В 1963 году известный донецкий писатель Алексей Ионов написал рассказ "Смолянка", где предложил новую, идеологически безупречную версию происхождения названия одноименного поселка. Считалось, что оно — от Смоляниновского пласта, а он — от помещиков Смоляниновых. Сорок с лишним лет ничего не могли придумать, чтобы "отмыть" неблагонадежный топоним. Ионов, обошедший весь Донбасс, коллекционируя народные истории, сказки и байки — смог. Публикуем его рассказ бекз изъятий и сокращений.

 

Смолянка

(Из донецких сказов)

 

Я, знаете ли, и сам многие годы пребывал в том убеждении, что шахта «Смолянка» взяла свое название от фамилии барина, донецкого землевладельца, который, быть может, как это случалось с господами, продулся в картишки и начал раскидывать, распродавать свои степные угодья, не подозревая, что в недрах его владений скрыты миллионы.

 

Тот посмотрел в карточку, небрежно ткнул пальцем. Официант перекинул страничку:

 

— А не изволите ли вот это – курочку, судачок заливной, антрекотик и всякое такое?

 

— Нет, спасибо, с дороги что-то не очень…

 

— Смотрите сами. А что прикажете из аппетитных капель – коньячку, мадерки?

 

— Нет, этого не надо. Нет ли чего полегче? Дайте бокал сантуринского сухого.

 

Малый побежал на кухню, а этот человек вынул из пиджака какую-то карту, расправил ее на столе и забыл обо всем на свете. Ему уже подали на стол, что было заказано, а он все смотрит и смотрит на свой планчик, как одержимый, глаз оторвать не может.

 

Целовальник мельком тоже глянул в бумагу, ухватил слова «Юзовка» и «Кальмиус», хотел что-то спросить, но прикусил язык.

 

Полюбопытствовал он, разумеется, не зря: полиция требовала от хозяина, что если появится подозрительный человек, подлежит незамедлительно сообщать о нем по назначению.

А хозяин, ясное дело, нажимал в том же духе на своих наемных. Полиция разъясняла: если человек веселый, пьет в свое удовольствие, поет песни, всякие там «Зачем я влюбился в тебя, дорогая» или «Не уходи, побудь со мною…», это ничего. Даже где рулетку пустят в ход или, по пьяному делу поколотят женщину известного поведения, — и это ничего, нежелательно, но терпимо. Лишь бы бунтарства не чинилось или бы чего прочего.

 

Официант, шельма, полюбопытствовал:

 

— Надолго пожаловали в наши палестины?

 

— Да посмотрю, какое будет обхождение.

 

— По торговой части или касательно завода?

 

Приезжий замялся, ответил загадочно и с усмешкой:

 

— Хочу легонечко потеснить заморских гостей.

 

— Как прикажете величать?

 

— Борис Иваныч.

 

— Премного благодарен.

 

Хороший, видно, человек, открытая душа, но… не умел, на свою беду, помолчать и не знал, что волки иной раз принимают человеческое обличье.

 

Полиция к нему без внимания. Но заинтересовались им другие. Что такое «заморские гости»? Как это разуметь? А это значит иностранные дельцы – хапуги. Их тут в Донбассе, понабилось, как лягушек в болоте. Юзы, владельцы завода, насторожились и через своих людей хитренько выведали, что этот Борис Иваныч Глебов – горный инженер, приехал из Петербурга и намерен строить в Юзовке шахту. У помещика он уже купил участок земли с богатыми, угленосными полями.

 

Утром отправился он в степь, на Смоляниновскую гору и долго ходил по балочкам, промоинам, вымерял что-то шагами, клал на карту компас…

 

В гостиницу Борис Иванович возвратился бодрый, веселый и все повторял: «Чудесно! Чудесно!»

 

В степи вскоре появился барабан — так шахтеры называли ворот – и хозяин и рабочие стали готовиться к тому, чтобы торжественно откинуть первую лопату земли. Сошлись шахтеры с Нестеровки, Семеновки, приехал полный причт из собора – освятить доброе начало. Пришли девушки с букетами в венках. Борис Иванович ходит веселый, встречает всех с улыбкой и приветом.

 

Но больше всех суетится Петруха Бесхлебный, бобыль, отпетый попами еще при жизни. Понимал он толк в проходке, направление ствола умел выдержать до конца и навесить бадью так прочно, что она не сорвется, не убьет человека. Петруху инженер поставил на проходе главным.

 

Существовал в то время удивительный обычай: первую лопату земли должна вынуть самая красивая девушка, какая только отыщется во всей округе. И вот выплывает павою из корогода дивчина – стати необыкновенной, смугленькая, брови вразлет, а зубы – как  творог. Простите: не мастер я описывать женскую красоту, мне легче прочесть геологическую карту.

 

Взяла эта девушка лопату с новым черенком, надавила туфелькой и отбросила в сторону кусок дерна с полынком и – так уж пришлось – с цветочком.

 

Глебов как увидал ее, так и ахнул: «Какая прелестная! Чья? Чья родом?»

 

Полагалось отдарить «легкую руку», то есть девушку. Борис Иваныч сунул руку в карман и отдернул ее, будто обжегся. «Нет, пусть подарок останется за мною — эта прелестная шейка достойна не такого ожерелья».

 

Петруху будто кто в грудь ударил. Он схватил хозяина под локоть, сказал с сердцем:

 

— Стоит ли эта девка с порепанными пятками, чтоб вводить тебя в расход?

 

— Нет, нет, — одарю по-царски!

 

Девушке Петруха махнул рукою, мол, убирайся с глаз долой, и та спряталась за подружек.

 

Глебов обернулся к гостям-инженерам, спросил игриво, по-французски:

 

— Видели красотку? Что как этот бриллиантик взять в хорошую оправу? О, я заставлю кланяться ей весь съезд горнопромышленников! Как зовут эту девушку? – крикнул Глебов в толпу?

 

Ему ответили:

 

— Смолянка! Смолянка!

 

— Смолянка, смуглянка… — сказал Борис Иванович. – Черт возьми! Так назову же я так свою шахту!

 

— Люди добрые! – воскликнул он в крайнем волнении. – Вам и детям нашим придется работать на этой шахте. Давайте назовем ее «Смолянкой». Ладно ли так будет?

 

Народ зашумел, захлопал в ладоши, полетели вверх картузы. Назвать шахту именем девушки  из народа – такого еще не бывало.

 

Что вы думаете? Эту девушку он не забыл, нашел ее на Донской стороне, отец ее работал зарубщиком на Рыковской шахте. Смолянка – это, конечно, уличное ее прозвище, волосы у нее были смоляные. В поселке ее все уважали, но ни один шахтер не осмеливался посвататься за нее. Какую долю даст он, гольтепа, этой царевне? Горе на нужде повенчать?

 

Да, Глебов разыскал ее, и это была его вторая ошибка: за Смолянкой ухлестывал, не давал ей на улице показаться не кто иной, как …Петруха Бесхлебный. Видно, надеялся прельстить ее своей дикой, степной красотою.

 

Но Глебову до этого какое дело? Он и сам молод, статен, такой, знаете, крепкий дубок, выросший на плодоносном русском черноземе. Такие в старину прыгали с самодельными крыльями с колоколен, кидались вплавь перемахнуть море…

 

Первые десятки саженей проходчики осилили довольно скоро. Но дальше, как на грех, стал встречаться плывунчик, потом порода крепости необычайной. Вскрыли на стосаженной глубине пласт – ан не тот – тоненький, не больше фута. Такой тогда и работать не умели.

 

Привезли, поставили на стволе паровые машины. Начали рыть глубже. Глебов ходит темнее ночи, не оправдались его расчеты. Прошли еще сотенку саженей, вскрыли еще один пласт. И опять не тот! Нужен трехфутовый! «Достанем этот пласт – какую я свадьбу закачу!»

 

Но тут пошла шнырять юзовская креатура. Юзам этот русак с его планчиком – как бородавка на глазу. Начали наступать Глебову на пятки, нашептывать: дескать, тут едва ли можно ожидать чего утешительного, тут, извините, можно потерять последние штаны.

 

— Известно ли вам про французский надвиг? Пласты тут перемешаны, словно лоскуты портнихи. Не разрешите ли предложить вашу проходку заводу – он начнет брать тонкий пласт.

Прикинулись доброжелателями, а сами с потрохами куплены Юзом. Пустили Глебову под рубашку ежа – «французский надвиг», лишили его сна и покоя. Чуть свет, торопится он на шахту, прыгает в бадью, требует, чтоб опускали быстрее. На дне ствола замеряет палочкой глубину шпуров, допытывается, достаточно ли забивают туда динамита, кричит, что Петруха ведет его к полному разорению.

 

Петруха отвечает ему зло, а глаза в сторону:

 

— Вы поглядите, какие тут породы. Буры садятся, как глиняные.

 

А юзовские наймиты уже распустили слух, что обанкротился Глебов, пузыри пускает. Кто-то из друзей умолял его любой ценой пройти до горизонта 350 саженей, не поддаваться англичанам. Глебов торопил, просил проходчиков: «Еще двадцать футов! Еще десять!» И профутился так, что и рабочих оставил без получки. Кончились его деньжонки.

 

Назначает он своим «доброжелателям» встречу в ресторане.

 

— Господа, нынче в десять часов вечера я скажу вам окончательное слово.

 

Заняли эти первостатейные жулики укромное местечко, сидят, разговаривают о постороннем. Оркестрион заныл что-то цыганское про любовь и измену.

 

— Борис Иваныч, чего ждем?

 

— Господа, наберитесь терпения…- Ковыряет вилочкой в салате и то и дело позвякивает брелоками – посматривает на часы.

 

Время позднее. Наконец, подлетает официант.

 

— Борис Иваныч, к вам человек.

 

Кинулся Глебов на улицу, крикнул:

 

— Ну что? Что?

 

Стоит перед ним Петруха Бесхлебный, лохматый, грязный, мокрый до нитки.

 

— А ну – погляди мне в глаза!

 

Шахтер повернул к нему небритую образину, но что там рассмотришь под керосиновым фонарем? Глебов сунул Петрухе какую-то монету:

 

— Погубил ты меня, разбойник. Но спасибо, что хоть не опозорил хозяина – не опоздал. Иди с богом.

 

Подошел дерганой походкой к своей компании, пошарил в кармане, сказал виновато:

 

— Одну минуту – я поднимусь к себе в номер.

 

Полагали, что он пошел потрясти бумажник или чековую книжку. А минуты через 3 к ним подходит метрдотель, белый, как бумага, дергает челюстью:

 

— Хас-спада, прошу вас – поднимемся наверх: там несчастье.

 

За звуками оркестриона никто ничего и не слыхал. Да и пистолетик у Глебова был плевый – бульдошка.

 

…Позвольте же досказать эту горестную повесть.

 

Петрухе, конечно, не удалось завладеть Смолянкой. С горя она кинулась в степь, побежала в теплую сторону, и поймали ее под Мелитополем, на Молочной. Петруху народ сжил со свету. «Как ты, подлая твоя душа, посмел лизать башмаки чужеземцам?!»

 

Он что сделал? Он был подкуплен, он днем тайно сообщил агентам Юза, что на триста двадцать шестой сажени вскрыт долгожданный пласт – три фута, а вечером не принес Глебову ни одного утешительного слова.

 

Бальфур, управляющий на заводе у англичан, хотел назвать новую шахту именем одного из сыновей своего патрона – «Айвор». Шахтеры услыхали это имя и давай пересмеивать, злословить:

 

— Ай вор! Ай вор!

 

Так и осталась шахта «Смолянкой» — воля народа священна.