09.05.2014

Ларинка, ушедшая на войну

Эта статья имеет подзаголовок "Грустный рассказ о мальчишках с улицы Чикирисова". Написал его наш друг Александр Леонидович Пешехонов специально к нынешнему Дню Победы. Текст пронзительный, но именно текущий момент придает ему особенной силы. Читаем…

Я никогда и никому не рассказывал эту историю. Она хранилась в моей памяти много лет с той поры, когда ее мне, мальчишке, рассказывала моя мать. В ту войну она потеряла деда, отца, дядю и брата. Отец погиб где-то в Германии, дядя, забранный на фронт из гулаговских лагерей, сгинул в лагере для военнопленных в ДК Ленина, брат пропал без вести под Запорожьем. Дед после всех этих смертей тихо умер сам. Все смерти обрушились только на нашу семью, остальная родня оказалась намного счастливее нас. Я всегда считал эту историю сугубо личной и слишком похожей на истории, которые случались в то время почти в каждой семье, чтобы можно было чем-то удивить других. Но сейчас, глядя, как по моей Родине снова расползается фашистская сволочь, я посчитал себя обязанным напомнить всем, какую цену заплатили наши отцы и деды тогда за то, что мы с вами живы и сейчас.

Их было пятеро. Мамин брат и мой дядя Алик Лукинов, его двоюродный брат Женя Белоусов и их друзья, жившие по соседству, – Женя Хворостьянов, Сережа Осляк и Лёвка, фамилия которого не сохранилась в памяти моих родителей. К началу войны им было по пятнадцать. Успели закончить восьмой класс двадцатой средней школы города Сталино, той, что находилась в пяти минутах ходьбы от дома. Обычные мальчишки с заводской Ларинки. Гоняли голубей, которые жили в маленькой деревянной будке в нашем тесном дворе дома №50 по улице Чикирисова, где в таких же маленьких и тесных домишках весело жило пять семей из многочисленной родни Григория Лукинова, полвека проработавшего на юзовском заводе. Катались на велосипедах, азартно резались в карты, слушали радиоприемник, бренчали на балалайке и мандолине. Дед Василий был полузащитником (хавбеком, как говорила бабушка) в заводской футбольной команде и стоял у истоков футбола в городе Сталино, так что его сын Алексей с друзьями часто гоняли мяч на улице.

С приходом немцев их жизнь резко изменилась. Арон Малишкевич, муж моей тети Марии, энкаведист, ушел на фронт, Михаил Руденко, муж тети Зины, связист в НКВД эвакуировался с семьей в тыл… Мой прадед Григорий Лукинов с моим дедом Василием, работавшим на заводе «Стальмост», остались в оккупации. Надо было кормить большие семьи. Сам прадед работал шорником и банщиком, шил на швейной машинке «Зингер» рукавицы и полушубки. Мальчишек постарше он устроил на завод, младшие ходили с матерями по близлежащим селам менять вещи на продукты. Остался и муж тети Тани дядя Вася Белоусов, которого немцы угнали на работу в Германию. Там он тяжело болел, но, к счастью, немецкий врач сделал ему операцию и дядя Вася все-таки вернулся домой живым. В нашем дворе постоянно квартировали немецкие солдаты. Электричество на улице было отключено, так что единственная электрическая лампочка, работающая от аккумулятора, была в комнате, где спали немцы. Через пару домов от нашего был какой-то немецкий штаб, где по утрам проходило что-то похожее на разводы караулов. Напротив штаба стоял танк, а еще через несколько домов располагалась полевая кухня. Постояльцы были разные. Одни пытались кое-как изъясняться с мальчишками, благо те учили в школе немецкий язык и понимали жалобы солдат на войну, которая этим немцам совсем не нравилась. Такие солдаты иногда совали самым младшим бутерброд, а один, Макс, вручал кому-нибудь из детей котелок и посылал его на кухню за обедом, который ему же и отдавал. Другие могли пнуть сапогом под зад, если им что-то не нравилось. Эти пинки хорошо запомнил мой другой дядя Гена, который девятилетним мальчишкой собирал для деда Григория окурки, которые бросали у крыльца дома немцы, жившие в самой лучшей комнате дома.

Через несколько дней после освобождения Сталино из вновь организованного военкомата ребятам принесли повестки. Забрали всех. Мальчишкам всем было по семнадцать лет, за исключением самого младшего из них, Жени Белоусова, которому только в декабре сорок третьего исполнялось шестнадцать. Но все равно он пошел на фронт. Сергея Осляка призвали 12 сентября, остальных – 13-го. Какое-то время они находились на сборном пункте в городе, но вскоре длинной колонной их повели через Авдотьино и Марьинку вслед уходящему на запад фронту. Тетя Таня, мама Жени Белоусова провожала их до самой Марьинки и когда у нее уже не стало хватать сил идти за колонной, она закричала шедшему рядом с призывниками офицеру: — Где мне искать наших сыновей? Он же почему-то грубо ответил ей: — Эти сыны теперь уже наши. А вашим сынам мы крылья обрубим.

Все ребята попали в войсковую часть 18993. Алексей Лукинов и оба Жени, Белоусов и Хворостьянов, попали в один взвод, остальных разбросали по разным. Потом от Алексея пришли два письма. Первое пришло 23 сентября, последнее – 30-го. Женя Хворостьянов успел написал четыре письма. Последнее – 2 октября. До этого он уже получил ранение.

А потом, в октябре на Ларинку возвратился с тяжелым ранением самый младший из них – Женя Белоусов. Он и рассказал дома о том последнем бое под Запорожьем. Женя бежал в атаку рядом с Алексеем. Немцы стреляли трассирующими пулями и начался сильный минометный огонь, вокруг стали рваться мины и Алексей, который повернул к какому-то холмику, успел крикнуть ему: — Женя! Беги ко мне! В этом момент между ними разорвалась мина и Женю ранило в правое бедро и пробило кисть правой руки… Он упал и больше ничего не видел и не помнил… Его отправили в госпиталь в Сталино. Рана на бедре зажила довольно быстро, но рука сильно гноилась, в ране копошились черви… Хирург госпиталя, расположенного в школе №33, что возле ДК Ленина, хотел ампутировать руку, но к счастью, все обошлось, хотя после этого Жене дали группу по инвалидности и комиссовали.

Сережа Осляк пропал без вести в декабре сорок четвертого – феврале сорок пятого.

Левка тоже пропал.

Больше на улицу Чикирисова из всех ушедших в сентябре сорок третьего не вернулся никто.

Ясенов