15.05.2018

Донецкий Беккенбауэр

Недавно исполнилось 60 лет Александру Сопко — пожалуй, лучшему защитнику «Шахтера» 80-х годов. Накануне юбилея я взял у него интервью, часть которого, касающуюся нашего города, с удовольствием переопубликовываю.

«С Беккенбауэром меня сравнили еще в Кривом Роге»

— Вас в 70-х сравнивали с великим Беккенбауэром…

— А, вы о моем тогдашнем прозвище (смеется). Было дело. Это еще из Кривого Рога пошло. 1972 год. Немцы — чемпионы Европы, Беккенбауэр один из лучших, и его передачи «шведой» была фишкой того сезона, он по-другому практически и не пасовал. Валентин Николаевич Новиков, мой первый тренер, сказал тогда, что «шведой» надо активно пользоваться, это очень скрытная передача. Пусть он и не так точен, как пас «щечкой» — но очень эффективен. Мне сразу понравился этот прием, а потом еще посмотрел, как Беккенбауэр играет — и почти полностью на «шведу» перешел, иногда даже во вред делу… В общем, внешне и правда стал напоминать великого Беккенбауэра и пас такой же, и то, что играл всегда с высоко поднятой головой, на мяч не глядел — смотрел, как передать.

— Плюс тогдашняя прическа?

— И прическа, да — такая же кучерявая, как у него. Самое удивительное, что когда я приехал в Киев, мне через пару месяцев ребята-динамовцы стали говорить: «Ну, ты как Беккенбауэр». Так и пошло — меня стали называть «Беккенбауэр» или просто «Бек». Не буду лукавить — я где-то старался его копировать. Он был тогда кумиром для меня.

— Вы его не встречали в жизни?

— Нет, не получилось пересечься. Когда он с «Баварией» в 1975 приезжал, меня в Киеве еще не было. А когда «Бавария» приехала в 1977-м, в ней уже не было Беккенбауэра. Так что мое знакомство с кумиром — чисто телевизионное…

«Я получил то, ради чего и уходил в Донецк»

— Александр Александрович, в 1981 вы переместились из Киева в Донецк. Из лучшей команды Союза — в не самую, так сказать, лучшую. Не было ли это для вас моральным ударом?

— Совсем нет. И быть не могло, потому что для меня на тот момент самым важным было начать играть в футбол. Все мои одногодки уже играли, уже засветились, были на первых ролях, а я все ковыряюсь в «дубле». Поэтому я готов был ехать куда угодно, чтобы заиграть в новой команде.

— Донецк, наверное, казался мрачной провинцией, как многим тогда в Киеве…

— Ну, не то чтобы уж так… Просто не хватало чего-то из киевской жизни, особенно друзей, которые там остались. Зато все компенсировалось тем, что я начал играть. Я получил то, ради чего я, в принципе, уходил в Донецк.

— Вы в команде быстро утвердились?

— Мне кажется, да. И очень показательно, что первый матч в новой команде был, как по заказу, с «Динамо» — на Кубок сезона-1981 в Симферополе. Может, он вообще стал самым главным матчем в моей жизни. Володя Пьяных заболел, и Носов говорит мне: «Вот и пробил твой час. Сразу же и покажешь, кто ты есть». Мне и самому было что доказывать своей бывшей команде, настроился как надо. Играл переднего защитника в паре с Валерой Горбуновым, и за весь матч мимо меня и муха не пролетела. Я выиграл процентов 90 всех верховых дуэлей, даже у Саши Бойко, с которым в этом трудно было конкурировать. Действовал «с листа», до этого никто не знал, на что я способен. Мы выступили очень достойно — сыграли вничью 1:1, правда, по пенальти проиграли. И после матча Лобановский то ли в шутку, то ли всерьез промолвил в компании Салькова: «Зря мы отдали Сопко». Для меня это было и комплиментом, и реальной оценкой моих способностей, и определенной сатисфакцией. Я понял, что я реально могу играть в футбол, что я могу играть в «Шахтере», хотя были разные опасения на сей счет. Самое главное, после этой игры на меня старшие ребята начали смотреть совершенно по-другому. После игры Витя Юрковский передал на команду несколько ящиков дефицитного «Новосветовского» шампанского. Начали «процесс восстановления», и все футболисты как-то разбились по интересам, по возрасту. Но из разных компаний все звали меня: «Пойдем с нами посидишь. Ты теперь наш». После этой игры я понял, что реально стал «горняком», что я свой в команде.

«За первые несколько месяцев в «Шахтере» я смеялся столько, сколько в «Динамо» не смеялся за 5 лет»

— Кто в той команде делал погоду?

— Было несколько авторитетов. Но вообще, должен сказать, что по сравнению с «Динамо» я обнаружил в «Шахтере» совершенно другую обстановку. В «Динамо» царила определенная атмосфера напряжения, конкуренции, внутреннего соперничества за позицию, за место в основном составе, и оно сказывалось и на играх, и на тренировках. Даже в тренировочных единоборствах в одной тренировке ты должен был доказать, что ты лучше, сильнее. Это в некоторой степени влияло и на отношения, и закрепощало. В «Шахтере» оказалось попроще. Юмор, раскрепощенность сквозили с первого дня. Я за первые несколько месяцев смеялся столько, что за все 5 лет в «Динамо» не насмеялся. Центрами, формировавшими такую атмосферу, были Старухин, Роговский… Виталика я вообще считаю уникальным человеком. Даже став лучшим футболистом страны, он был совершенно доступен, оставался совершенно на равных с ребятами из «дубля». Все могли с ним по-панибратски пообщаться и пошутить, и над собой пошутить он позволял, но и сам других подтравливал, рассказывал разные байки. Возле него всегда вились по 10-15 человек, особенно на сборах — от него не отставали, ходили за ним, заглядывали ему в рот и смеялись. Он был в плане психологии очень важным элементом для команды.

— Какая шутка Старухина запомнилась вам больше других? Понятно, что он хохмил всегда, но, наверное, запомнилось что-нибудь особенное?

— Он любил подтрунивать над Роговским. Это был его любимый персонаж, и там шел нескончаемый поток юмора.

— А почему именно Роговский? Потому, что тот обижался на шутки или был смешным в жизни?

— Там получилась своя история отношений. Они соперничали, они оба играли вместе в нападении. Кстати, Роговский тоже интересный персонаж был, совсем не безобидный, он все время спорил с «Бабусей», кто же из них лучше. Любимый аргумент Роговского был такой: «Если бы я тебе не подавал на голову, 90 процентов голов ты бы не забил». Старухин ему отвечал так: «Все наоборот: ты подаешь мимо, и твое счастье, что я нахожу позицию и добиваю твои неудачные навесы». Такая пикировка продолжалась постоянно. Виталик подтрунивал над лишним весом Роговского — когда у Володи был лишний вес…

— По моим воспоминаниям — почти всегда был. Роговский казался слегка грузноватым…

— Да, он был такой, знаете, сбитенький. Но при этом — резкий, быстрый и очень много обманных движений делал при приеме мяча, при ведении. Не боялся обводки, и она у него была нестандартная, он сам не знал, в какую сторону качнет. Когда он набирал форму, играл очень прилично! Виталик шутил: «Ты как сперматозоид, тебя хрен поймаешь!».

«Тот «Шахтер» мог добиться большего, если бы был кому-то нужен»

— Ну, а если говорить о более серьезных авторитетах в той команде?

— Тогда надо назвать, конечно, Дегтерева, Соколовского, Кондратова. С последними двумя я сблизился, мы вместе проводили много времени, мне с ними было интересно и им со мной. До сих пор дружим…

— Жаль, что та команда — с Дегтеревым и Старухиным — перестала существовать вскоре после вашего появления в Донецке…

— Тут надо понимать, что произошло. В межсезонье (конец 1981-начало 1982) «Шахтер» поразил кадровый кризис. Мы, игроки, понимали, что, занимая довольно высокие места в чемпионате СССР, в плане финансирования остаемся аутсайдерами. Мы убедились, что Виктор Васильевич Носов в этом плане человек не такой требовательный как, например, Лобановский, который мог пробить для своих футболистов что угодно. Это угнетало всех. И в конце 1982 сложилось так, что большая часть ребят из команды решили уйти…

— Вы имеете в виду, что Носов просто не мог пробить для вас деньги?

— Он даже не хотел этим заниматься. Он отдал это на откуп Калинину (Михаил Калинин, многолетний начальник команды — Е. Я.), который тоже не особо старался. На все наши «материальные просьбы» нам только неопределенно кивали. Было ясно, что руководство команды за тебя биться не станет. Такой подход: ты будь добр, играй и тренируйся, как следует, но вопросы свои решай сам. Как следствие, к сезону 1982 мы подошли с составом, который качественно отличался от другого. Зато появились молодые ребята, они резко вошли в коллектив, и через год «Шахтер» получил фактически новую и очень перспективную команду…

…- Которая, впрочем, не смогла добиться чего-то значительного.

— Там были сильные игроки. И если бы руководство города и области оказалось более амбициозным, создало условия, финансовые, в первую очередь, и административные, и был бы более требовательный принципиальный тренер, думаю, команда могла бы еще не раз завоевать медали.

— Если бы, например, секретарем обкома оставался Дегтярев, обожавший «Шахтер»?

— Совершенно верно. Но в наши годы такого покровительства и близко не было. Казалось даже, что та волна, которая смела Дегтярева, заставило его последователей предельно осторожничать в футбольных делах. По принципу «как бы чего не вышло»…

«Носов не сделал ничего такого, чтобы я считал его своим отцом»

— В Донецк вас пригласил тренер Виктор Носов — и, соответственно, перезапустил вашу карьеру. Можете ли вы назвать его своим «вторым отцом»?

— Я бы вторым отцом все-таки назвал Валентина Николаевича Новикова. Это мой первый тренер, который действительно из меня слепил футболиста, он определил мне позицию, потому что я начинал в нападении. Он оценил мои данные, посмотрел, как я читаю игру, и сказал: «Давай попробуем последнего защитника!» И после первой игры определил: «Все, это теперь твоя позиция». Именно с этой позицией меня взяли во взрослый футбол, в «Кривбасс», и звали потом в «Днепр», в «Черноморец», за юношескую сборную играл на ней, и в «Динамо» пришел на нее. Валентин Николаевич меня не только как футболиста сформировал, но где-то даже как человека. Он меня научил нормально относиться к коллективу, абсолютно погасил чувство звездности. При первых же попытках проявления этой болезни сказал: «Ты такой же, как и все. И вообще, на твое место у меня есть другой». Переживал, когда я попал во взрослый футбол, следил за мной — в общем, мы с ним действительно, как родственники. А с Носовым, с Васильичем у нас отношения немножко другие. Я когда попал в «Кривбасс», был под его опекой…

— Он там работал вторым тренером?

— Да, Гулевский был первым, а он вторым. Ему нравилось возиться со мной, что-то подсказывать. Но он не сделал чего-то такого, чтобы я мог назвать его вторым отцом. Когда я пришел в «Шахтер», то уже как сформировавшийся и квалифицированный футболист. Мы с Носовым в Донецке уже были больше как хорошие партнеры, у нас сложились доверительные отношения, он советовался со мной и мы вместе работали на команду. Мне уже не требовалось какой-то дополнительной помощи или опеки с его стороны.

— Вы были первым человеком, перешедшим из «Динамо» в «Шахтер»?

— Нет. Были уже такие случаи. Можно вспомнить самого Лобановского…

— Но он все-таки не из «Динамо» в Донецк перешел, строго говоря, а из «Черноморца»…

— Были и другие. Стас Евсеенко, чуть позже — Ванкевич с Кондратовым. С Витей Кондратовым мне даже год удалось поиграть вместе, и мы до сих пор дружим, он во многом мне помогал освоиться в Донецке. Я считаю, что Ванкевич и Кондратов очень много сделали для донецкого футбола в 70-е годы, когда был самый лучший период в истории «Шахтера». Конечно, специфика перехода у меня все-таки была. Первое время не хватало какой-то серьезности в подходе к работе. Если в Киеве я видел, что сачкануть априори было невозможно, то в Донецке «старая гвардия» во главе с Виталиком — она особо не любила тренироваться, и на это Носов закрывал глаза. Мне не хватало самоотдачи на тренировках, нагрузок, интенсивности. Я думал: «Как же мы играть-то будем?» Оказалось, даже с такими уменьшенными нагрузками можно выдавать прекрасные игры. Плюс, атмосфера внутри команды, расслабленность, шутки сразу бросились в глаза.

«Ну, думаю, и городок! Куда я вообще попал?!»

— А что бросилось в глаза в самом городе?

— Сразу вспоминается случай, когда я ехал за своей первой зарплатой (а получали деньги мы на шахте имени Горького). Полный троллейбус, и вдруг поворачивается ко мне мужчина, я смотрю ему в глаза — а у него наведены ресницы. Я просто опешил… Я о таком в Киеве только читал, ну или в кино мог видеть… А тут в Донецке — глаза в глаза. Ну, думаю, и этот пролетарский город поразила «болезнь голливудской богемы». И боком-боком протиснулся в сторону. Потом троллейбус освободился, я сел на пустое место — а ко мне подсаживается мужичок аналогичного вида. Ну, думаю, и городок! Куда я вообще попал?! Выходим на шахте Горького, это конечная — и я смотрю, за мной идет целая ватага этих мужичков с глазами, как будто подведенными тушью. И только там до меня дошло: «Это же шахтеры, у них же уголь там несмываемый!» Потом, когда первый раз сам спустился в шахту, поднялся и понял, как тяжело отмывать ресницы от угольной пыли. И понял, что это не болезнь богемы, а атрибут тяжелой шахтерской работы.

— Донецк как город вам нравился?

— Конечно, масштабы были явно не киевские. А сам город… Мне больше нравилась база, матчи, я же начал, наконец, играть — это самым главным было. Местный болельщик сразу как-то оценил меня и полюбил. Удовольствие от футбола перевесило то, что город был не тот. Через несколько месяцев я еще и квартиру получил, начал ее обустраивать, ко мне начали гости из Киева приезжать. И так потихоньку-потихоньку все нормализовалось. На второй-третий год уже появились свои друзья, свой быт был устроен. Поэтому как-то к Донецку привык. А если говорить о любимом месте в Донецке, то это, конечно, дом на улице Шекспира, 2, где я проживал. Но скажу честно: в последние годы, когда начались эти события, любое место Донецка для меня любимое. Когда попадаем туда с женой — смотрим, сколько там прекрасных мест и как мы его не ценили, когда все было хорошо. Город, который фактически стал европейским в 2012 году. Город, в котором жить было действительно классно.

Ясенов