11.07.2013

Была ли жизнь до Юза?

Считают, что Донецк основан исключительно приезжими людьми. Истина, однако, глубже и шире. До того, как в Дикой Степи появился Джон Юз, на территории будущего города жили люди. И жили давно. Город их впитал в себя – легко, как губка впитывает влагу. Но нельзя сказать, что они так уж безропотно этому подчинились. Совсем нет – они вошли в город со своим духовным багажом, они дали городу ощущение свободы, дали то, чего не имели пришлые люди, подрядившиеся работать на заводах и шахтах, продавшие себя в известную неволю. Зато «пришлые» несли другие ценные вещи  – потрясающую работоспособность и здоровый консерватизм. Так вот и сформировался наш характер – противоречивый, но тем и сильный.

Самая распространенная версия начала нашей истории выглядит просто и не очень интригующе. Джон Юз высадился в голой степи, застолбил участок – ну, совсем как Смок Беллью на Клондайке. И понеслось: на ровном месте возник поселок, за сто лет разбухший до масштабов миллионного города. Но ведь была жизнь до Юза. И увидеть ее мне помогала сотрудница областного краеведческого музея Вера Мирошниченко.

Кто кого основал?

Но сначала – об одном научном споре, в котором, похоже, уже никто никогда не разберется.

В годы независимости возникла теория, основным профессиональным пропагандистом которой выступал профессор исторического факультета Донецкого национального университета Василий Пирко. Согласно ей, основание Донецка следует датировать не 1869 годом (основанием металлургического завода «Новороссийского общества»), а 1779-м. Почему? Потому что именно в 1779-м было создано первое стабильное поселение на территории города, существование которого подтверждается документально: слобода Александровка. Это благое дело совершил поручик Ефим… то есть, Евдоким Шидловский, которому царским указом был дарован надел земли в верховьях Кальмиуса.

Версия скорее понравилась городским властям, чем нет. Ну, в самом деле, приятно же стоять во главе города, которому не 100 с хвостиком, а 200 с лишним! Донецкая мэрия обратилась в Кабинет министров с просьбой официально передвинуть дату основания (такие вопросы, чтоб вы понимали, не решаются на уровне местной громады – иначе региональные патриоты завтра захотят быть древнее Рима). Киев посчитал, что оснований для переноса даты нет – потому что отсутствует проект и документ о начале строительных работ Александровки. А у поселка металлургического завода он есть.

Нет ничего глупее, чем встревать в эту тему: как известно, из двух спорящих историков правы оба. Но помнить о том, что задолго до Юза на территории города существовало поселение – обязательно стоит! Причем, поселение существовало даже не одно – Александровка просто была крупнее прочих. И надо понимать, что предприимчивый валлиец прибыл не в такую уж Дикую Степь, что с первых же дней пребывания на этой благодатной для него земле он стал контактировать с местными жителями, которые «слили» ему массу ценной информации, очень пригодившейся при постройке завода.

А значит, мы просто обязаны посмотреть, какой же она была – жизнь до Юза. Из уважения к самому Юзу. Да и к Донецку заодно, «портрет» которого в таком случае получается более объемным и чуточку более правдивым.

«Костюм»  и «ездец»

Евдоким Шидловский, кстати, основал свою Александровку тоже ведь не на пустом месте. До него в верховьях Кальмиуса были зимовники запорожских казаков, и есть основания полагать, утверждает Вера Мирошниченко, что их жители влились в состав Александровки. По данным переписи, проведенной уже в александровский период, мужское поголовье значительно преобладало над количеством женщин – это косвенное свидетельство присутствия запорожцев (в их зимовниках, как и в любых военных поселениях, с женщинами был дефицит). Приток «пионеров», конечно, облегчил задачу Шидловскому: он получал жизненно важные на первом этапе сведения о землях, погоде, нравах, угрозах, способах обогатиться.

Нормальных хроник о жизни и быте Александровки нет, но мы можем судить об этом по аналогии с другими казацкими поселениями. На территории области таких мест достаточно – Маяки, Казачья Пристань, даже в Славянске вела раскопки команда краеведческого музея в компании с местными коллегами. На территории Александровки археологией заниматься затруднительно – там сплошная застройка, частный сектор, свой огород никто не отдаст на растерзание группе вежливых энтузиастов, выясняющих обстоятельств давно минувших дней. Но вряд ли Александровские реалии как-то отличались от того, что историки знают о быте других поселений области того времени.

Наверняка, жили в каких-то саманных хатах. Пользовались очень распространенной в крае керамической посудой, прошедшей несколько стадий эволюции: сначала вся семья угощалась из одного большого горшка, потом появляются миски для индивидуального пользования с красивым орнаментом. Причем, что характерно, уже тогда в оформительском стиле нашего края – пограничного, как ни крути – стала появляться пестрая смесь украинских и российский традиций. К нам ее занесли из Слобожанщины, откуда родом, кстати, вообще весь восточноукраинский сеператизм…

Развитие технологий и рост достатка позволял приобретать в хозяйство сосуды, украшенные «поливой» — глазурью желтых, коричневых, зеленых оттенков. К началу александровского периода она из роскоши становится уже повседневным бытовым атрибутом. Большой популярностью пользовались «костюмы» — набор макитр, вставляемых друг в друга. Эта конструкция считалась очень хорошим подарком для хозяйки и на ярмарках уходили «на ура».

Внутри жилища украшались скупо, и одним из немногих ярких элементов интерьера были печные изразцы. Производили их, как правило, местные умельцы в гончарных мастерских. Из ряда изразцов складывали какое-то сюжетное изображение, в центре которого мог быть смачный композиционный акцент – чаще всего, всадник. Иногда – в виде Георгия-Победоносца с царской короной на голове (такая фигура называлась выразительно – «ездец»). На севере области удалось откопать даже керамическую плитку с изображением двуглавого орла – еще одно свидетельство смешения русских и украинских мотивов в наших Палестинах. Скорее всего, это не было свидетельством какой-то пропаганды или служебной показухи – просто в России, откуда приезжали служить в военные городки на севере области, такие плитки считались модными. Как в советском мещанском быту – ковры с цветочно-лиственным узором или, скажем, фотообои.

Угольная прелюдия

Задолго до Юза в Донбассе начали и уголь добывать. По нынешним временам, размах работ выглядит смешно: «копальни» на частных участках, рекордная глубина – двадцать пять метров. Добыча угля носила вспомогательный характер в хозяйстве – это был побочный промысел, типа охоты, пчеловодства, рыболовства. Дело, которым для «поддержания штанов» занимались в свободное от серьезных дел (земледелие, скотоводство) время. Но потребность в угле была – в каждом поселении функционировали кузни.

Чуть позже, в 1841-м, в Александровке возник уже и настоящий рудник. К тому времени у земли появился новый владелец – князь и Новороссийский губернатор Михаил Семенович Воронцов. Землю он арендовал у внука Шидловского, Ивана Ивановича, и, по договору, отдавал хозяину с каждого добытого пуда угля 2 копейки серебром. Воронцов развил рудник до уровня одного из крупнейших на Юге России.

Но, несмотря на все это, без Джона Юза Александровка могла бы так и остаться каким-нибудь «поселком городского типа» вроде Марьинки или Курахово. Появление металлургического завода «Новороссийского общества» изменило не только ландшафт, но и социальный климат. Со всех концов необъятной империи в Дикую Степь потянулись люди, очень сильно отличавшиеся от обитателей донецкого «пограничья».

Свобода и осознанная необходимость

Впрочем, и свободолюбивый «пионерский» контингент наших степей тоже сильно изменился. В частности, запорожские казаки, потянувшиеся сюда после разгрома Сечи, за полвека общения с плугом растеряли свои залихватские навыки и все больше превращались в стандартных крестьян. Хотя свобода самовыражения на осваиваемых территориях все-таки допускалась на порядок большая, чем в глубине империи. Во всяком случае, хозяйство селянам пограничья разрешали вести по своему усмотрению, и с повинностями не было так сурово.

Но по сравнению с новоприбывшими пролетариями – вот тут уже была большая разница. Приезжали ведь не от хорошей жизни. Приезжали те, кто почему-то отчаялся, выпал из системы, не мог получить у себя на родине земельный надел и надеялся заработать деньжат, чтобы поскорее вернуться домой победителем.

Пример классической юзовской семьи – предки моей собеседницы Веры Мирошниченко. Ее прабабушка была младшей сестрой в семье, где мать «служила» кормилицей у дворян. После смерти родителей девочка осталась на иждивении у сестер, которые уже вышли замуж, и в этом сообществе она оказалась не очень-то нужной. Сначала просто пошла работать к хозяевам, потом услышала, что где-то на юге можно хорошо заработать. Приехала в Юзовку и устроилась на шахте ламповой. Прадедушка Веры тоже был сиротой, воспитывался у дядьки и имел классическую мечту: заработать денежку, вернуться, обзавестись землей и построить свое хозяйство. Узнал о Юзовке, двинул «на юга», стал работать на металлургическом заводе. В поселке и познакомился со своей будущей женой. Еще несколько лет они всерьез надеялись вернуться и зажить на своей земле. Но потом город засосал. Появились дети, и заработка хватало уже только на то, чтобы как-то прожить и прокормить малышей. Попытались было построить дом в Юзовке, но случилось несчастье: на заводе прадедушка получил тяжелую травму, долго болел и умер совсем еще не старым…

Можно себе представить, какой стресс переживали люди, приехавшие из российского села в юзовскую «молотильню». Деревенская жизнь – она ведь какая была? Все время занят какой-то работой, с утра до вечера. С точки зрения жизни духа тоже все четко – общинная мораль дает точные ориентиры, не позволяет выбиться за рамки и потерять себя.То есть, полная определенность по всем направлениям. В городе – совсем не так. Большое количество абсолютно незнакомых людей, собравшихся из разных земель с разным укладом.  Изнурительная работа на износ, совершенно не похожая на то, чем занимался раньше. После работы – никакого досуга, никакой хотя бы возможности вести свое приусадебное хозяйство, чтобы ощущать связь с прошлым. В итоге, люди постоянно находились в состоянии стресса. Отсюда — и легендарное юзовское пьянство (о нем, впрочем – отдельный разговор).  

Новоиспеченные пролетарии были  изначально очень зависимы от тех денег, которые получали на производстве. А значит – зависимы от работодателей, властей, полиции, особенно в первые годы своего пребывания в Юзовке. Каждый из них понимал, что очень уязвим, что может быть лишен средств к существованию в любой момент. И человек на работе вел себя, как шелковый. А рядом, в степи, на расстоянии нескольких верст – люди совсем другого замеса, привыкшие сами решать свою судьбу. Пройдет несколько десятков лет – и они сольются, чтобы образовать тот странный психологический симбиоз, который называется – «донецкий характер».

Ясенов