Воспоминания разных людей, живших в нашем городе, будут попадаться в сети, наверное, бесконечно. Очередное мы обнаружили с помощью коллеги Бублика. Оно написано знаменитым хирургом Виктором Карпенко, который до 1969 года работал в Донецке, а потом переехал в Киев. Воспоминания Виктора Степановича оформлены в книгу «55 лет в хирургии», которую он посвятил внучке Елене. Мы с коллегой Бубликом выбрали из нее то, что касается местных реалий, и подготовили цикл публикаций. Сегодня — первая, о жизни в Сталино конца 30-х годов. Акцент — на Ветке, где жила семья Карпенко. Воспоминания весьма субъективно окрашены, что является одновременно и плюсом их, и минусом. Читаем…

 

РОДИТЕЛИ

Отец — выходец из бедной многодетной крестьянской семьи села Ивановка, Ставищенского района Киевской области… закончил в Ивановке двухклассную церковноприходскую сельскую школу. С 17 лет начал самостоятельный жизненный путь в Екатеринославе (Днепропетровск).

Работал с 1937 года в Сталино, после войны вернулся на Донбасс. По направлению райкома партии работал парторгом совхоза «Горняк», но большей частью работал преподавателем истории ВКП (б) в ремесленном училище Старобешевского района.

Помню, он рассказывал, как он добивался восстановления моста через речку Кальмиус и электрификации села Васильевка, где он был председателем сельсовета. Мост разрушили во время войны, но часть его остова сохранилась. Ездили в объезд, ломались подводы, застревали машины, вытаскивали их тракторами. Как ни пытался он сдвинуть с места восстановление моста, у него ничего не получилось — отвечали, что нет средств или не вошло в план.
То же с электрификацией села. Рядом, почти на окраине села проходила высоковольтная линия электропередачи. Специалисты говорили, что нужно поставить трансформатор, а затем уже провести разводку сети по селу. Куда он ни обращался, сколько ни писал в различные инстанции, вплоть до Киева и Москвы. Все осталось глухо. Его письма приходили в Старобешевский райисполком, т.е. в райцентр, ему устраивали накачку. Он рассорился с начальством. С одной стороны лозунги все во имя людей, все для человека, а на деле для облегчения труда и улучшения бытовых условий конкретного села ничего не хотят сделать.

Будучи парторгом зерносовхоза «Горняк» Старобешевского района, он видел, как с ведома дирекции совхоза разбазаривается зерно до оприходования, прямо с поля. Когда он об этом заявил в райкоме, его освободили от работы, потому что разбазаривали зерно с ведома работников того же райкома, в том числе и для них самих.

Он ничего не добился как борец за «правое дело», но семья постоянно страдала от этого.
Как-то при жизни мне с ним не удалось поговорить, чтобы узнать, почему он в 30-е годы скрывался от властей, почему у нас делали обыск. Из документов, оставшихся после него, это было непонятно. Маловероятно, чтобы его преследовали за то, что он был комиссаром полка 3 бригады Махно, когда она в составе Красной Армии воевала с Деникиным под командованием Дыбенко. В отряды Махно его направила Советская власть. Он говорил, что перед отъездом на Украину их группу политработников принимал и наставлял лично М.Свердлов. По приезде в Харьков распределением их занимался Антонов-Овсеенко. После смерти отца остался приказ по отряду, подписанный «Батько Махно», в котором шла речь об обороне участка Амвросиевка-Волноваха на деникинском фронте. Этот документ в 1953 году мы с братом Юрием сдали в Музей г. Донецка.

Мать — Ефросиния Осиповна родом из села Тракинь Севского района Орловской области. Село было очень бедным. Большинство его жителей время от времени уходили или уезжали на заработки. Так семья матери оказалась в Мариуполе, где отец ее работал чернорабочим на металлургическом заводе теперь им. Ильича. Мама говорила, что от непосильного труда ее отец рано умер. Мама после смерти отца осталась одна. За ней присматривали ее земляки и устроили в Мариупольскую больницу санитаркой. Отец рассказывал, что когда махновцы оставляли город Мариуполь под натиском деникинцев, из больницы эвакуировали раненых. Мама помогала укладывать раненых на подводы. Когда погрузка закончилась и подводы стали выезжать со двора, мама в растерянности крикнула: «А как же я?». Отец сказал: «Садись на подводу». Так она познакомилась с отцом. Вскоре они стали мужем и женой.

ДЕТСТВО

Родился я 28 октября 1923 г. в с. Ивановка Ставищенского района на Киевщине. Село Ивановка, очень большое, красивое и богатое, находится в 140 км южнее Киева. Жители Ивановки часто приезжали в Киев, обычно, на Евбаз (Еврейский базар) продавать свои товары и покупать необходимые им для крестьянского хозяйства вещи.

Весной 1937 г. отец уехал в Сталино. Летом он прислал немного денег на дорогу. Мы начали собираться в г. Сталино, где он жил и работал в артели инвалидов «Металлист».

Летом 1937 г. ранним утром мама, Юра и я приехали в Сталино. До рассвета оставались на вокзале. Первым трамваем я поехал в город разыскивать рабочий адрес отца. Места жительства мы не знали. Контора артели размещалась на Красноармейской улице, 5. В Сталино улицы назывались линиями: 1, 2, 3 и т. д. Местные жители город знали по линиям, но их названий не знали. Поэтому у меня были большие сложности с розыском Красноармейской улицы. Я не знал, какая это линия, а прохожие, к которым я обращался, не знали Красноармейской улицы. На почту или в милицию обратиться я не догадался. Уже в полдень, идя в который раз по улице, я совершенно случайно через открытое окно увидел отца, сидящего за письменным столом. Мы немного перекусили и отправились на вокзал. Он привез нас в поселок Ветка, где снимал угол в летней кухне. Вместе с ним жило еще три-четыре человека таких же обездоленных людей, как и он, уехавших в Сталино в поисках лучшей жизни.

С первых часов начался поиск жилья. Нашли проходную комнату. При изворотливости мамы зарплаты отца хватало свести концы с концами, но до получки всегда не хватало, поэтому ей приходилось подрабатывать. Первое впечатление о Сталино у меня было тяжелое. Грязный, запыленный город. Он был основан в 1869 г. при постройке металлургического завода англичанином Джоном Юзом и был назван Юзовкой.

Улицы первоначально назывались линиями. Первая линия, позднее центральная улица Донецка — улица Артема — проходила с юга на север. Западнее нее находились 2…6 линии, восточнее — 7, 8 и т.д. до 21-й. Позже их переименовали. На территории Юзовки были построены металлургические заводы предпринимателями Боссе, Путиловым, закладывались новые шахты. Поэтому город строился не планомерно, а в виде отдельных поселков вокруг заводов и шахт. Впоследствии эти поселки слились в один город. Поселки возникали стихийно, строения были глинобитными, строились землянки и бараки. Назывались эти рабочие поселки «Шанхаями» и «Собачевками». В них жили люди без всяких удобств, канализации, водопровода. Районы города назывались сначала по имени владельцев заводов (Путиловка, Юзовка), потом — по именам советских деятелей (Калиновка, Буденновка).

Когда мы приехали в Сталино, я решил подробнее познакомиться с городом, где нам предстояло жить. Началось с шанхайского поселка Ветка, построенного Юзом, где мы поселились.

На поселке Ветка было 2 действующие шахты — им. Горького и №8. Две шахты на момент нашего приезда уже были выработаны. О них напоминали 3 красных перегоревших террикона. Еще три террикона принадлежали действующим шахтам. От терриконов исходил запах сероводорода, в воздухе была постоянно мелкая пыль. Она лезла в глаза, в нос.

На Ветке вокруг терриконов были «собачевки» и «шанхаи» — «временные» поселения шахтеров. Во времена Джона Юза было построено несколько сот домов из песчанника. Это было лучшее жилье в наше время. Дома были одноэтажные, разделены на 4 квартиры: две квартиры двухкомнатные с кухней и две квартиры однокомнатные с кухней. Между домами стояли летние кухни, но к нашему приезду их также заселили люди. Водопровод подвели к домам. Уборная во дворе — общая на несколько домов. Население поселков пользовалось шахтными банями. Мыться можно было бесплатно почти круглые сутки. В поселке была фабрика-кухня, несколько небольших продовольственных, овощных и молочных магазинов и ларьков, промтоварный магазин, фотография, клуб, в котором по субботам и воскресеньям демонстрировались фильмы.

В летнее время можно было пойти в летний кинотеатр и на стадион, где проводились футбольные состязания. Недалеко от Ветки был ипподром, где в сентябре-октябре проводились скачки. Поселок Ветка располагался как бы посередине между центральной частью Сталино — вокзалом и аэродромом. Вокзал в Сталино был тупиковый и никогда не был многолюдным. В те годы праздновался торжественно день авиации — 18 августа. В этот день с раннего утра из города и ближайших поселков тысячи людей устремлялись на аэродром. Военные и гражданские пилоты показывали зрителям свое летное мастерство. На Ветке было три школы: русская — №76, русско-украинская — №65, и неполная средняя школа, которую разместили в бывшей церкви, предварительно сняв с нее купола.

За поселком было несколько балок, засаженных вековыми дубами. Большой лиственный лес, преимущественно дубовый, был на Путиловке. Старожилы говорили, что раньше в Донбассе было много дубовых лесов. Но во время строительства заводов и шахт лес часто вырубали. Усиленное строительство промышленных объектов требовало притока рабочий силы. Рабочих вербовали всюду, завозили в Сталино, но жить людям было негде, строительство жилья отставало от потребностей, условия жизни ухудшались. Вот в такой город мы приехали жить в 1937 г.

Вначале мы снимали проходную комнату. Но хозяин квартиры нас обворовал. Мы переехали по соседству, где также сняли проходную комнату у шахтера Самойлова. На его примере я видел, как жили шахтеры. Никаких развлечений, никакого культурного отдыха, общения с семьей. Жизнь состояла из работы под землей и мертвецкого сна уставшего человека дома. Он настолько уставал, что всей семье приходилось будить его перед работой. Наблюдая быт шахтеров в предвоенное время, я понял, что государство во имя светлого будущего забирало все силы шахтеров. Они работали на износ, до светлого будущего им не дожить. Шахтеры свое положение ни с чем не могли сравнить, поскольку их предшественники работали в еще худших условиях. В шахте никакой техники, кроме обушка, лопаты, вагонетки на конной тяге, шахтерской лампы и подъемника. По приезде в Сталино мы вдоволь наелись хлеба — серого и городских (французских) булочек. В Ракитном этого не было.

К Самойловым приехал брат, отслуживший срочную службу в Красной Армии. Он тоже поступил работать на шахту. Стало ясно, что у Самойловых нам больше жить нельзя. Нужно искать новое жилье. В том же доме жил фельдшер Пономаренко. Он построил, по тем временам, очень большой дом с флигелем во дворе. У Пономаренко семья состояла из трех человек: он, дочь (студентка первого курса мединститута) и жена. Они побаивались жить одни. Предложили нам занять половину флигеля. Это нас устроило. Весной, летом и осенью было хорошо: отдельный двор, зелень, небольшой садик. Зимой холодно — флигель-то летний. Чтобы не замерзнуть, приходилось круглые сутки топить печь. Угля в свободной продаже не было. Шахтерам его завозили бесплатно, а нам нужно было собирать уголь на терриконах.

Я понял, что в этом городе нам предстоит жить ближайшие три года, что на Ветке, в школе №65 мне предстоит получить среднее образование. Это лучше, чем в Синявской школе, но значительно хуже, чем Киеве, Харькове или другом университетском городе. Переименовав Юзовку в Сталино, отцы города, я так думаю, под это имя предполагали получить дополнительные субсидии на строительство инфраструктуры города. В центральной части города возводились кинотеатр им. Шевченко, драматический и оперный театры и еще ряд строек общегородского значения. В городе чувствовался пульс всей страны, все было в движении, все строили. Партия разными методами поддерживала в народе трудовой энтузиазм во имя светлого будущего. И мы в него верили.

ОТРОЧЕСТВО

Отрочество в жизни человека меня всегда интересовало. В этом возрасте отроки принимают весьма ответственные решения в своем становлении. Именно в этом возрасте у них появляются качества, развив которые, они добиваются выдающихся успехов. Именно в этом возрасте отроки не только познают мир, но и сознательно воспринимают, осмысливают, переосмысливают его. Подчиняют обстоятельства своим интересам и целям. Находят людей для подражания.

Отрочество мое совпало с переездом в Сталино. Осенью 1937 года я пошел в 7 украинский класс украинско-русской школы номер 65 в шахтном поселке Ветка. Школа располагалась в двухэтажном здании барачного типа. В школе были классы для занятий в две смены, кабинет директора с канцелярией, учительская, химический и физический кабинеты, пионерская комната и библиотека. В классах было двадцать — двадцать пять учеников, которые занимались довольно хорошо. Все посещали школу регулярно: это была единственная возможность получить знания, так как учебников не хватало. Вся учеба воспринималась на слух, некоторые писали конспекты. Тогда экзамены были в конце каждого года. Второгодников в нашем классе не было. У меня наладились хорошие взаимоотношения с ребятами из школы. Месяца через два меня избрали председателем пионерского отряда класса. Несмотря на то, что класс был украинский, часть предметов — историю, математику — преподавали на русском языке.

В седьмом классе украинский язык и литературу нам читала Леся Степановна. У нас с ней были очень хорошие взаимоотношения. Она хорошо, доходчиво излагала материалы по своим предметам, советовала нам книги, которые не значились в школьной программе.
С Лесей Степановной я неоднократно встречался в 50–60 годы, когда она ко мне обращалась как к врачу. Она уже была в почтенном возрасте и, как и в довоенные годы, по-прежнему улыбчивая и обаятельная. Помнила многих учеников. От нее я узнал о многих из тех, с кем учился, об их послевоенной судьбе.

Химию преподавала Мария Николаевна. Она тогда уже была, как теперь говорят, предпенсионного возраста. Свой предмет она любила и преподавала его не формально. На уроках часто проводила опыты. Любила после объяснения нового материала поднять кого-либо из сильных учеников, чтобы он повторил то, что она только что рассказала классу. Нередко таким учеником был я.

Русский язык и литературу преподавала Анна Константиновна Сагаровская, маленькая, быстрая, энергичная женщина. Она всех нас держала в цепких руках. У нее была личная тетрадь успеваемости учеников. Например, Анна Константиновна так разграфила тетрадь по литературе, что ей всегда было известно, о каком поэте или писателе она спрашивала ученика в течение года, а о каком — нет.

Математику преподавал Константин Петрович. Ученики его любили за веселый нрав. Во время уроков он всегда мог сказать что-нибудь остроумное или подметить шалившего ученика во время записи теоремы. Свою последнюю запись теоремы он сопровождал фразой: «Требуется доказать, когда Бруй перестанет дергать за косу Оноприенко». В классе смех, Оноприенко отодвигается на самый край парты. Бруй посмеивается, но включается в учебный процесс. Константин Петрович был инвалидом, ходил с палочкой. Во время оккупации г. Сталино активно сотрудничал с немецкими властями. С ними же и уехал, когда город освободили Советские войска.

Историю нам преподавала Веселовская (имени и отчества не помню), очень красивая, чуть полнеющая женщина. Она, видимо, была богаче других учителей, потому что одевалась хорошо, как для того времени. Держалась она очень уверенно и с учениками обращалась очень корректно. Никогда не читала нотаций ученикам. У нас с ней всегда было хорошее взаимоотношение, мы ее любили, а девчонки старались ей подражать. Учебников истории не было в течение всех десяти лет обучения в школе. Учительница медленно рассказывала новый материал, мы записывали. На следующем уроке рассказывали ей то, что записали. Так мы изучали историю — по конспектам учительницы.

Зоологию и ботанику нам преподавала Зинаида Ивановна. Она много знала о животных и растениях и всегда увлеченно об этом рассказывала, поэтому ее уроки всегда проходили интересно. Одна наша ученица, Лученко, немного старше всех нас, как-то спросила:
— Зинаида Ивановна, скажите, пожалуйста, почему в одних случаях рождаются девочки, а в других — мальчики.
Класс замер. Еще никогда подобных вопросов у нас в классе учителям не задавали. А мы были в таком возрасте, что ответ на этот вопрос хотелось услышать всем. Зинаида Ивановна, конечно, заметила реакцию класса на поставленный вопрос. Она очень доступно и понятно объяснила нам процесс оплодотворения яйцеклетки и внутриутробное развитие плода. Нам стало ясно, что я и мои сверстники становимся старше, что нас уже интересуют все более серьезные, житейские вопросы взаимоотношений мужчины и женщины…

Географию преподавала Феодосия Федоровна Ермаченко, у которой был небольшой преподавательский опыт. Видимо, раньше у нее что-то случилось с глазом, потому что у нее был глазной протез. Сначала протез нам мешал смотреть ей в глаза и слушать ее объяснения. Но со временем мы к ней привыкли, и ее инвалидность нас не отвлекала. Географию она вела строго по программе. Говорила она ровно, дикция был четкая, без голосовых интонаций, пауз, ударений, поэтому рассказ был монотонным. Она была одинокой.

Немецкий язык нам читала учительница с очень сложным именем и отчеством. Ученики сначала их путали, но она не обижалась, и каждый раз поправляла ученика, так что со временем мы стали называть ее правильно. Преподавание немецкого языка ничем не отличалось от прошлых лет. Мы изучали слова, читали тексты и переводили на русский язык. Много внимания уделялось грамматике. Но мы совсем не занимались разговорной речью, не изучали отдельных предложений и немецких стихов. В шахтном поселке иностранными языками не пользовались, в библиотеке не было иностранных книг, не было иноязычных передач по радио. Поэтому у большинства учеников не было интереса к изучению иностранного языка.

1937 г. запомнился первыми выборами в Верховный Совет СССР, которые были 12 декабря. Мы, школьники, дежурили на избирательном участке, встречая избирателей. Ездили с урнами к пожилым и больным избирателям домой. Голосовали в нашем округе за первого секретаря Сталинского обкома партии Прамнека в Совет Союза и председателя Сталинского областного исполкома Шпилевого — в Совет национальности. Много недоумения и вопросов возникло у людей, когда через небольшой промежуток времени оба этих депутата были объявлены врагами народа, арестованы и расстреляны. Люди говорили: «Прамнека мы не знали. Его нам прислали. Он рекомендован высшими партийными инстанциями. Но Шпилевой?.. Он же наш. Донбассовец, горловчанин. В Донбассе вся его родня и живет, здесь его корни… Какой он враг?» Но говорилось это тихо, потому, что все чего-то боялись.

1937 год был сложным годом для страны и людей. Все были настороже и вели себя скрытно. Прислушивались к радиопередачам и молчали. В школе с нами целенаправленно проводили беседы на политические темы. Мы узнавали о врагах народа. Нас обучали бдительности, рассказывали о героизме и патриотизме детей, которые изобличали даже своих родителей во вредительстве. В пример приводили тогдашнего героя Павлика Морозова, который донес на отца в ГПУ. Главным нашим героем был Павка Корчагин из романа «Как закалялась сталь» Островского. Корчагина мы понимали. Подвиг и мучения его были хорошо и доходчиво описаны. Они совпадали с тем, чему нас учили, к чему призывали, что показывали в кино: с героизмом гражданской войны (фильмы «Чапаев», «Щорс», «Пархоменко»). На слуху были слова «индустриализация», «коллективизация», «электрификация». Отовсюду мы слышали, что планы партии и правительства выполняются и перевыполняются. «Жить стало лучше, жить стало веселее» и тот, «кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет», «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет», «дан приказ ему на Запад»… Песни о гражданской войне уходили на задний план. А вот подвиг Павлика Морозова освещался не конкретно, расплывчато,— герой и все. Верь и — делу конец. Подражай и «никаких гвоздей», как говорил нам пионервожатый. «Никаких гвоздей».

На выборах 12 декабря 1937 г. у меня произошло событие, которое запомнилось на всю жизнь. Я влюбился, очень сильно влюбился. Но о своей любви никому не рассказывал, носил в себе. В тот день на избирательном участке с нами дежурила Тамара Сагаровская, дочь Анны Константиновны. Красивая кокетливая хорошо сложенная брюнетка с черными бровями и голубыми-преголубыми глазами. Вот эти то голубые глаза меня сразили. Они все время виделись мне: чуть удивленные, чуть насмешливые, чуть грустные, чуть застенчивые. Все «чуть», а у меня из-за них потерялся покой и сон. Я ждал с нетерпением переменку, чтобы увидеть Тамару, но заговорить с ней не решался.
В выходной день школьники ходили в кино. Я старался сесть впереди Тамары, чтобы, обернувшись, видеть ее глаза. Я боялся ее проводить домой — не знал, как она на это отреагирует. Она, наверно, тоже заметила, что я все время стремлюсь быть в ее поле зрения. Иногда мы с ней заговаривали — так, о пустяках… Наконец я не выдержал. Написал ей в записке: «Тамара, я тебя люблю». Ответ получил незамедлительно: «Любить можно маму, папу и вождей». Предельно ясно. Но от этого я не перестал ее любить, и наши взаимоотношения не изменились.

В школе много внимания уделялось военно-патриотическому воспитанию. Было модно «сдавать на значки». «Ворошиловский стрелок» — самый красивый значок, мечта всех мальчишек. Я был удостоен значка – «Санхимзащита». Изучали винтовку, умели разбирать и собирать затвор. Стреляли в тире из мелкокалиберной винтовки. Учились бегать с оружием, в противогазе. Совершали маршброски и кроссы. Зимою неоднократно были лыжные кроссы и дальние прогулки — благо зимы были снежные, а в школе был лыжный инвентарь.

Иногда в школу приглашали инвалидов и участников гражданской войны, буденовцев, которые нам рассказывали о лихих кавалерийских набегах на Деникина и банды Махно во имя светлого будущего коммунизма, говорили о загнивающем капитализме. История — хорошо. Ее знать нужно. Но молодым людям было важно осмыслить то, что происходило вокруг тогда: во имя какого будущего современное поколение испытывает материальные затруднения, и страна чрезмерно напрягает все свои силы. Во имя какого будущего?
Детский ум — пытливый ум. У него емкая память — чем наполнишь, то и будешь иметь. И не случайно различные общественные формации борются за молодежь, стараются привить ей свою идеологию…

«Маяков производства» выбирали в Верховный Совет СССР и Верховные Советы союзных республик, в руководящие органы партии и правительства. Как стало известно после войны, многие выдающиеся ученые, авиаконструкторы, ракетостроители, высшие военные специалисты находились в тюрьмах и лагерях. Командиры производства, ученые, инженеры оставались в тени. Материальные блага создавали рабочие и крестьяне. Им слава, им почет!
В Донбассе и на других социалистических стройках не хватало рабочей силы. Ее завозили из других областей Украины и других республик, в основном, из центральной России. По-прежнему рабочих рук не хватало. Жильем приезжих рабочих не обеспечивали. Они жили в ужасных условиях: в бараках и перенаселеннных общежитиях. Вид у приезжих был ужасный, отпугивающий.

Жизнь быстротечна. Так что все, что делалось, делалось для светлого будущего. Развитие соцкультбыта и легкой промышленности сдерживалось во имя тяжелой индустрии, строительства машиностроительных заводов, развития черной металлургии и угольной промышленности. Промышленность милитаризировалась. Держава вооружалась.

Семья испытывала материальные затруднения, а тут еще нужно «добровольно» подписываться на облигации государственных займов. Вначале на облигации подписывались кто и сколько мог, а затем установили норму — один месячный оклад.

Хорошо помнится 23 февраля 1938 года, день приема в комсомол на бюро Куйбышевского райкома комсомола. Заседание бюро началось после окончания рабочего дня. Первым вопросом был прием в комсомол. Поступающих было много. Мне пришлось долго ждать своей очереди в коридоре. Из нашей школы поступали две девочки и я. Вызывали по одному человеку. О чем нас спрашивали, что мы отвечали, за давностью лет уже не помнится. Нас приняли в комсомол. Освободились мы около 9 часов вечера. Райком комсомола находился на Смолянке. Нам необходимо было ехать домой двумя трамваями: до студенческого городка, а затем другим трамваем из города на Ветку.

Срывается метель. Одеты мы легко. Нас продувает ветром. Трамвая нет. Ждем. Ветер усиливается. Появляются снежинки. Мы прижались друг к другу. Стоим. Наконец, подъехал трамвай, которым мы доехали со Смолянки, до студенческого городка. Стрелки на часах приближались к 11 вечера. Трамвая из города в нашу сторону нет. Ждать холодно. Ветер нас продувает насквозь. Решили домой добираться пешком. Нужно идти полем 5–6 км. Пошли. Ветер северный. Дует в лицо. Сначала шли в ряд, но затем как-то сами стали идти гуськом. Тем, кто идет сзади — не так холодно. Я, как мужчина, иду первым. Помню, сам себя взбадриваю тем, что в первый же день после принятия в комсомол вышло нам такое испытание. Трудность нужно преодолеть с честью, чтобы завтра в школе было что рассказать ребятам. Девчонки могут не рассказать. Без происшествий дошли до Ветки, не встретив ни одной попутной и встречной автомашины. Тогда машины в Сталино были редкостью. Трамваи нас тоже не обгоняли. Помню, домой пришел далеко заполночь. Счастливый, с комсомольским билетом — показал его отцу и матери.

Учеба в седьмом классе приближалась к концу. Среди ребят шли разговоры о поступлении в техникумы. Тогда многие ребята после окончания семилетки по материальным соображениям шли овладевать специальностями. Родители стремились направить детей в техникумы — все-таки помощь, стипендия и через 3 года — специальность. В шахтных поселках люди жили очень тяжело в материальном смысле, зарплату платили нерегулярно, поэтому все думали о скорейшем приобретении детьми специальностей.

(Продолжение следует)