11.07.2009

Улица Челюскинцев. Параллельно

Где-то в середине нулевых один веселый донецкий доктор задумал отпраздновать день рождения в… планетарии. В советские времена его с такой инициативой послали бы подальше возмущенные работники культпросветобъекта. Но, поскольку на дворе стояла уже другая эпоха и планетарию надо было как-то выживать, доктору пошли навстречу. Прочли лекцию про знаки Зодиака. Позволили накрыть стол прямо под звездным небом. Доктор как человек культурный привел с собой и компанию соответствующую. Интеллигентную и креативную. Все были предупреждены, все подготовились. Одна из женщин, закройщица, выступила с докладом о последних тенденциях в инопланетной моде. Коллега именинника, чародей УЗИ, прочел лекцию о роли ультразвуковых излучений в межпланетных коммуникациях. Праздник запомнился навсегда и его участникам, и творческому коллективу планетария, доживавшего последние дни.

Мой партнер по прогулке по улице Челюскинцев – Рамиль Замдыханов, известный тележурналист и блоггер. С улицей Челюскинцев у него связано множество воспоминаний: детство, работа, изменение формата жизни… Впрочем, улица Челюскинцев – такое место, с которым у любого дончанина что-то связано. Даже если он предпочитает здесь не задерживаться.

Сквозняк

Мы с Рамилем Загировичем стоим возле полумертвого планетария, обуреваемые разными чувствами. В принципе, особо грустно нам быть не должно. Где-то в центре Донецка (мы даже знаем, где – в сквере «Сокол») отгрохали новый планетарий, по всем параметрам лучший, способный утешить даже пражскую или, скажем, венскую гордость, не то что донецкую. Но как-то невесело смотреть на руины его предшественника – все равно, что наблюдать за стариком, который никому не нужен и медленно умирает, даже не пытаясь бодриться.

По определению Рамиля, Челюскинцев – улица-сквозняк. Ее и придумали в 60-х, чтобы разгрузить транспортные потоки по двум параллельным ей главным городским магистралям. Перебросили сюда надоевший всем трамвай с Первой линии. Организовали все так, чтобы машины и автобусы проносились со свистом. Никто тогда и предположить не мог, что когда-то машин в городе станет больше, чем людей.

Сквозняк, кстати – прекрасный образ вообще для иллюстрации донецкого подхода к делу. Наша стремительность непобедима, мы моментально овладеваем любыми высотами. И, как настоящий сквозняк, неэффективны: не извлекаем из своей энергии и половины возможной выгоды. Но последствия бывают потрясающие. Самый лучший пример донецкой предприимчивости тоже связан с улицей Челюскинцев. Речь идет о старом паровозе, который в качестве экспоната поставили возле краеведческого музея. Можно себе представить, сколько организационных трудов и матерных слов стоило перетащить его с места предыдущей дислокации. Простояв под стенами музея небольшое количество времени, паровоз исчез. Как будто его сквозняком выдуло. Позже выяснилось, что предприимчивые люди под покровом ночи шустро подогнали кран, погрузили антикварное железо на мощный грузовик и увезли в нужном им направлении.

Впрочем, конец у этой истории хороший. «Кукушку» нашли уже в слегка распотрошенном состоянии и водворили в музей железнодорожного транспорта на вокзале станции «Донецк».

Искажение понятий

У пункта по обмену валют с таблички сорваны цифирки курса покупки. Какие-то нолики и семерочки валяются на земле, швыряемые ветром. Как раз в то июньское утро доллар начал очередной путь наверх – падение цифирок выглядело очень уместно.

Напротив, по ту сторону улицы Челюскинцев – хитрый квартал. Очень хорошие отдельные домики. Очень важные жильцы. В том краю жил легендарный первый секретарь обкома Владимир Дегтярев. Подобное стремится к подобному – и вокруг дегтяревского особняка образовалась небольшая колония всяких влиятельных людей. Переулок Лепешинского, улица Николенко… Тишина. Каким-то удивительным образом в местах проживания богатых людей водворяется повышенная тишина. Всего в одном квартале ниже – трамвайная линия с разболтанными, дребезжащими вагонами. Почему  сюда не доходят эти звуки?

Горноспасательная часть, задняя глухая стена которой выходит на улицу Челюскинцев, выглядит реквиемом по той эпохе, когда Донецк был угольной столицей мира. Стараниями различных организаций добывающая отрасль у нас сведена к мизеру, который всячески стараются представить как мизер разумный. При этом такое впечатление, что работы у горноспасателей меньше не стало. Искривление времени, пространства и понятий.

Да. улица Челюскинцев начинается невесело. По диагонали от умирающего планетария – старое кладбище «5-й участок». Когда-то по решению каких-то властей его часть решили закатать в асфальт. К счастью, эта модернизация коснулась только самого древнего участка – там хоронили еще до Первой мировой войны. Насколько помнит автор – а операцию производили в годы его молодости – никакими перезахоронениями никто не страдал. Так и лежат под асфальтом усопшие обитатели Ветки – той Ветки, которая еще и в город не входила. Иногда до них доносится колокольный звон от Шахтерской площади, от недавно построенного там храма. По этим звукам, усопшие могут понять:  время безбожников закончилось. Впрочем, покойничкам все равно: им теперь лежать под асфальтом при любой эпохе…

Кусок Европы

На балконе одного из пятиэтажных домов по улице Челюскинцев сохнет футболка с надписью «Фернандиньо» на спине. Тем самым, нам дается знак свыше: вы, ребята, приближаетесь к «Донбасс Арене».

Мы с Рамилем оказались у стеклянных стен донецкого волшебного стадиона за пару месяцев до его пуска. Уже можно было рассмотреть зачатки парка, но вокруг еще очень активно копошились турки и приданные им украинцы. Один из турок был в футболке с надписью «Элано» на спине. Со свойственной ему горькой иронией Рамиль Загирович отметил отсутствие славянских фамилий на шахтеровской форме. Он, как всегда, зрит в корень. Донецк – город подчеркнуто неевропейский. Но «Шахтер» — наше окно в большой мир. Сначала благодаря клубу у нас появляется гостиница «Донбасс Палас», как будто опущенная к нам с Марса – настолько иной это мир для города, который придумал Юз. Потом «Шахтер» выигрывает Кубок УЕФА, и слово Donetsk становится интернациональным. «Донбасс Арена» продолжает процесс. Городу, по логике, надо соответствовать такому стадиону. Город стареется, но отстает…

Напротив «Донбасс Арены» — старый стадион, бывший «Локомотив», в последние годы – РСК «Олимпийский».  Неизвестно, каких побед добьется «Шахтер» на новом поле, а вот на «Олимпийском» он испытал самый великий триумф в своей истории – в мае 2009 года в полуфинале Кубка УЕФА в драматичном матче обыграл главного соперника, киевское «Динамо». В жаркий летний день над открытой чашей старого стадиона колышется марево – и мне видятся в нем призраки битых динамовцев…

Рядом – гостиница «Шахтер». Здесь мы с Рамилем проработали изрядное количество лет – каждый в своей газете. Мой «Салон Дона и Баса» занимал целый этаж – гостиничное руководство в сложные времена сдавало чуть ли не половину помещений под всяческие офисы. Помню, один испанец, маститый газетный менеджер, рассказывал на мировом форуме прессы в Стамбуле, как анекдот, что видел в Украине газету, работающую в гостинице. Делегаты съезды изумленно ахали такому варварству. А нам было удобно: в каждом рабочем кабинете по туалету – никогда ни до, ни после не трудился с таким комфортом!

Помню, из своих окон мы наблюдали за установкой у дворца молодежи «Юность» памятника Кобзону. Традиция увековечения живых людей в Донецке доведена до высокого уровня: с другой стороны «Олимпийского» — знаменитый памятник Сергею Бубке с ласточкой, прилипшей к ноге великого человека. Кобзон выглядит скромнее – в полтора нормального роста. Парик на нем – как настоящий. Фотографирую Рамиля в позе маленького мальчика, которого дядя Йося переводит через дорогу. Мы не оригинальны: левая рука у памятника отполирована до блеска. Сияет и правый ботинок. Что с ним делают, можно только догадываться.

Напротив, через улицу Челюскинцев – ларек, где мы всегда могли угоститься в конце рабочего дня. После установки памятника это стало называться «сходить за пивом к Кобзону».

Пиво и другие удовольствия жизни

Когда еще не было понятно, насколько затянется странный «проект Украина», неподалеку от этого самого киоска работал старый добрый советский гастроном. После того, как Михаил Сергеевич отошел в политическое небытие со своей программой радикальной трезвости, в гастрономе возобновили неограниченный разлив спиртного. Одна знакомая продавщица рассказывала мне о легендарном алкоголике Грише, который в самом буквальном смысле пропил в этом месте «Волгу». То есть, он сначала продал ее, а потом пропил. Это был целый аттракцион для персонала и завсегдатаев. Гриша не скупился, угощал всех, кому было не стыдно принять от него угощение. Каждый раз объявлял: «Вот, сегодня пропиваю карданный вал!» «Ребята, мы сейчас пьем мое заднее сидение»! После того, как «приговорили» коробку передач, деньги у Гриши закончились. Из дома его давно выгнали, работы его лишила смена общественно-политической формации. Некоторое время он еще помыкался в привычном месте – но никто из тех, кто пользовался Гришиными щедротами, не спешил выручить хорошего человека. И Гриша сгинул…

В прежние времена Челюскинцев славилась такими вот хитрыми «закутками», где можно было бодаться с трезвостью даже в самые свирепые антиалкогольные времена. На  пересечении с проспектом Мира процветала пельменная. Это был приговор студентам сразу двух факультетов университета – экономического и учетно-финансового, расположенных примерно на одинаковом расстоянии. В веселые дни ребята устраивали межфакультетские забеги: кто успеет рано и застолбит за собой места. Именно в этой пельменной Рамиль сделал один из самых решительных шагов на пути к абсолютной трезвости. Насколько я могу судить, этот путь им пройден до конца.

У Крытого рынка на Челюскинцев – солидный офис корпораций «Укрподшипник» и «ДТЭК». При историческом материализме в подвале здания, выполнявшего совсем другую функцию, располагалось одно из самых знаменитых пивных заведений города. Между собой любители и профессионалы называли его «Лицом к стене». Организация дела название вполне оправдывала: народ потреблял пиво, причалив к узким столикам вдоль стен. Если пил один – приходилось натурально смотреть в стену, чтобы не смущать соседей. Однажды, говорят, из-за этого случилось смертоубийство: кто-то кому-то что-то сказал, и обиженный человек подкрался сзади к ничего не подозревавшему обидчику и ахнул его кружкой по затылку. Обидчик умер непонятно от чего: то ли от удара, то ли от неожиданного шока, то ли захлебнулся живительной влагой.

А на пересечении с проспектом Ильича, в тылах ведомственного ресторана Донецкой  железной дороги, работала хитрая система подпольной торговли спиртным. Называлось это «Рессора». Эх, какие тут наливали трехлитровые бутыльки пива в начале 90-х!

Знаки прошлого

Проспект Ильича со свистом пересекает Челюскинцев, уходя вниз, к Кальмиусу. Он чужероден, как вторгшееся из гиперпространства инопланетное непонятно что: своя динамика и ритмика, свои представления о добре и зле. На сущность улицы Челюскинцев он никак не влияет. Переправившись через проспект Ильича, с облегчением возвращаешься в параллельную реальность.

На Челюскинцев прошлое умирает медленнее, чем на более активных улицах. Возле троллейбусного кольца мы с Рамилем умились мусорнику в форме пингвина – дончане, пережившие 80-е, должны помнить эту добрую коммунальную игрушку. А вот – подвал с вывеской «Библиотека». Рамиль был когда-то в нее записан. Это так называемая «городская библиотека». Сказать, что она выглядит убого по сравнению с областной библиотекой Крупской – значит, продемонстрировать потрясающую галантность. В советские времена люди, не способные разумом понять, почему городское книгохранилище выглядит столь жалко, придумали легенду, что здесь есть уникальные издания, которых не отыскать в «Крупской». Вот Рамиль в свое время на этот слух и повелся. Записался, начал ходить. Никаких эксклюзивных манускриптов в городской библиотеке не обнаружилось…

Напротив храма Иоанна Воина, обеспечивающего культовые нужды областной милиции – здание, в которое, судя по всему, попала фугасная бомба. Ни окон, ни дверей, но на стенах – портрет Есенина и доска объявлений, позволяющая судить, что до начала военных действий здесь была организация, связанная с техникой безопасности. Люди несли свою довольно тоскливую службу с робкой выдумкой, старались украсить свой быт: на стенах, кроме гениального народного поэта – постер «Иванушек Интернешенел» и плакат журнала «Натали» с огромными словами «Вкус соблазна». Разъятый сейф, ящики с никому не нужной документацией… При эвакуации люди явно спасали самое необходимое.

Прошлое покидает Челюскинцев – медленно, но неуклонно. Но медленно. Мы с Рамилем вступаем на финишный отрезок нашего путешествия – на Девятую линию.

Пограничье

То, что сейчас называется «Улица Челюскинцев» от Пожарной площади до ДМЗ, при Юзе было Девятой линией. Попади сюда Гамлет – мог бы от всей души порадоваться тому, что не везде еще порвалась связь времен. Для того, кто считает, что в Юзовке была архитектура, тут – полная гамма ощущений. От шедевра нашего доморощенного модерна, знаменитой Братской школы на пересечении с проспектом Павших Коммунаров, до приземистых халуп из бутового камня, успешно пытающихся вот уже больше века выжить под боком у металлургического завода.

Чем ближе к предприятию, давшему жизнь города, тем сильнее осязаешь, насколько оно эту жизнь способно отнять. Концентрация недружелюбных запахов возрастает, без преувеличения, с каждым шагом. То есть, с каждым шагом ловишь все новые оттенки промышленной вони. Поскольку вырос в этом городе, вонь не убивает. Но прекрасно понимаешь, как должна была потрудиться генетика, чтобы ты имел шанс спокойно ходить под самыми дымящими трубами. Какой-нибудь эскимос с полуострова Бутия сразу же упал замертво, вдохни он этот азот.

Когда донецкие евреи были не в силе, а за чертой оседлости, их селили не на бульваре Пушкина, а подальше от глаз. Начиная с Девятой линии, вниз шли улочки «второго сорта». Нынешняя Челюскинцев была водоразделом, ниже которой еврея можно было обнаружить просто так, а выше – только за прилавком. Девятая линия была пограничьем. После перехода евреев в иное состояние границы размылись, и теперь Челюскинцев – никакой вовсе не рубеж.

Теперь Челюскинцев – просто параллель, поддерживающая нашу врожденную английскую четкость. Никакого иного символа в ней нет. Хотя… Постойте. Как это нет? Во всем можно найти свой закон и свою тенденцию. Улица Челюскинцев в нынешнем ее состоянии как ничто другое в Донецке символизирует неотвратимую связь законности и правосудия. На ней – конторы городской и областной милиции, на ней же – областной апелляционный суд.

«Но почему же наша городская милиция – такого гламурного розового цвета?» — риторически спрашиваю у Рамиля, зная, что он найдет ответ на любой вопрос. И ответ моментально следует: «А это они хотят показать, что они не «голубые»!»

Еврейская правда

Милицейский квартал начинается с храма, заканчивается ОВИРом. Путь многих евреев на советской земле. Еврейская тема на «старой Челюскинцев» почему-то становится навязчивой. И я вспоминаю рассказ моего израильского приятеля о том, как его бабушка рассказывала, как ей рассказывали о первой бомбежке Юзовки. «Было это, кажется, 31 августа 1941 года, в День шахтера. Одна еврейская женщина полезла на шкаф за сахаром и вдруг — бабах. Говорят, самолет долго искал завод но не мог найти и тут завод выдал плавку… Но все равно попали не по заводу, а по Пожарной площади. Памятник Дзержинскому весь был посечен осколками. Говорят, там так и пригвоздило к лавке двух влюбленных. И еще говорят что летчица была женщина», — говорил приятель.

Евреи хранят о Юзовке какую-то свою, дополнительную правду. Это знает каждый, кто общался с евреями о Юзовке…

Ясенов