Мое знакомство со спиртом «Рояль» состоялось благодаря соседу. Его звали дядя Ваня Кошуба, он был шахтер-пенсионер – из тех, знаете, крепких мужичков, которые по подземному стажу вышли на заслуженный отдых еще во вполне сочном возрасте и получили возможность наслаждаться жизнью во всей ее полноте. В свое время он был каким-то передовиком на «Октябрьской», его большой портрет я даже находил в многотиражной газете, но к моменту нашего знакомства дядя Ваня был прост, как Диоген.

Однажды в разгар дня он позвонил в нашу квартиру и попросил меня зайти по небольшому делу. Кроме него, в квартире не оказалось никого – хозяйка вышла по делам, а больше у них никого и не жило. Дядя Ваня указал на кухонный стол, где он приготовил своеобычную закусь – соленые помидорчики, кольца вареной колбасы, ломти сала, черный хлеб. И над этим скромным великолепием зеленой ратушей возвышалась бутылка чего-то явно пожароопасного с надписью на этикетке — Royal.

На нашем поселке он появлялся в основном из шахтных закромов. В какой-то момент (кажется, в 1992-м) этих бутылок в торговой сети (невидимой ее части, по преимуществу) вдруг стало очень много. И «Рояль» взорвал мир.

В принципе, все мы росли с пониманием того, что спирт можно пить вместо водки, разбавляя его водой в пропорции 1:1. Это знание впитывалось если не с молоком матери, то в первых трех классах школы уже точно приходило. Речь шла о медицинском спирте – старшие товарищи внушали нам, что, в отличие от технического, он безопасен, с ним можно иметь дело, более того – даже нужно, потому что в спирте не живет никакая зараза, а значит, здоровью он не повредит (а вот магазинная водка – запросто может). Те, у кого в родственниках ходили врачи, могли чувствовать себя избранниками Фортуны. В нашей семье врачей было трое. Соответственно, мы считались удачливыми безмерно.

Не могу сказать, что спирт стоял у нас в семье на каждой тумбочке, но редкостью точно не был. Как следствие, могли возникать убойные ситуации. Однажды, когда мне было 6 лет, я в жаркий день вышел на веранду нашего дома на улице Орбиты у Ветковского ставка – и увидел на столе запотевшую банку с чем-то прозрачным. «Холодная вода!» — немедленно среагировал маленький мозг. Я схватил банку, опрокинул ее и… В тот уже почти момент, когда жидкость коснулась моих губ, я почувствовал резкий нокаутирующий запах и понял, что пить это мне нельзя ни в коем случае. Бог успел отвернуть мою руку и избавить от слишком раннего знакомства с тем, с чем заботливые друзья познакомили 15 лет спустя на квартире у однокурсницы Светы Тютюнниковой…

Спирт «Рояль» был обречен стать культовым. Хотя бы потому, что вырубал любую аудиторию – а что еще надо от настоящего народного напитка? Поражающая сила его была невероятной и непредсказуемой. Мой друг Свенссон рассказывал, что однажды, распив с приятелем в случайной компании за столиками буфета гастронома «Донецк» пару «Роялей» (разбавляла принесенный посетителями спирт сама же буфетчица, имея какую-то свою выгоду от процесса), очнулся в Калининском вытрезвителе той же ночью – в одних трусах и вовсе без нового джинсового костюма. А приятель, пивший там же и наравне, уцелел – более того, даже помнил, как сам добрался до дома. Правда, решительно не понимал, куда подевался Свенссон…

Впечатлял «Рояль» и как реагент. Вспоминает Евгений Лукьянов: «В начале 90-х пришлось работать пионервожатым в мариупольской Ялте. С собой из Донецка мы возили «Рояль», понятно, что не для медицинских целей. Вскоре было подмечено, что после замеса с ялтинской водой и употребления у всех наступала какая-то однотипная реакция — тяжелые животики и венская прочность стула. Грешили на что угодно. Разгадка пришла неожиданно. Проснувшись одним утром и заметив на столе недопитые стаканы (такое было возможно при сильнейшем насыщении организмов), увидели в них прозрачнейшую жидкость, а на дне белым слоем, как снег, лежала морская соль. А это что ни на есть народное средство от проблем с пищеварением. «Рояль»-то мы разбавляли ялтинской водопроводной водой – кстати, еще и удивлялись, что смесь получается какой-то «мутняковой», как самогон».

«Рояль» был дешев, ни одна водка не могла побить его в экономически честной конкурентной борьбе. Поэтому и отношение к нему сложилось благоговейное, хотя отчасти и панибратское. Как к дворовому главарю – опасному, но своему в доску. И вот представьте себе психологию ситуации, которую вспомнил Виталий Шепилов: «1993 год. Полночь. Зима. -20. Самое время попить пива и разойтись по домам. Район «Южного». Центр ночной торговли в виде бывшего киоска «Союзпечати» с наваренной решеткой, толщиной в руку. Стоим себе и пьем, обсуждаем суперновику — игру Doom. Рядом ошивается парочка бомжиков из разряда «оставьте допить, докурить, не выбрасывайте бутылочки». Рядом тормозит очень крутая иномарка – что-то типа «Опель кадет». За рулем дама. С ней парень. Он выходит из машины по направлению к ларьку. Пройдя пару метров, оборачивается и громко спрашивает спутницу: «Так что лучше — водочки или спирту?»  Дама в ответ: «Возьми пару литров «Рояля»». Парень идет к ларьку, бомжи с уважением рассматривают даму за рулем. Парень возвращается со словами: «Класс, теплый, почти горячий». После чего открывает капот, лихо выливает два литра в бачок омывателя, выбрасывает пустую тару прямо под ноги бомжам, прыгает в машину, которая лихо улетает вверх по Ленинскому. Бомжики долго и молча провожают машину взглядом, после чего переводят взгляд на пустые бутылки и замирают. Никогда не один мим не смог бы так достоверно изобразить несправедливость земного мироустройства».

«Рояль» был, как «лимонка». Мог рвануть – но вообще, служил надежным другом. Просто требовалось соблюдать несколько простых правил. Дядя Ваня Кошуба сразу же показал мне их на наглядном примере. Это был даже не рецепт – это было техническое задание. В стопку до половины наливался спирт. Потом добавлялась кипяченая вода. Стопка накрывалась рукой, стремительно переворачивалась и прижималась к ладони. По истечении 5 секунд (лучше их было отсчитывать в полной тишине) стопка возвращалась в исходное положение. За это время взаимопроникновение реагентов смеси достигало своего оптимума, и ее следовало употреблять тут же. Промедление было смерти подобно.

Собственно, никто и не медлил.