03.10.2014

Разрушение Лидиевки

В университете меня быстро продвинули по комсомольской линии. Как сказал впоследствии наш секретарь факультетского бюро (еще несколько лет спустя он взял у меня почитать жизнеописание Гитлера и не вернул) – было в моих глазах что-то такое… Эдакое… То ли вдохновенное, то ли безумное… Короче, там увидели подходящий потенциал и избрали. Мне это не нравилось, но возразить как-то не получилось.

В бюро меня назначили отвечать за одно из страннейших направлений – связь с трудовыми коллективами. Тогда старались, чтобы нестойкие гуманитарии (а уж тем более – самые сомнительные из них, романо-германцы) не слишком отрывались от советской действительности. И прикрепляли студенческие коллективы к трудовым. Нашими шефами исторически числились суровые мужчины с шахты «Лидиевка».

Мне было 19 лет, но я уже понимал, что с пустыми руками отношения не завязывают. Выклянчив у секретаря червонец, я купил бутылку коньяку и со смешанными чувствами доверил свое тело автобусу №41 (кажется, тогда он был безальтернативным способом добраться в те края, не считая красногоровского 127-го, редкого, как археоптерикс). Была ранняя весна, и Лидиевка встретила меня жидкой грязью и пронизывающим ветром. На эту землю моя нога ступила впервые. Так случилось, что на Бирюзова я гостил, и даже трижды, а вот освоить более близкую Лидиевку как-то не сподобил создатель. Ну, а когда просто проезжаешь мимо Лидиевки – что остается в голове? Какой-то смутный образ. Подступающий к дороге террикон, ряды хаток. И шахтный двор. Все, как везде. Когда едешь мимо Лидиевки, она, не способная зацепить ничем, проносится мимо сознания, как материнские наставления.

Но вот я обоими ногами стою на этой земле. Шахтный двор распахивал объятия. Это был самый гостеприимный шахтный двор в моей жизни (до этого я видел их только два). Светлое здание АБК слегка напоминало по отделке дом Кроля, о котором я тогда не имел ни малейшего понятия. Комсомольский кабинет мне показали уверенной рукой. За дверьми, обитыми канцелярской кожей, мне явился крепкий красномордый парняга. Конечно, его звали Николай. Мы поладили бы и без коньяка. Мы поладили и с коньяком, в ответ на который у него оказались бутерброды с любительской колбасой.

— Девки у вас красивые? – поинтересовался он после первой же рюмки.

Ну, что я мог ему ответить? Девки на ФРГФ учились всякие. Но я не понимал смысл вопроса. В отношениях с шахтой должны были участвовать исключительно романо-германские мужчины.

Смысл я понял несколько позже.

В конце бутылки мы перешли к официальной части переговоров и легко договорились о двух коммунистических субботниках, которые, согласно плану воспитательной работы, мы должны были провести на шахте. Для Николая это было дополнительным геморроем – ему в отчетность наш энтузиазм не шел, а отвечать за нас, если что, пришлось бы ему. Поэтому он постарался выкроить нам самые безопасные участки работы. Но мы и на них умудрились отличиться.

Во время первого субботника нам доверили белить стволы деревьев вдоль шахтной территории. Казалось бы, совершенно мирное занятие! Но вы не знаете романо-германцев, у которых руки растут из задницы, а дури – не меньше, чем у ПТУшников. В самом начале субботника один из наших мастодонтов, огромный мариуполец со склонностью к руководящей работе, присел на бордюр и каким-то образов вывернул его к чертовой матери. Восстановить эту деталь пейзажа нам так и не удалось. Ну, а в дальнейшем процессе два жизнерадостных идиота с немецкого отделения, устроив игру в казаки-разбойники, сломали дерево, которое им доверили для побелки.

Сдавая работу, я дрожал, как осиновый лист, боясь, что меня за причиненный ущерб или разжалуют в простые топорники, или заставят оплатить восстановительные работы. Но Николай все быстренько принял, явно довольный, что обошлось малыми потерями.

Знал бы он, что ждет его в следующий раз!

Это было начало мая, между двумя праздниками. Наверное, бывает погода и лучше, но мне и сейчас кажется, что тогда стоял самый сказочный день в моей жизни. Небо синее, как глаза моей девочки Лиды. Сила ветра – 1 метр в секунду, он ласкал, как вышеупомянутая девочка… Короче, было волшебно.

Я почему так хорошо запомнил эту идиллию? По контрасту с развернувшимся далее триллером.

Был среди нас один эпический оболтус, Леня. Высокий, худой, как жердь, эффектный, как актер Андрей Харитонов, балагур и гулена, он страшно не любил работать и обладал просто сверхъестественным талантом находить выпивку в самых неожиданных местах. На сей раз Николай направил нас в близлежащий подшефный совхоз «Комсомолец Украины» — подальше с глаз и от греха. Вот честное слово – совершенно не помню, что он нам поручил делать (потому что мы все равно ни черта не делали). Но главное помню так четко, как будто оно случилось два часа назад.

В самом начале нашего невидимого трудового процесса Леня исчез. Это никого не удивило вообще: когда возникал малейший намек на работу, Леня всегда растворялся в субпространстве. Я немного нервничал (поскольку все-таки отвечал за головы однокашников), но не сильно. Леня тонко чувствовал все обстоятельства, и к нашему отъезду обязательно бы материализовался.

Но он возник раньше.

На площадке, где мы находились, наслаждаясь майской негой, стояла куча некондиционной техники. Ржавые остовы тракторов, списанные на пенсию сеялки (или молотилки?)… Душераздирающее зрелище. Кладбище железных животных. Композиция имени братьев Стругацких. Ни один из экспонатов не демонстрировал способность ожить. Но один вдруг… Ожил! Старый трактор с дверью, болтавшейся на одной петле, скрежетнул и начал ползти… Прямо на нас!

Бунт машин?

Мы бросились врассыпную. Трактор, двигаясь какими-то неземными рывками, с ходу въехал в железный забор, у которого мы только что лениво отбывали номер. И – замер… Тишина обрушилась на мир. И в ней, нарушаемой только пением романтических лидиевских птичек, вдруг проступило белое, как яйцо, лицо Лени. Он смотрел на нас из кабины глазами перепуганного ребенка, ждущего смерти за разбитую банку варенья. Таким этого великолепного нахала мы еще не видели.

Детали мы узнали, когда Леня слегка очухался и вернул себе способность говорить. Конечно, покинув нас, он мгновенно нашел собутыльников. Быстренько распил с ними поллитру и укрылся, незамеченный нами, в кабине трактора. Слегка вздремнул, а потом ему стало скучно – и он начал, от нечего делать, дергать рычаги. Ну, и додергался…

Пришлось мне ставить Николаю еще одну бутылку коньяку – уже за свои деньги. Разогрев пищевод, главный комсомолец Лидиевки пообещал замять инцидент, списать поваленную железную ограду на проделки стихии и накатать моему руководству благоприятнейший отчет о работе, проделанной нами на просторах Кировского района.

Под конец нашей беседы он опять спросил:

— Девки у вас красивые?

Видимо, этот вопрос его глубоко волновал. Видимо, он считал романо-германских самочек какими-то особенными, имеющими какой-то качественный секрет по сравнению с лидиевскими аналогами. Стараясь ублажить коллегу по партии всем, чем только можно, я заверил его, что девочки у нас – что надо. Хотя уже знал к тому времени, что никакого особенного секрета у них нет.

Результатом этого стала еще одна галочка, проставленная мне на факультете как члену бюро – совместная дискотека в «Бригантине» с участием шахтных ухарей (Николая в том числе) и наших красавиц. Мне следовало находиться там как главе мероприятия. Но мне сильно не улыбалось выступать в роли распорядителя этого клуба одиноких сердец. Сказавшись больным, я отсиделся дома, ожидая, с какими ответными разрушениями выступят лидиевцы на нашей территории. Но ничего такого не случилось. Более того: в результате дружественной дискотеки, сложилась одна семейная пара, продержавшаяся целых восемь лет.

Ясенов