05.09.2012

Тайны истуканов

Первым «именным» памятником нашего города стал «бронзовый Феликс». Бюст чекиста Дзержинского установили на бывшей Пожарной площади (переименованной по такому случаю в честь великого человека) 25 июля 1937 года. Это было вполне в духе советских времен: первым увековечили человека, который не имел никакого отношения к городу. Донецкие газеты неоднократно рассказывали историю о том, как во время войны памятник пострадал от авианалетов, как посеченного сколками бомб Феликса Эдмундовича спасал брандмейстер Кузьма Пеший, как его безбожно реставрировали в начале 60-х. Повторяться не будем. Но есть у памятника Дзержинскому другая, не столь известная история.

Вот ее мы расскажем с удовольствием. А заодно – и еще несколько историй о донецких памятниках.

Покушение на «бронзового Феликса»

За достоверность рассказа о памятнике Дзержинского я совершенно не ручаюсь, поскольку изложена она была одним донецким милиционером под «рюмку чая» в жанре «художественного свиста». Но тем не менее, не передать ее на всеобщее обозрения жалко. Вот она.

Представьте себе: начало 90-х, эпоха особенного бесчинства «охотников за металлом». Разве могли спокойно смотреть предприимчивые люди на такое богатство, стоящее у всех на виду – огромный кусок бронзы, без толку пришпиленный к куску гранита? Короче, в нескольких смелых головах созрел замысел. Купив бутылку хорошего коньяку (даже боюсь предположить, что в начале 90-х могло сойти за «хороший коньяк»), эти ребята вошли в деловые отношения с одним дежурным на проходной областного управления милиции (как известно, Феликс установлен в непосредственной близости от этой конторы). План был прост: ночью, когда «смазанный» дежурный будет на посту, быстро демонтировать Феликса и сдать его по назначению (пункты приема цветного металла тогда брали все, что ни принесешь). Как уверял один из подельников, снять бюст – дело плевое: закреплен он кое-как. Спасла Дзержинского счастливая случайность:  график дежурств перетасовали, а предупредить своих новый друзей не в меру коррумпированный милиционер не успел. Поневоле возблагодаришь небеса за то, что мобилок тогда еще не существовало …

Персонажи «Нельсона»

В 1953 году в Донецке появился еще один пришлый бронзовый герой – Тарас Григорьевич Шевченко. Фигура Кобзаря в натуральный рост на шикарном по тем временам постаменте из красного гранита на целое десятилетие стала главным памятником города. Все главные тусовки «оттепели» происходили возле нее. Молодежь, у которой всегда – ветер в голове, легкомысленно называла Тараса Григорьевича «Нельсоном» (разве вы сами не видите несомненного сходства между этим монументом и знаменитым флотоводцем на Трафальгарской колонне в Лондоне?).

Возле «Нельсона» собирались туристы, когда это увлечение приобрело в 60-е годы особый размах. А, поскольку Шевченко – все-таки деятель литературы, он служил также ориентиром для встреч любителей почитать и пообсуждать прочитанное. Тогда модно было критически относиться к беллетристике и любить поэзию – вот книгочеи и упражнялись, по аналогии со знаменитыми сходками на площади Маяковского в Москве. Был среди них один наблюдательный типчик по имени Веня, который долго присматривался к фризу на колонне, где, по идее, изображены герои произведений Кобзаря. Разложив эти группы на составляющие, он с присущей ему иронией дал им наименование: «Колхозники ждут электричку на Жданов», «Профессор Богословский учит ходить больного полиомиелитом», «Донецкие евреи совершают ритуальное жертвоприношение христианского младенца»… В общем, очень едкий был мальчик.

А центральная группа (там, где Шевченко читает свои произведения Добролюбову, Чернышевскому и прочим) у Вени называлась «Подпольная Лондонская ячейка принимает в партию Владимира Ильича Ульянова». Вот тут Веня явно перебрал с юмором:  невзирая на «оттепель», его забрали куда следует и на некоторое время отлучили от привычного общества.

Как Ленина туда-сюда вертели

В локализации главного памятника Донецка – вождю мирового пролетариата, открытого к его 100-летнему юбилею – приложили руку два местных партийных лидера. Областной руководитель Владимир Иванович Дегтярев, как рассказывал мне один из его референтов, по этому поводу даже устроил специальное заседание бюро обкома. Долго думали, в какую сторону развернуть Ильича, чтобы никого не обидеть: поставить тылом к Кальмиусу – обидятся макеевские товарищи: и так они считают, что областной центр по всякому поводу их притесняет. Развернуть, наоборот, лицом к Макеевке – тоже не вариант: во-первых, много ей чести, во-вторых, спиной к обкому никак невозможно. Задом к Минуглепрому – тоже: обида угольных «генералов» пострашнее макеевской… Оставалась только одна «безобидная» позиция – нынешняя.

А вот место расположения памятника определилось при участии первого секретаря городского комитета партии Николая Павловича Шульгина. По информации, распространенной среди донецких архитекторов, когда уже был утвержден проект памятника, приехали в Донецк столичные академики и привезли  плоский макет будущего монумента – вырезанный из фанеры контур памятника в натуральную величину. Стали академики вместе с Шульгиным таскать этот макет, думая, куда бы его пристроить. Нашли место, которое решительно не понравилось Шульгину. Все его соображения были отметены соображениями эстетической необходимости. Столичные франты укрепили макет, обнесли его для верности забором и, довольные, собрались было отдыхать, но не тут-то было: первый секретарь пригласил всех за стол. Николай Павлович был мастер принимать гостей: проснувшись наутро, те мало что могли вспомнить о вчерашнем вечере. А Шульгин, доведя приезжих до кондиции, вместе с водителями и еще парой-тройкой крепких обкомовских пареньков метнулись к макету и благополучно перетащили его на то место, которое нравилось Первому. Вместе с забором. Академики наутро почуяли подвох – но, чувствуя себя не в состоянии точно сформулировать претензию, махнули рукой и одобрили дислокацию.

Так Донецк в очередной раз победил провинцию. Как обычно, сметкой и хитростью.

Артем и клад князей Ливен

Главная интрига памятника Федору Андреевичу Сергееву (Артему) – его слишком ненатурально оттопыренный палец. Хотя, на самом деле, есть тут интрига и покруче. 16-тонное сооружение было собрано из отдельных блоков с нарушением технологии: изнутри блоки не скреплены должным образом, потому что на них не сделали выступов для соединения штифтами. Переделывать было уже поздно, поэтому приняли решение: заварить блоки снаружи. Просчитали, что должно держаться. Ну, уже 40 лет вроде держится…

С известного ракурса оттопыренный палец на левой руке революционера смотрится как хорошо развитый мужской орган. Об этом уже чуть ли анекдоты слагают, водят туристов, фотографируются… Разумеется, грех было не найти в этом скрытый замысел. В антисоветчине автор памятника скульптор В.Костин вроде бы замечен не был, как квалифицированный скульптор такой ошибки допустить не мог. Значит, рассуждают конспирологи – тут какая-то загадка. Много было версий, но одна из них – просто потрясающая. Мол, палец Артема указывает на место, где зарыт какой-то клад. В конце 80-х, когда активизировались разного рода безумцы, нашелся в Донецке человек, который именно так объяснял артемовскую странность. И даже вычислил, что под памятником зарыты сокровища князей Ливен, оставивших все нажитое непосильным трудом на  перекрестке дорог в степи после прихода к власти большевиков.

Этого безумца звали Костя, жил он возле Шахтерской площади и вполне серьезно собирался спуститься в один из ближних к Артему канализационных колодцев, чтобы тихой сапой прорыть оттуда подземный ход к сокровищам. Еле друзья отговорили… В середине 90-х Костя реализовал свою страсть к погружению в недра другим способом: уехал на нефтедобычу в Ханты-Мансийск. Бешеных денег не заработал, так что наверняка все еще мечтает о кладе князей Ливен…

Ясенов