Глава 13. Три образа жизни
Гладковка – поселок, сформировавшийся в конце XIX века вокруг шахты, принадлежавшей помещику Борису Гладкову. В составе города – с 1926 г. Северо-восточная окраина города, расположена между улицей Челюскинцев и руслом реки Кальмиус. Преимущественно частный сектор, имеется многоэтажный микрорайон шахты имени Засядько.
Когда деревья были большими, а автор этих строк еще не знал, что такое «котангенс», по городу начала ходить страшилка о людях, живущих в заброшенных выработках шахты Феликса Кона. Отвергнутые обществом, они в светлое время дня сидели в своих штольнях, а ночью выползали на поверхность и… Тут начиналось самое страшное. Как у Хичкока: больше всего пугает то, что не объяснено. Чем занимаются йети подземелья? Пожирают маленьких девочек? Крадут кур у мирных поселян? Отравляют колодцы? Никто ничего толком не знал. Но все понимали: это настоящий ужас, и на Гладковку лучше без особого повода не соваться.
Так я впервые услышал о ней…
Описание хочется начать в духе Цезаря: «Gladkovka est omnis divisa in partes tres…» В самом деле, Гладковка разделена на три очень разные части, и рассказать хочется обо всем. О выставке шикарных особняков на улице Коцюбинского. О грязных детях с «задних» улиц. О красочных граффити «микрорайона Звягильского». О зеленой балке и океане цветущих весенних садов. О загадочном Феликсе Коне…
И, конечно, обо всем этом будет рассказано.
Отдельно от Юзовки
История Гладковки, как и почти все в Донецке – это история вокруг шахты. Номер ее был 2-12, основал ее во второй половине XIX века помещик Борис Гладков. Это и есть легендарная шахта имени Феликса Кона. Кто такой Феликс Кон? По словарю – «деятель польского, российского и международного революционного движения». Более чем достаточно.
Но вернемся к Гладкову. Дела его шли прекрасно, возле шахты рос поселок — сначала бараки, потом каменные дома на фундаменте. Церковь, школа, инфраструктура. Но тут разразился экономический кризис, цены на уголь упали, основанное Гладковым акционерное общество разорилось. Отчаявшись что-то выжать из своего предприятия, он собрал вещички и навсегда покинул наши края.
Во время революции 1905-го гладковские шахтеры оказались в первых рядах борцов с царизмом. Волнения подавили, бунтовщиков наказали, часть поселка сгорела. Впрочем, его восстановили довольно быстро — вслед за кризисом и революцией, как обычно, наступил промышленный подъем.
В июне 1926 года «самостийное» существование Гладковки закончилось: по решению Сталинского совета, поселок был включен в состав города. На тот момент здесь проживали 1374 человека: 851 мужчина и 523 женщины (при таком раскладе, дамы должны были отличаться изрядной переборчивостью). В 30-е годы началась масштабная застройка, и Гладковка приобрела нынешние очертания. Некоторые дома стоят с того самого времени. Впрочем, их остается все меньше и меньше.
Двухэтажная Америка
От Гладковки — два шага до центра, но при этом Гладковка – на две трети частный сектор. Сочетание уникальное, спрос на земельные участки — потрясающий. Но только на участки: старые постройки, независимо от состояния, покупателю и даром не нужны. Как правило, их немедленно разваливают и на их месте тут же городят двух-, трехэтажное новье.
Если вы хотите увидеть результаты этой бурной деятельности, пройдитесь по улице Коцюбинского. Она — ближайшая к центру, поэтому ее и обработали первой. За несколько лет вышибли старину и наштамповали домовладений, в каждом из которых успокоились десятки и сотни тысяч долларов. Вдоль улицы — бесконечный ряд припаркованных машин: вполне адекватная ярмарка тщеславия.
Легко предположить, что в перспективе вся Гладковка станет такой «двухэтажной Америкой». Впрочем, пока до этого далеко. Кварталы, удаленные от трамвайной линии, — настоящий привет из глубины души. Здесь сохранены худшие поселковые традиции Донецка. Здесь покосившиеся заборы и лица с признаками отчаянных злоупотреблений. Здесь я обнаружил самый «убитый» «Запорожец» из всех, когда-либо виденных: ржавый до дыр, смятый, как похмельная физиономия, без двух боковых стекол, с болтающейся крышкой багажника, он бесстрашно подпрыгивал на ухабах, двигаясь со скоростью около 10 километров в час.
Пир духа
Часть местного населения, склонная к самоанализу, прекрасно осознает все эти милые недостатки. Но все равно, считает Гладковку лучшим районом города. «Вы не то время выбрали для визита к нам. Вам надо было прийти в мае, когда все вокруг цветет и пахнет!» — говорили нам с сожалением супруги Леонид Владимирович и Инна Давыдовна Спивак, поселковые старожилы. В мае каждый двор цветет по-своему: тут — шикарная коллекция тюльпанов, там — огромная шаровидная яблоня, которая помнит еще товарища Постышева. Кроме того, на Гладковке существует удивительный обычай: высаживать перед домами хвойные деревья. Можно себе представить, как тут гуляют на Новый год!
Но был не январь, а апрель. Мы спускались в балку, служащую границей поселка, и нам казалось, что почки на деревьях лопаются у нас на глазах. Не стоило сомневаться, что через месяц даже наиболее «убитые» части Гладковки будут выглядеть, как самые красочные картины художника Шишкина.
Ну вот, наконец, и балка (по-научному — «урочище Гладковка»). Рай для охотников «забежать на сторону». А вон и они! Умиротворенная пара при двухлитровой баклажке «Сармата». Краснолицая женщина лет 40 с хриплым голосом, нетрезвым спутником существенно моложе, бутылкой водки и огромным ротвейлером. В рощице на пригорке – двое юношей, обдумывающих житье.
И женщина по имени Надя, которая легко пересекла границу Донецка и Макеевки, приведя оттуда, с макеевской стороны, корову – подкормиться свежей травкой. На фоне микрорайона шахты Засядько буренка смотрелась парадоксально. Гладковскими харчами она была вполне довольна, давать интервью нам явно не собиралась.
И мы отправились в многоэтажную Гладковку.
Мемориал
В Донецке фамилии Засядько и Звягильский настолько сроднились, что уже и не разделишь. Мы говорим «Засядько» — подразумеваем шахту, которой «рулит» Ефим Леонидович. И наоборот. В общем, когда речь заходит о группе домов, изначально построенных для засядьковцев, то простоты ради называем это «микрорайоном Звягильского».
Он кажется вполне обычным. Саркастические доминошники, мамы с колясками, алкоголики в шаткой беседке – все, как везде. Но вот, на серой стене — удивительное по качеству граффити. А вот – еще, и еще. Мы попытались найти авторов этого великолепия. На нас посмотрели, как на тайных агентов горкоммунхоза. Сорвалось еще одно интервью.
Но определенно, молодежь на Гладковке — с особым творческим потенциалом. Иначе не возникла бы под самой крышей девятиэтажки громадная надпись красным «Лена, я тебя люблю!» Иначе не имел бы рядовой поселок сразу двух сайтов.
Мы покидали Гладковку по улице Звягильского. Раньше она носила имя Ионова. Не знаю, кто это, но директор шахты, экс-премьер, повелитель сельскохозяйственной империи и отец микрорайона, Звягильский заслужил, чтобы одну из главных магистралей Гладковки назвали в его честь. Это человек-эпоха, его след – не только в названиях Донецка, но уже и в фольклоре. О ком еще с трибуны областного совета один региональный руководитель мог сказать почти всерьез: «Каждое второе яйцо в области – это яйцо Звягильского?»
Bonus
Вовас/Ромас
В 80-х годах эта надпись виднелась на стеклах всех единиц донецкого транспорта. Троллейбусы, трамваи, автобусы. Сзади, сбоку, иногда даже спереди – «Вовас/Ромас»,процарапанное ключами или таинственным «термитником». Тайна сия так и не раскрыта. В журналистской среде бытует версия о том, что Вовас и Ромас – два здоровенных амбала с поселка шахты Абакумова, встреча с которыми не сулила никому ничего хорошего. От одного донецкого милиционера я слышал другую историю. Вроде бы в их ведомстве был человек, который задался благородной целью изловить Воваса с Ромасом. Он провел грандиозную аналитическую работу, вычислил, что эти люди живут на Гладковке – во всяком случае, туда вели все следы. И однажды отправился на отлов. Больше никто в донецкой милиции его не видел: на следующий день он уволился из органов и уехал в неизвестном направлении…
Ещё статьи из этой рубрики
Комментарии
Написать комментарий
Только зарегистрированные пользователи могут комментировать.
Разнообразие баек говорит о легендарности имен :)))) Ленина видел..... :)
К примеру, по утверждению старых рабочих, авария на шахте Засядько в 2001 году, унесшая 81 жизнь, случилась в забое шахты Бутовской, закрытом еще при союзе из-за чрезмерной загазованности. На Засядько времен нового капитализма, где мне довелось поработать (слава Богу, на поверхности), никто никогда не обращал внимание на такие мелочи. Там очень любили, как при коммунизме, подгонять достижения к датам. То, супермаркет, ко дню рождения Звягильского сдать, то план к Дню шахтера сделать. Вот оно и бахнуло.
Я был на Гладковке, когда хоронили шахтеров. Это страшно. Идешь – а у каждого подъезда гробы. Итак по всей улице…
Поэтому, наверное, не зря среди рабочих шахты Засядько ходит такая легенда…
Приключилась на шахте авария. Мнения расходятся, когда именно – то ли давно, то ли после перестройки, но оказались несколько шахтеров отрезаны в забое после аварии. Ну, дело такое, бывает, сиди и жди, когда откапают, только уж судя по всему, авария большая и ждать придется долго.
Нашелся среди них «старичок». Говорит, можем, конечно, подождать, да кто ж его знает, когда помощь придет. А места вокруг знакомые, старые стволы Фелика Кона. Можно, говорит, на поверхность и самим дойти.
Делать нечего, пошли. И почти с неделю проблукали. Но, в конце концов, вышли на поверхность и по домам, а там по ним уже поминки справили. Взрыв серьезным оказался и всю смену в покойники зачислили и свидетельства выдали.
Вот такая легенда нового времени.
На Засядько вообще много циничных людей. Близость к смерти располагает. Вот типичное высказывание дедушек с шахты – «Хочешь получить квартиру, женись на шахтере с Засядько, и подожди, пока он погибнет». И стоят на Гладковке несколько девятиэтажек, немым подтверждением этим словам. Большую часть квартир там раздали семьям погибших.
Один мой знакомый, Степан Юрьевич, дедушка – воспитанник Советской системы рассказывал историю произошедшую якобы с ним самим.
Жил он в поселке Ивановка, зажатом между шахтой Засядько и Гладковкой, и был у него сосед – одинокий дедок. Работал, пока молодой на шахте в забое, а как на пенсию вышел, осел на поверхности и трудовой стаж прерывать не собирался. Должен сказать, что при мне, на шахте Засядько, на первом строительном участке, работал слесарь 72 лет отроду. И мог он фору дать многим молодым. Так что в энтузиазме того дедка ничего дивного не наблюдалось.
Жил он одиноко. На тормозок всегда носил кефир с булочкой. В пьянстве замечен не был, дружбы особой ни с кем не водил. В общем, жил себе преспокойно до самых лихих девяностых и, не дожидаясь нового века, помер.
Сначала подумали – заболел. Мало ли что. Дед одинокий, телефонов мобильных не было.
Дней через пять, зайдя проведать, обнаружили труп. Похоронили по тихому, за счет шахты. Правда, участковый, разбираясь в документах дедушки, обнаружил, что у него есть дочка на севере. Ей послали телеграмму, но к похоронам она не успела. Моему знакомому, как соседу, передали ключи, да и забыли о ветеране социалистической экономики.
Людская натура всегда берет свое, и удержаться, чтоб не сунуть нос в чужую жизнь, мало кто может, а имея на руках ключи от чужого дома так и подавно. Короче посмертный обыск в квартире покойного состоялся. Только брать там оказалось нечего. Бедно жил. Шифоньер с тряпьем, диван развалюшный, утварь кое-какая на кухни, да стол обеденный.
Вот на этот стол Степан Юрьевич глаз свой и положил. А, что вещь добротная, не шатается, разве что столешница клеенкой пошарпаной оббита, ну да не беда. Чем не верстак? Или на летнюю кухню пристроить можно. Только неудобно из дома покойника вещи тырить, еще ведь и сорока дней не прошло. Решил подождать.
А тут с севера дочка покойного приехала. Поплакала на могилке, посмотрела на добро, нажитое отцом, вздохнула и собралась назад. Тут её Степан Юрьевич, для облегчения совести, и спросил про приглянувшийся стол. Мол, не нужен, поди? Нет, конечно, не нужен. Не повезешь же эту рухлядь с собой за тысячи километров. Забирайте, хоть все.
Радости знакомого не было предела. По отъезду родственницы, вожделенная вещица перекочевала в соседний двор, где была подвергнута небольшому тюнингу – удалению клеенки…
Хорошо, хоть времена тогда были уже, лет семь как независимые от России, а то бы пришлось моего знакомого хоронить рядом с соседом.
Вся столешница под клеенкой была устлана советскими четвертаками, по четыре в пачке!!!
Дед покойник, оказывается, всю жизнь копил, да вот воспользоваться не пришлось ни ему, ни дочке, ни соседу.
Сколько в этой истории правды – не знаю. Степан Юрьевич еще тот балабол был.