05.01.2009

Глава 1. «Черный верх», «белый низ»

«Линиями» в Юзовке называли улицы, проложенные в 1890-х годах в северном направлении от металлургического завода. Их современные названия таковы:
1-я линия – ул. Артема
2-я линия – ул. Кобозева
3-я линия – ул. Красноармейская
4-я линия – ул. Октябрьская
5-я линия – ул. Первомайская
6-я линия — ул. Университетская
7-я линия — ул. Постышева
8-я линия — ул. Горького
9-я линия — ул. Челюскинцев
10-я линия — ул. Федора Зайцева
11-я линия — ул. Флеровского
12-я линия — ул. 50-летия СССР
13-я линия — ул. Трамвайная
14-я линия — ул. Набережная
15-я линия — ул. Доменная
16-я линия — ул. Коваля
17-я линия — ул. Донецкая
18-я линия — ул. Заречная
19-я линия — ул. Кальмиусская

В дебрях старой Юзовки можно было укрыть хоть черта, хоть революционера, хоть контрабандиста. Время идет, традиции остаются: эти древние улочки и сегодня готовы принять всех, кто не в ладах с действительностью. Вот вам легенда о молодом мотоциклисте по имени Костя. Как-то он неудачно вписался в поворот где-то в районе юзовских «линий», ударился головой об асфальт, расколол шлем и потерял память. Правда, не полностью – забыл только последние пять лет. Не помнит, откуда у него мотоцикл (о котором, кстати, мечтал всю жизнь). Абсолютно не помнит, что он – студент ДПИ. Много чего отшибло. Но при этом Костя знает, что живет на проспекте Павших коммунаров, в доме номер такой-то, квартира такая-то. Идет туда, пробует отпереть дверь. Ключи не подходят. Звонит. Открывает какая-то горилла, представляется хозяином, говорит, что вселилась четыре года назад. Там, под квартирой, Костя и двинулся рассудком. Долго он еще бродил по «линиям», пугая кошек и влюбленных. Сердобольное население, не шибко богатое, все же подкармливало его, сколько могло. Потом Костя куда-то исчез. Рассказывали, что вспомнил все и нашел родных, друзей, мотоцикл, стал большим человеком и теперь отдыхает каждый год на Кипре, в одной и той же гостинице, персонал которой любит его, как родного, хотя и побаивается беспокоить в полнолуние.

Может, Костя и, правда, вернулся на Большую Землю, но только мы с бродячим фотографом Вагановым таки заметили на «линиях» странного оборванного субъекта в потертой мотоциклетной куртке с безумным взглядом молодого Денниса Хоппера…

Отсюда начинался город. Но как-то странно он начинался: пришли на местность английские (или какие там) землемеры, проложили по степной земле прямые отрезки – строго по чертежу, без малейших отклонений. И получились юзовские «линии». Донецк стартовал, как Санкт-Петербург: с геометрически выверенного плана. Результат, правда, иной…

Где стол был яств…

Из духа противоречия, мы решили погрузиться в дебри старой Юзовки там, где старины и след простыл. Громадный прямоугольник между улицами Челюскинцев и Коваля, а также проспектами Комсомольским и Дзержинского – результат масштабного социального эксперимента. «Линии» здесь были, да все вышли. Халупы стерли с лица земли, а на освобожденных просторах развернули такой себе современный микрорайон. Он считается очень престижным – самый центр! Близость смердящего металлургического завода? Пустяки! Человек донецкий не принимает в расчет небольшие экологические мерзости. Более того – даже может извлечь из них какой-то восторг. У меня есть товарищ – как раз тут живет, он директор небольшой фирмы и ежевечерне любуется с балкона таинственными сполохами на территории ДМЗ. Очень, говорит, похоже на Мордор в версии Питера Джексона.

Сорок лет назад здесь бурлила совсем другая жизнь. Отношения были проще, жизнь – мягче, хотя комфорту поменьше. Но радости имелись, правда, в другой форме. Например, где-то неподалеку благоденствовал микроскопический пивбар под условным названием «Тетя Аня» (по имени хозяйки). Проникнуть внутрь могло строго ограниченное число избранных. Тот, кто доверием тети Ани не пользовался, товар получал из окошечка на улицу. Некто Юра, мужчина с вечно подбитым глазом, за разумную натуроплату работал мальчиком на побегушках. «Видите, что образование с человеком делает! Он тоже в ДПИ учился», — наставляла тетя Аня постоянных клиентов-студентов политеха. Когда с Юрой случился душевный кризис, его сменила пожилая девушка по имени Синеглазка (причина прозвища — все тот же фирменный знак, густой бланш). У тети Ани (как, впрочем, и во многих других пивных) показывали фокус с оживлением красного рака. Суть заключалась в том, что рака перед представлением ненадолго клали в водку, отчего он загадочно краснел и терял подвижность. Затем (уже прилюдно) его опускали в воду – и он оживал, вызывая неизменный восторг аудитории.

Помнит ли хоть кто-то тетю Аню? Заговорили с местным населением. Народ контактен, но чересчур моложав. Паренек с чисто донецким именем Артем, выделывавший чудеса стритбола в своем дворе, явно не может нам помочь насчет древностей, зато делится е-мейлом для последующей связи.

В местах, куда мы идем далее, за само слово «е-мейл» можно получить по физиономии. Но именно туда нам нужно, потому что именно там – суровая правда донецких «линий».

«Черный низ»

Структурная ось «старой Юзовки» — проспект Павших Коммунаров. Он уходит вниз, к Кальмиусу. Там можно увидеть эту, так сказать, реку в ее, так сказать, наготе: узкое руслице, берега завалены хламом. Ближняя к реке «линия» (и последняя в исчислении) до переименования имела порядковый номер 19. Сейчас – улица Кальмиусская, как и следовало ожидать. Обветшалые, в разной степени, дома. Доисторическая ограда, сложенная из бутового камня: в юзовские времена — универсальный строительный материал.

«Линии» только кажутся одинаковыми: у каждой из них – свой имидж. Аккуратненькая Заречная улица напоминает ухоженную старушку. Горбатая Донецкая — в точности старый шахтер, разбитый радикулитом. Самая презентабельная улица Коваля — вроде бойкой тетки бальзаковского возраста, которая отчаянно пользуется косметикой и за счет этого иногда может обмануть судьбу.

Над поселком нависает огнедышащий террикон. Буквально рядом живут люди. Знакомимся с Анатолием. 15 лет назад он переехал сюда из Винницы. Такая перемена нам кажется правильной, да и Анатолий, похоже, несильно расстроен, что оказался в другой части Украины. Во всяком случае, домом доволен: бутовые стены толщиной в полметра. Старики рассказывают, что в один из углов дома в 1943-м въехал «Тигр» — и ничего, только штукатурка ободралась, да у фашиста погнулось переднее антикрыло. Беседуя с нами, Анатолий подбеливал стену, выходящую на улицу. Таким образом, он надеется защитить здание от «осадков», летящих со стороны ДМЗ.

На одном из углов печально смотрят друг на друга две телефонные будки. Дверей нет и в помине, трубки вырваны «с мясом». На память пришли рассказы дончан-«шестидесятников» о том, как начиналась эпидемия с разгромом таксофонов. Поначалу ведь это было не простое хулиганство, а идея: из электрической схемы телефонных трубок изымались катушки, которые использовались для изготовления звукоснимателей –их лепили на самодельные электрогитары. Начинающие рокеры искали свой путь к солнцу…

Чем ближе к заводу, тем дряхлее и тревожнее. Здесь настолько ощутима древняя «юзовщина», что кажется: вот сейчас из-за угла выйдут пацаны в сапогах по моде начала века, в кепках блином. Выйдут и спросят — за красных мы или за белых. А мы в ответ — по-чапаевски: «А Ленин за кого?»

Но нет, народ доброжелательный и очень простой. Хотя и настороженный. Фотоаппарат Сергея Ваганова вызывает живой интерес: «А чего снимаете?». Благодаря именно такому вопросу знакомимся с Вадимом. Он тоже не коренной дончанин, привезен родителями из Липецкой области, с тех пор — на «линиях»: сначала жил на Заречной, потом, после женитьбы, оказался на Коваля. В «линии» не так чтобы уж очень влюблен, но переселяться никуда не хочет, потому что потеряет сад и огород. Нынешнее жилье называет «и дом, и дача «. Жутковато даже представить, какие баклажаны вырастают на его плантации: экология способствует в основном выведению мутационных форм. Как у Цоя – алюминиевые огурцы на брезентовом поле…

«Белый верх»

Как показывает пример Магеллана и капитана Кука, миролюбие аборигенов – вещь непостоянная. Поэтому, раскланявшись с Вадимом, следуем дальше. Мимо гостиницы «Великобритания», прославленной Паустовским, движемся в направлении Университетской. Это «верхние линии», в юзовском исчислении – с 1-й по 6-ю. До исторического материализма здесь била ключом деловая и торговая жизнь: рынки и магазины, банки и бани, аптеки и трактиры, церковь и синематограф. Элитная часть поселка. На этих «линиях» строились двухэтажные здания – застекленные, украшенные витражами. Кое-что уцелело. Мой друг Владимир, ныне маляр из города Сиэтл (штат Вашингтон, США), жил в одном из буржуйских гнездовищ. Потолок его квартиры находился где-то рядом с Богом — в холле можно было разыгрывать Кубок наций по волейболу.

В самом центре верхних «линий» — сквер Павших коммунаров, парадное место старой Юзовки. Была тут развратная статуя Венеры, обнаженную грудь которой захватали несколько поколений молодых озорников. Считалось, что прикосновение к соску богини дарует мужскую силу на долгие-долгие годы.

Район верхних «линий» — сплошные компромиссы: между прошлым и будущим, стариной и новостроем, между чистотой и грязью, между оптимизмом и депрессией. И расположение у него двусмысленное: одновременно и в центре, и на задворках. Толком этот район и не трогали с довоенных времен. Юзовская старина глядит на вас во все глаза. Хотя — какая у нас старина…

Есть хитрый психологический прием: если боишься обвинений, атакуй собеседника откровенностью. Так что уж лучше сразу признаться: ну нет у нас приличной исторической части. Нет своего Подола и с Капитолийским холмом большие проблемы. Начало нашей истории — это «линии», нижние и верхние, одинаково заброшенные и одинаково неинтересные.

Впрочем, вы будете смеяться: приезжим (хотя бы в лице видного политолога Костя Бондаренко) эта убогая экзотика почему-то нравится!

Bonus
Константин Паустовский, «Книга о жизни»

Гостиница «Великобритания» заслуживает того, чтобы ее описать, как давно вымершее ископаемое. Стены ее были выкрашены в цвет грязного мяса. Но это владельцу гостиницы показалось скучным. Он приказал покрыть стены модной тогда декадентской росписью — белыми и лиловыми ирисами и кокетливыми головками женщин, выглядывавшими из водяных лилий. Неистребимый запах дешевой пудры, кухонного чада и лекарств стоял повсюду. Электричество горело тускло, читать при его желтушном свете было нельзя. Все кровати были продавлены, как корыта. Коридорные девушки в любое время дня и ночи «принимали гостей». Внизу на штопаном и перештопанном сукне бильярда отщелкивали «пирамидки» испитые юноши с кепками набекрень и в галстуках бабочкой. Каждый вечер кому-нибудь проламывали кием голову… Стены между номерами в гостинице были очень тонкие. По ночам я слышал вздохи, стоны, грубый торг, а временами душераздирающий женский вопль. Тогда вызывали швейцара, дверь номера выламывали, оттуда выскакивала с рыданьями растерзанная женщина, чаще всего знакомая коридорная девушка из этой же гостиницы, а за ней выволакивали какого-нибудь мутного парня с мокрой челкой. Он мычал и бил всех наотмашь направо и налево.

Ясенов