24.06.2014

Исповедь радиохулигана

Один дончанин в разговоре с шакалами сайта "Донецкий" однажды разоткровенничался и рассказал о годах своей бурной молодости. Ну, это каждый может рассказать. Однако молодость нашего собеседника (зовут его неважно как, свое имя он предпочтает не афишировать в силу ряда причин совсем не сиюминутного характера) оказалась знаковой в силу принадлежности к одному из занимательных явлений эпохи застоя — радиохулиганству. Итак…

Вырос я в четырехэтажном двухподъездном доме на Девятой Химколонии. Правда, на "Донецком раскрое" этот квартал отнесен к ДОКу, но в годы моей молодости это точно называли Девятой. Это был типично шахтерский поселок, процентов на 70-80, в основном с "Панфиловской", были люди и с Горького, народ жил простой, ребята были не прочь подраться. Мы, дворовые пацаны, между собой тоже дрались. Но были и более суровые ситуации – битвы между поселками. Мы враждовали с Октябрьским и временами – с Александровкой. К битвам готовились. Кастеты, цепи, палки, арматурины – амуницию снаряжали к выходам на танцы в Смоляниновский парк, потому что все уже знали: будет драка.  Самое потрясающее оружие, которое я там видел – это заточка, длинное шило, которым можно было проткнуть человека насквозь. Отдельные лица имели даже револьверы – но это уже была блатота, покруче и в законе, они осуществляли общий контроль.

Слава Богу, я был из семьи военного, и батя сурово карал за все блатные дела, так что по природе я был правильный. А куча моих дворовых приятелей так в тюрьме и позаканчивали свои жизни. Но в принципе, поселок котировался, и когда говорил, что ты с Девятой химколонии – смотрели уважительно.

Площадь Бакинских комиссаров мы называли "бАкинской", с ударением на А. Почему – не знаю. Видимо, для форсу бандитского.

"Бухта печали"

В школе был у меня приятель Леня. Он очень хорошо соображал в радио, занимался в радиокружке. Я так, прицепом был рядом с ним. Он жил на Кировском поселке, за "Топазом". От него я впервые услышал о радиохулиганах. И тут же начал просить сделать мне приставку. В конце концов, он сделал, показал, как я мог бы смастерить ее и сам. Схема очень простая: берется бытовая радиоустановка, обычно – магнитола (чтобы был усилитель, была музыка и чтобы был звукосниматель для микрофона), а приставка генерирует ей дополнительные волны. Переменный конденсатор, контур, самая элементарная лампа – устройство простейшее! В подъезде у меня был кореш Сашка. Мы с ним залезли на крышу нашего дома, натянули антенну на изоляторах (предварительно расспросив пацанов, как это делается), на медной проволоке, которой тогда можно было найти сколько угодно. Отпустили отвод ему и мне. И начали выходить в эфир.

Начали мы с его аппарата – кажется, это была "Ригонда". Мой аппарат назывался "Рекорд-68". Смысл выхода в эфир был простой – общаться с другими пацанами, крутить свою музыку. И передавать приветы девкам, конечно! Вот так выйдешь в эфир, скажешь пару слов, поставишь музыку, переместишься во двор с портативным приемником (у меня был ВЭФ) – и слушаешь себя. Красота! Пацаны уважают, потому что знают: мы с Санькой – шарманщики! Это еще более подстегивало желание заниматься незаконным, в общем-то делом. Тогда ведь так называемое "радиохулиганство" очень жестко преследовалось, периодически по улицам ездили пеленгаторы. Но разве мы думали о последствиях? Молодые были, безбашенные, интересовало только то, что происходит здесь и сейчас. Лично я был разгильдяй первостатейный, за что регулярно и получал в школе.

Надо признаться, что у меня и музыки-то приличной не водилось, так что в эфире похвастаться было нечем. Самое "крутое", что я имел – диск польской группы "Но То Цо" и обычные советские пластинки, всякие там "Веселые ребята и прочие ВИА. Я не был продвинутым меломаном.

Позывной у Сашки был "Дельфин". Я был "Бухта печали". Тут, конечно, сказалась моя мечта о море. Продолжалось это пару лет. О нас узнали, мы завели связи в этом мире. Моя радиостанция "добивала" до Волновахи. Закончилось  все тем, чем и должно было закончиться. Вообще-то, находясь в эфире, я обычно следил из окна за улицей Куйбышева, по которой ездил пеленгатор. А в этот раз комнату с этими окнами занимала сестра, учившая уроки. И я прозевал момент. Вдруг – звонок в дверь: "Здравствуйте, инспекция связи!" А у меня все включено, все работает. Санька был не в эфире, это его спасло, хотя проверяющие к нему по проводу пришли – но аппаратура у него была спрятана, доказать ничего не смогли.

Ну, а меня раскатали по полной программе. Был составлен акт о том, что "Бухта печали" поймана и обезврежена. Закончилось закрытым судом (судья, папа и я) и приговором: штраф на 50 рублей и конфискация всего моего радиоимущества. Тогда батя меня даже не бил. Хотя, конечно, стоило. Я вообще ему и матери множество проблем и огорчений доставлял. А сколько он мне уделял внимания! Чуть выходной – он придумет для нас какой-то выход на природу, куда-то в сторону Красного Пахаря, на горки за Угольпуть. Берем с собой блокноты, рисуем с натуры (рисовал я очень хорошо, участвовал в городских выставках во Дворце пионеров). Играли в мяч, загорали…

На этом моя карьера как "Бухты печали" и завершилась. А в городе это вообще-то было очень распространено! Да что там — весь Донбасс был пронизан любителями вроде меня, встречались и гораздо более серьезные специалисты. Был свой кодекс. Матов в эфире, например, старались не употреблять.

Бритоголовые и истребители комсомольцев

Недавно встречались с однокашниками из техникума, и они мне сказали фразу, удивившую меня до глубины души: "А ты помнишь, что был лидером?" Не помню и до сих пор считал, что не был им. Но подбить на какое-то опасное дело мог. Как-то наш наши ребята угодили под суд за драку, в которой они нанесли противнику серьезные повреждения. И часть нашей группы – человек 18 — по моему предложению в знак протеста против этого постриглась налысо. Как нас прессовали в техникуме! Еще бы – защищают уголовника, потому что судили нашего друга по чисто уголовной статье! Меня как зачинщика собирались выгнать из техникума. Отец пришел спасать. Бывший военный, участник Великой Отечественной – спас меня его авторитет…

В техникуме я дружил с Вовкой, он жил на Грабарях. Вот это был парень в законе. Вообще, Грабари считались "в авторитете". Одно название чего стоит! Вовка был из самой простой семьи. В свои годы мог уже спокойно с отцом рюмку выпить за столом, мат шел у них разговорным языком. Кличку имел Жора Самогон, очень разбитной был пацан и большой мастер рассказать историю. И мы с ним создали Общество по истреблению комсомольцев. У меня где-то сохранился даже рукописный устав этой организации. Никакой политики в этом не была, мы не собирались свергать строй – просто дурачились. Задачи ставили конкретные: "Из комсомольца Жени Лубченко сварим мыло "Слоник" (а Женя этот был весьма упитанный субъект). И так – целый протокол. Ради хохмы создали организацию, которую вполне могли признать фашистской, националистической – не знаю, какой еще.

К счастью, поймали нас не органы, а мой папа. Это был такой шок… "В семье коммуниста, воевавшего практически всю войну – создавать фашистскую организацию???" Мне было так стыдно из-за этой моей шутки… Папа отнесся к делу серьезно. Пошел со мной в деканат, проверил, нет ли в техникуме следов этой моей деятельности. Грамотно поступил, зачистил все "хвосты". В итоге, все окончилось счастливо, и ни один комсомолец не пострадал.

У меня было три ситуации, когда меня собирались выгнать из техникума. О двух (радиохулиганство и бритье голов) уже рассказано, сейчас речь о третьей.

Три статьи

Дело было на улице Артема, в районе гастронома "Москва": драка, в которой меня вырубили, а в сознание я пришел в ласковых руках милиции. При мне нашли швайку и пачку порнографии. Две статьи! Нет, три! Вырубили меня хорошо, мы нарвались на спортсменов-акробатов.

Начиналось все в пивбаре-стекляшке возле ЦУМа (на углу Артема и проспекта Лагутенко). Взяли пива, кто-то из друзей принес пачку порнографических фотографий – причем очень приличного качества, в отличие от большинства такой продукции, ходившей по рукам в то время. Посидев, пошли к себе. Идем по правой стороне Артема, проходим гастроном "Москва". А я ж никогда буйным и задиристым не был.  Увидев, что один из наших, выпивший больше других, достает швайку и начинает ею хвастаться, обещая всем показать Девятую химколонию, я от греха подальше отобрал у него эту швайку и сунул себе за пазуху. Как у меня порнография оказалась – вообще загадка. Так или иначе, наши пацаны, заметив стоящую у одного из магазинов компанию, полезли выяснять отношения. Я бросился разнимать. И, как крайний, получил на встречном в лоб, упал, ударился головой и отключился. Все исчезли с места происшествия, кроме меня с сотрясением мозга. Мне и пришлось отвечать за все. Батя сумел замять это дело, но в техникум бумага все-таки пришла.

Обидно было, что учился-то я великолепно. Мне все давалось легко, но вот поведение… Бог избавил – и в третий раз мне удалось избежать отчисления. И, в итоге, я очень благодарен техникуму, который дал мне очень хорошие базовые знани. И, в конце концов, техникум подготовил меня к армии – и физически, и морально. А там уже и самостоятельная жизнь началась, в которой и радиохулиганство, и обычное хулиганство вспоминались как забавные эпизоды дурной донецкой юности…

Ясенов