Назвать в 1979 (кажется) году студенческое кафе «Бригантиной» было смело. По тем временам – даже дерзко. Чудилось в этом названии что-то морально-чуждое, пиратски-залихватское. Хотя, с другой стороны, благороднейший капитан Грей со своей бригантиной… Хотя, на самом деле, у него была шхуна… Впрочем, мы отклонились от темы.

 

Само появление студенческого кафе, умело замаскированного под стильную забегаловку, тогда, в разгар брежневизма, казалось загадкой. Родимые пятна разврата, заложенные в ее дизайне, концепции и устройстве, были видны невооруженным глазом. Но в конце 70-х проходили многие странности. Разрядка испускала дух, но еще шевелилась и пускала пузыри. И под ее трубы и кимвалы, под ауканье приближавшейся Олимпиады возникали всякие прогрессивные штучки. «Бригантина» плыла именно в этом фарватере.

 

Она была устроена очень просто. После затяжной лестницы – гардероб и что-то вроде мини-бара. Далее – большой зал с предбанником. В предбаннике курили, и не всегда болгарские, невзирая на комсомольские патрули и недружелюбно настроенный персонал, небезосновательно считавший студентов безответственными хрентусами. Ну, и зал – обычный себе ресторанный зал со столиками на шестерых, сценой и чем-то вроде танцпола. Там и происходило главное. Там устраивались факультетские вечеринки. Там проводили тематические дискотеки (глупейшее мероприятие, смесь противоположных жанров – общества «Знание» и поселковых танцулек, причем эффект этого «ерша» был поразителен по силе). Чего там только не было. Драки, конечно, тоже случались, и регулярно.

 

Неразрешимое противоречие, заложенное в «Бригантине», состояло в том, что, будучи чисто студенческой по замыслу, она не обладала ни фейс-контролем, ни вообще какой-то действенной пропускной системой. В итоге, просочиться в помещение мог кто угодно. В итоге, наползал всякий сомнительный элемент с Четвертого участка, Смолянки и даже Александровки. Считая себя гораздо круче студентов (по умолчанию, как сказали бы сейчас), они легко лезли на рожон. Но среди студентов было полно крепких ребят. В итоге, раз-два в год «Бригантина» принимала очень качественные боестолкновения с арматурами, дубинками и нунчаками.

 

Мое самое сильное впечатление от «Бригантины» связано с девушкой Нилой, которая сказала «да» в самый неожиданный момент. Самое волнующее – от выступления в составе кустарного гитарного трио на первой в моей жизни настоящей сцене. А самое яркое – от визита гостей из города Шеффилда. Нас, студентов романо-германского факультета (чином не меньше третьекурсника) напустили на побратимов, чтобы мы их обволокли своим языковым совершенством (на самом деле, несуществующим). И чтобы в узком промежутке между артиклями и междометиями поместили все, что требовалось доложить о единственно возможном образе жизни. Англичане оказались отличными ребятами. С нами за столом их сидело трое: бородатый учитель литературы Кен, неизвестно какой профпринадлежности 35-летняя мышка по имени Сюзи и… Хоть убей, не помню имени – краснорожий гигант-весельчак, глушивший водку, как не в себя. Мы говорили о футболе, об электронной музыке, об английской королеве – о чем угодно, только не о строе. В конце диспута красномордый подарил мне галстук с тисненым  баронским гербом и коронами. Галстук был синий, короны – золотые, и я, никогда не любивший этот предмет одежды, был сражен наповал. Потом мы провожали гостей, долго хлопали  по плечам, а расхрабрившуюся мышку целовали взасос. Потом я вернулся к своему столу, чтобы забрать галстук – и ничего не обнаружил. Официант смотрел на меня невинными немигающими глазами цвета исчезнувшего галстука, честными, как Ганди. Концов было не найти.

 

В «Бригантине» следовало держать ухо востро. Тут один известнейший донецкий журналист, пиарщик и менеджер получил по голове обрезком трубы.