочка левее универмага — бар "Троянда". Очень классное на нем панно, стилизованно эту самую троянду изображающее. При позднем СССРе было место очень специфическое: собирались "деловые люди", отец ходил туда периодически решать какие-то вопросы под рюмку коньяку, меня несколько раз брал с собой. Эта особенная атмосфера советского "деловарства" осталась со мной навсегда — липкая, неправильная, шикарная, невероятно притягательная.

 

 

 

 

Библиотека имени Крупской.

Мы как-то с Андрюхой Омельянчуком и Серегой Ильиным решили написать продолжение к циклу про "Волшебника изумрудного города". А потом сделать из этого продолжения мультфильм. В общем, как сейчас бы сказали, — фанфик сделать.

Но поскольку мы были советские школьники, маленькие, но уже имеющие представление о методах работы с информацией, мы разделили книжки между собой, и постановили каждому перечитать, сделать выписки по сущностным вопросам, чтобы четко представлять себе особенности волковского мира и все придумывать в правильных рамках, а не как Бог на душу положит.

Ходить в библиотеку у нас было не принято: большие библиотеки у всех дома, если нет у тебя какой-то книги, с практически стопроцентной вероятностью она найдется у кого-то из знакомых, и можно взять почитать.

А тут не нашлось почему-то ни у кого то ли "Семи подземных королей", то ли "Желтого тумана", и мы как серьезные исследователи пошли записываться, ессно, не в какую-нибудь районку, а вот в эту главную научную библиотеку региона.

Спустя несколько лет я работал здесь с каталогами ИНИОНа. Интернета, конечно, не было, но мир как-то выживал и без него: любую книжку, которая тебе нужна, хоть из Сорбонны, можно было получить здесь в течение месяца. Ну, если она литована, конечно.

 

 

 

 

Гостиница "Турист". Злачное место.

Как-то, классе в 9-м, что ли, попал я на местном телевиденьи на какое-то обсуждение всякой разной культурки, типа диспут "классика vs попса". Впрочем, слова "попса" еще не было.

Ну, я консерватор-то с детства, так что выступал против бескультурной современности, ессно. А были там еще двое студентов из Донецкой консервартории, которые умно и аргументированно, как мне тогда показалось, всех убеждали, что "попсу" надо использовать для несения культуры в неподготовленные массы. Вот они, в частности, ведут дискотеку в этом самом "Туристе" и там ставят классику в рок-обработках, народ прётся (или, как тогда говорили, "тащится"), а потом, глядишь, и в необработанном виде начнет настоящее слушать. Очень призывали меня прийти и убедиться.

Пришли с другом Юркой. Пять рублей за вход, как сейчас помню, — бешеные деньги, в цену входит место за столиком и "шампань-коблер". Дискотека оказалась совершенно ничтожной по уровню, у нас на школьных вечеринках интереснее музыку подбирали. А тут — "ко мне подходит рыжий конь, косит лиловым глазом".

Девчонки из моей школы на класс-два младше с индейски разрисованными рожами ищут приключений на округлившиеся свои задницы. Парни постарше стараются "двигаться" и "выглядеть", поднятные воротники рубашек, галстуки-шнурки… Тьфу, плюнули мы, и ушли, презрев и пять рублей, и коблер этот дурацкий.

 

 

 

 

Детская железная дорога. Маленький, но вполне полноценный железнодорожный симулятор в парке Ленинского комсомола. Все, как у взрослых: стрелки, диспетчеры, проводники. И все делают дети лет по 11-12, очень взрослые — как мне казалось, когда я там катался. Форма у них была специальная железнодорожно-пионерская, береты, нашивки, рожи серьезные. Потрясающий был проект, на самом деле.

 

 

 

 

ДК "Юность".

Какие-то левые спектакли там проводились. Однажды нас классом загнали туда на какой-то не по возрасту детский для нас спектакль какого-то из минских театров. Спектакль оказался неожиданно на белорусском языке. Сначала ужасно раздражало. А потом я вдруг поймал музыку этих сочетаний раскатистых, несмягченных "эр" и округленных нежно "оу", и с тех пор звук белорусской речи мне очень нравится.

На этой сцене я впервые видел Вадима Писарева, тогда еще не лауреата всего, международно знаменитого танцовщика, художественного руководителя театра, гастролирующего по миру "без заезда", а просто талантливого щенка, обладателя всего лишь какой-то премии ЛКСМУ, которого выпустили в некоем праздничном концерте с балетной обработкой украинских танцев. Это была очень крутая акробатика, на самом деле. Когда я увидел много позже всякие гонконгские боевики, мне первым делом вот это выступление Писарева вспомнилось.

И сам я, как это ни смешно сочетается, тоже на этой сцене, если можно так выразиться, танцевал. Областной конкурс бальных танцев там был. А может, это я себе льщу — и конкурс был только городской. Не помню. Помню, что изображал квикстеп, да и то не точно.

 

 

 

 

Железнодорожный вокзал.

Донецкая область среди всех прочих статистических первых мест по тому и сему обладала также и лидерской позицией по плотности железнодорожных путей в СССР. Но сам Донецк — тупик, на самом деле, главные железнодорожные узлы в регионе — другие города. Поездов здесь мало, только в самые крупные областные центры страны, ну, плюс, юга, конечно, и еще кое-что по мелочи.

И все-таки это здание, а не аэропорт, всегда было воротами в город. Сколько езжено сюда (вокзал в Донецке — не в центре, и по местным меркам даже далековато от центра, остановок целых 10 троллейбусных, наверное, или даже больше, надо бы восстановить маршрут в голове). Место встреч и прощаний, предвкушения путешествий, ощущения "я наконец дома", объятий, обещания всякого хорошего. Особенное и по-особому любимое.

 

 

 

 

Кусок улицы Артема, вызывающий прямые ассоциации с Калининским проспектом в Москве. Правда, без "пятикнижия". Ну, и выглядит, понятно, много более уместно — вокруг нет старой застройки. Только напротив усадьба областной травматологии.

Место, вроде бы, центровое, но какое-то немного вторичное. Да, здесь центральный Дом книги, но ближе 130й магазин, и выбор в нем лучше. И так со всеми торговыми точками. Но школьную форму, помнится, почему-то покупали именно в этих нижних рядах.

 

 

 

 

Мост через Кальмиус.

В одном из тех дальних домов вдоль набережной жила моя первая учительница Тамара Захаровна Деркач, женщина отстраненно суровая, но очень справедливая и великолепно профессиональная, мы — кто у нее учился — крепко ей обязаны самим умением учиться, сознаем это или нет.

Вскоре после нашего перехода в средние классы она стала умирать — порок сердца. Наша классная руководительница, умничка, привезла нас к ней попрощаться. Ну, т.е. мы не знали, что прощаемся — поехали проведать болеющую учительницу. Так я в этом доме и оказался. Пили чай с какими-то печеньями, изжелта бледная Тамара Захаровна очень старалась быть такой, как всегда, но на прощанье всех перецеловала, что было для нее совершенно невероятно. Вспоминаю — влажнеют глаза.

А снят кадр откуда-то от комбината бытовых услуг. Здесь было крутейшее ателье, где царил Михаил Михайлович Бедрило, мужской портной номер один. Костюмы делились на "от Михалмихалыча" и остальное дерьмо, хоть ты его из Франции привези.

Попасть было почти невозможно. А чтобы сам Михалмихалыч, а не какие-то его помощники-ученики занимался, — так это вообще.

Отец у него шил и мне — могу городиться — там дважды костюмы "строили". Михалмихалыч выходил, аки император, в окружении свиты, девочек каких-то. Пиджак снимал — оставался в брюках и жилете, белоснежная рубашка, крахмальные манжеты с запонками, работал, не выпуская изо рта сигареты. Мнением клиента не интересовался вообще — сам знал, что больше подойдет в данных обстоятельствах и из данной ткани, высказывать пожелания следовало с очень большой осторожностью.

Отец, впрочем, ценил его не за портновское искусство, а как собеседника. Во всяком случае, заходил к нему с коньяком на поболтать за жизнь. Михалмихалыч, много лет обшивавший всю элиту области, знал всех и обо всех, был желчно ироничен и, видимо, точен в оценках.

 

 

 

 

Корт стадиона "Локомотив".

Скромная эта площадка относилась к разряду бесконечных донецких пунктиков про "мы лучшие". Какое-то на ней особое было покрытие, позволявшее говорить о лучшести в Европе по каким-то там непонятным мне параметрам.

Отец иногда комментировал какие-то значительные теннисные турниры, поэтому я пару раз сидел с ним примерно вот здесь, откуда снимают, и смотрел на эти странные живые шахматы. Не дышал, когда отец говорил в микрофон. Бутерброды, мамой собранные, ели и чай из термоса. Пикник такой.

Ничего привлекательного и интересного для себя в теннисе, впрочем, не обнаружил. Отец, насколько я понимаю, тоже относился к этому виду спорта с холодком.

 

 

 

 

Кинотеатр имени Шевченко.

Огромный — четырехзальный. Залы назывались "Красный", "Синий", "Зеленый" и "Желтый". Здесь шло большинство премьер. Кинопрокат донецкий работал отлично: новые фильмы выходили у нас одновременно с Москвой.

Огромные афиши на этом фото — скучные почему-то, чисто шрифтовые. Обычно они были весьма завлекательно нарисованы.

Кинотеатр стоит наискось через дорогу от дома моего детства. И еще сквер небольшой между проезжей частью и домом. Но я умудрялся так извернуться, чтобы угадывалось — что на афишах. Ну, и по дороге в магазин норовил так построить маршрут, чтобы рассмотреть хорошенько все.

Помню, что-то накосячил крепко и меня наказали: не пустили в кино на фильм "Капитан" с Жаном Маре. А фехтовальные фильмы были страстью. Накосячил, по-видимому, сверхъестественное что-то, удивительно, но не помню, что именно, потому что случай экстраординарный: мне в принципе было запрещено ходить на этот фильм, и я страдал из окна, глядя на черную афишу с фехтующей парой, которую я никогда не увижу. Забавно, но я так никогда этого фильма и не посмотрел. Скачать что ли из чистого любопытства? ))

Да, а в фойе появились первые в городе автоматы игровые. Самый бешеный адреналин вызывал почему-то примитивнейший "Морской бой". А "Воздушный бой", куда более интересный по механике, популярностью почти не пользовался.

Хотел, было, добавить, что это первый кинотеатр, куда я водил в кино девочку, но нет, то "Звездочка" была.

 

 

 

 

Это кольцо — подземный переход, пешеходная развязка. Южный край донецкого центра, за которым для меня начинался мир, уже как бы не вполне донецкий.

Чуть правее был небольшой квартал старых, довоенных маленьких домишек, несколькоквартирных, но с закрытыми деревенскими двориками. Калитки, внешние звонки. В одном из них родился и вырос мой отец. Мы ходили сюда в гости к бабушке, я страшно любил все эти романтичные катакомбы, пока отец не выбил ей здоровую квартиру в только что построенном микрорайоне "Текстильщик".

Отсюда до "Текстильщика" еще ехать и ехать. Говорят, там стало очень неплохо и даже понтово, но для меня это навсегда пустыри с неуютными новостройками и без деревьев. Не любил страшно и жалел бабушку, которой пришлось жить на этих выселках, не понимая, какой отец совершил маленький советский подвиг, превратив почти трущобу в классную трехкомнатную квартиру в нескольких автобусных остановках от центра.

А за длиннющей "китайской стеной" дома справа (на первом этаже у него гастроном "Ленинград", поэтому его так Ленинградом и звали) прячется один из немногих в Донецке действительно более или менее старых домов. Купеческий особнячок с башенкой, предмодерн такой. Чрезвычайно гармоничная постройка. 

 

 

 

 

Министерство угольной промышленности УССР.

Не знаю других случаев выноса республиканского министерства в какой-либо город вне столицы.

В начале 90-х в правом крыле на первом этаже разместилась редакция "Донецких новостей", блестящий проект друга моего отца Артёма Байкова, каковой проект был бездарно просран после смерти основателя.

Я там работал во время короткого возвращения в Донецк. Жена с дочкой приходили в этот скверик, что на фото слева, и я выходил пройтись с ними кружок-другой, поагукать с Настькой в коляске. В этом было что-то такое домашне кайфное: помпезное министерство, центральная площадь города, а для тебя это что-то вроде твоего двора, куда можно выйти в тапочках.

А сразу за Минугля дом Ирины Николаевны Климентьевой, коллеги моего отца по "Вечернему Донецку". Вот прямо окна ее видны отсюда. Когда я решил быть журналистом, именно она возилась со мной больше всех и научила-таки тому, чем отличается журналистский текст от школьного сочинения, как разговаривать с незнакомыми людьми по телефону, добиваться от них, чтобы рассказывали то, чего рассказывать не особо хотят, и главное — знать самому четко, чего ты от людей хочешь добиться.

Бесценную она дала мне школу — десять журфаков за пару лет.

 

 

 

 

Про Театр оперы и балета как-то писал. Прекрасный был театр в Донецке, большую часть классики я видел и слышал здесь. Солистов, оформление спектаклей, даже афиши помню до сих пор.

Но сейчас мне важнее снова то чувство "домашнести" посреди мегаполиса, которое давал мне только Донецк. Слева и справа от театра дома-близнецы последней сталинской застройки, 52 год или даже 53-й. Тот, что справа, виден за небольшим уютным сквериком. Там был гастроном "Киев". А тот, что слева, — мой дом, мой двор, моя самая родина из родин.

Дома строились для вузовской профессуры, которую переманивали в Донецк отовсюду, но переманили, в основном, из Новосибирска и Казани, когда местный педвуз стали превращать и успешно превратили в один из лучших советских университетов.

Жила, естественно, не только профессура. Жили, скажем, ведущие футболисты "Шахтера", в моем доме — Старухин, в доме напротив — Дегтярев. Жили адвокаты, главные инженеры крупных шахтоуправлений, много кто жил, вплоть до самого известного городского дантиста, монументального Иван Семеныча Ревука, который не брезговал подработкой на дому.

Помнится, у меня начал зуб расти коренной, когда молочный еще крепко держался. Так я впервые оказался в стоматологическом кресле — в квартире Ивана Семеновича. Честно сказать, перетрусил сильно. Меня честно предупредили, что может быть больно и следует вести себя, как положено мужчине. Поэтому я не заорал, когда стало действительно крутенько, но дурной своей ручонкой я держался для страховки за ворот маминого платья и рефлекторно сильно дернул — разорвал практически до талии.

Мама была красавица без всяких гипербол, так что г-н Ревук, подозреваю я теперь, мирно и успокаивающе гудел свое "ну, ничего, ничего" не от толерантности к щенку, а в силу полученных богатых впечатлений. Мама же, бедная, — я ее такой красной никогда в жизни не видел. Однако ж, она сдержалась и не просто сдержалась, а зайдя домой для переодеться, сходила со мной в игрушечный магазин — а он был на первом этаже нашего дома, этот дворец сказочных снов, — и еще и премировала меня настольной игрой про Полтавскую битву за то, что не орал.

Да, а главный режиссер оперного театра Кушаков тоже жил в нашем дворе, в доме напротив.

 

 

 

 

Донецкий планетарий. В младшей школе произвел на меня огромное впечатление. На долгие годы рисунки звездного неба, пунктиры созвездий, туманности и все такое стали для меня почти такими же романтичными, как мушкетеры и Робин Гуд.

Напротив, чуть наискось жила завуч центральной музыкальной школы и друг моих родителей Жанна Петровна Самохвалова, обладательница добрых рук и удивительного совершенно голоса — она не говорила, а пела самым натуральным образом. И слышать любую ее реплику, самую бытовую, было — как в театре побывать.

У нее был маленький домашний кружок учеников, среди которых была моя сестра и дети еще нескольких друзей семьи. Я возил туда сестрицу на занятия и сам становился участником всяких мероприятий.

Жанна Петровна устраивала для учеников чаепития, а по основным праздникам — непременные утренники с маскарадами, концертами, стенгазетами и прочими радостями, которые были всегда продуманы с такой изобретательностью, что достойно реабилитировали этот испохабленный слащавым детсадовским официозом жанр.

Муж ее, профессор консерватории, с готовностью участвовал во всей движухе и, конечно, был неизменным Дедморозом.

Они, кстати, были из той самой профессуры, что переманили из Новосибирска областные партийные боссы, формируя донецкую интеллигенцию. За что как боссам, так и приехавшим специалистам огромнейшее спасибо. Без этих людей Донецк никогда не был бы Донецком.

 

 

 

 

Цирк не любил никогда. Странное искусство, нелепое и ни о чем. До сих пор не могу понять, как многие люди поумнее меня могут находить в этих странных жанрах некую магию. Видно не хватает у меня какого-то отвечающего за эту тему центра — ну, вот как музыкального слуха.

А само здание это, похожее на картонку шляпника, с хитрым встречным обводом мне всегда очень нравилось. Страшно расстроился, когда узнал, что это типовой проект, по которому построено едва ли не большинство советских цирков. Зато у нас фонтан и даже с каскадом.

 

 

 

 

Гостиница "Шахтер" сама по себе для меня ничем не примечательна, кроме того, что там в поздние 90-е расположилась редакция легендарной газеты "Салон", где работала моя сестрица. Сам я, впрочем, в этой редакции никогда не был, но к тем из ее сотрудников, кого знаю, отношусь с огромным уважением — это был блестящий проект.

А на переднем плане эта вот летающая тарелка — это конференц-холл, по советским меркам крутой неимоверно. Я бывал там с отцом, поскольку во время международных или других крупных мероприятий там делали пресс-центр.

Донецк вообще богат был на международную жизнь. Во-первых, у него куча городов-побратимов по всему миру, и это не было формальностью: постоянные какие-то выставки, программы обмена и т.д.

Во-вторых, в Донецке проводилась целая куча промышленных выставок, угольных, конечно, в первую очередь, но не только. Например, какая-то значимая выставка медоборудования у нас регулярно проходила, помнится.

Боже, какой это был угар, как ломилось туда полгорода, а потом всенародно щеголяло с каким-нибудь узкопрофессиональными значками никому не известных фирм, шуршащими пакетами, показывало друг другу горы проспектов с непонятным оборудованием…

Мне и здесь повезло. Подруга моей бабушки занимала какую-то значительную должность в организации, за эти выставки отвечавшей. Поэтому у меня появлялись вещи довольно редкие — брелоки, сумки, бейсболки-футболки. В общем, всякий эксклюзив и невероятное богачество, ни в каких деньгах не измеряемое.

Хлам это был, конечно, как вскоре стало понятно. Но тогда — это были ворота в какой-то мир чудес типа каталога "Квелле", только не на картинке, а по-настоящему.

Вся эта суета вокруг барахла, кстати, стала отличной прививкой от разговоров о "западном качестве" с придыханием. Мы уже тогда знали, что футболки красивы до первой стирки, а кроссовки круты до первого удара по мячу.

Впрочем, это знание никого ни от чего не спасло.