29.10.2011

Топаз: Скандальное имя

Давным-давно, когда деревья были большими, а автор «Утомленных солнцем» еще не впал в маразм, так называемого «Панфиловского путепровода» (дорожной развязки у вокзала) еще не существовало. На этом месте был объект всеобщих проклятий: два переезда, и любой из них мог оказаться непреодолимым препятствием для транспорта с поселков Октябрьский и Грабари. Торжественной процедуры подъема шлагбаума можно было ждать минут двадцать. Иногда бывали закрыты оба переезда – и тогда можно было вообще трубить полный отбой. Так продолжалось несколько десятилетий. Проблема стала хронической, но привычной, вроде неострого геморроя. Среди пассажиров автобусов ходила легенда о женщине, которая, стоя тут однажды в бесконечной автоочереди, вдруг начала рожать. Пока подняли один шлагбаум, начались схватки. Пока ждали второго — отошли воды. Хорошо, что в любом переполненном автобусе обязательно окажется  опытный акушер…

Один переезд пропускал машины через магистраль на Рутченково и далее — на Мариуполь. Второй – через боковую ветку на станцию Угольпуть, грандиозное скопление рельсов, известное в 80-х как место одного из самых жутких убийств в истории Куйбышевского района. Два сожженных тела, связанные проволокой, нашли ранним утром на путях работники станции. Об этом говорили все. По меркам 1981 года – жутчайшее, неописуемое зверство…

Сегодня станция Угольпуть, созданная давным-давно для обслуживания объединения «Куйбышевуголь», производит гораздо меньше шума, чем раньше. К стене ее тишины прислонился поселок «Топаз».

«Кольчугой» он звенит…

Завод «Топаз», по имени которого поселок и назван, запустили 10 октября 1974 года. Это было «военное» предприятие, все это знали, как всегда все все знают. Построили «Топаз» на месте закрытой шахты «Пролетар», рядом сее терриконом(в Донецке почти все строят на месте закрытых шахт). Топография местности сразу изменилась: вокруг завода с большой скоростью взметнулись кварталы многоэтажек, превратившие тихий угол Куйбышевского района, один из городских очагов самогоноварения, в современный поселок, пульсирующий и скучный одновременно. Тогда здесь жила в основном молодежь. Молодежь в основном и работала на «Топазе».

Завод жил хорошо, как и все, что в Союзе обслуживало оборону. В конце 80-х на нем появилось свое конструкторское бюро, что было очень круто. А потом пошла чехарда с конверсией. В результате, завод чуть не загнулся, но благодаря усилиям заинтересованных лиц (например, директора Юрия Рябкина) все-таки выполз из ямы и новое тысячелетие встретил в бодром состоянии. Более того, появилось изделие, с помощью которого «Топаз» мог попытаться прогнуть под себя изменчивый мир. Это изделие называлось «Кольчуга».

Еще при Советском Союзе на «Топазе» сконструировали станцию радиотехнической разведки, способную сделать сон советских генералов и граждан намного спокойнее. Потом ее модернизировали, насколько это было возможно в скромных донецких условиях, и получилась установка, видящая все вражеские объекты, если они испускают какое-то излучение. Новая «Кольчуга» могла фиксировать даже самолеты «стелс», когда они включали бортовую радиолокацию (а она часто задействуется). По версии Рябкина, именно угроза «стелсам» и стала причиной дальнейшего шума. Увидев «Кольчугу» на международной выставке, американцы забили тревогу и стали думать, как бы дезавуировать это изобретение донецких мозгов. И придумали историю (так и не доказанную, кстати) о том, что насквозь прогнивший режим Кучмы экспортировал «Кольчуги» насквозь преступному режиму Саддама.

Короче, на международный рынок «Топазу» прорваться не дали. Поэтому завод живет не так хорошо, как мог бы. Периодически в печать проникает информация о каких-то его очередных сложностях. Но завод живет, и это уже плюс: не все аналогичные предприятия смогли проскочить два истекших десятилетия. Со стороны улицы Куйбышева главный топазовский корпус  смотрится очень внушительно: стекло, пластик, благородство и стиль. Одно из самых презентабельных зданий по улице Куйбышева, по производимому впечатлению способное конкурировать даже с рестораном «Катран», построенным по тайным эскизам Альфонса Мухи.

Вишневый сад и культовый киоск

Итак, в начале 70-х на поселке «Топаз» селили в основном молодежь. Например, там получила квартиру семья моего одноклассника Толика Побережца, который со свойственным ему красноречием убеждал всех в том, что этот поселок намного лучше «грязной Ветки», где он жил до переезда. Толик таки затащил меня в гости. Дело было в 1977-м. От поселка у меня осталось впечатление как от чего-то бесконечно светлого. Ни одной кроны тогда не заслоняло неба. Ни одной. Все деревья были высотой с Толика, который был выше меня на три сантиметра.

Сейчас тогдашние саженцы, конечно, достигли необходимых размеров, и поселок «Топаз» уже не так светел. Зато гораздо более зелен. Мой гид по этим местам Игорь Волосяной выделяет из местных насаждений обширный фруктовый сад перед школой №62. Говорит, что летом, когда в бетонных коробках поселка невозможно находиться из-за жары, население с подстилками и холодными напитками стекается сюда, под сень выросших саженцев. Сидят, отдыхают, играют в культурные игры, дышат свежим воздухом (во всяком случае, более свежим, чем во многих не столь отдаленных местах города). И никакого непотребства! Места для такового на «Топазе» есть, но они чуть глубже. Например, знаменитая поляна – и поляна огромная, где могут расположиться – и располагаются – сразу несколько творческих коллективов. Следы бивуаков видны отчетливо. На останках предыдущих праздников собираются новые люди и продолжают заниматься тем же. Полянку по диагонали пересекает дорожка, протоптанная аборигенами для сокращения пути между двумя детскими садиками.

Кстати, вот вопрос из разряда вечных. Почему пьющие компании, как магнитом, тянет на огоньки детских садиков? Потому ли, что, как утверждает  Иван Охлобыстин или похожий на него мудрец, замкнутое пространство песочниц обладает колоссальной внутренней энергетикой,  ослабляющей вредное действие некачественного алкоголя? Пить ведь приходится почти всегда не «Бифитер», а то, что дают.

Донецкие питейные традиции так просто не перешибешь. Вот с выходом на улицу Куйбышева — мини-фабрика «Лучано», ее магазин и кафе, где можно попробовать всякие вкусные изделия и попить кофе. И надо сказать, что столпотворения здесь не наблюдается никогда. То ли дело – напротив, через дорогу. Там — главное культовое место на «Топазе», это киоск с прямолинейной рекламой пива на борту. Здесь продают водку на разлив. Бесплатно к этому прилагается какое-то простое «запивадло»  или леденец. Есть подозрение, что стоимость этих довесков включена в цену водки – но вера в бесплатность дополнительных услуг работает у потребителя исправно. Кроме того, конечно же, «хитрые» водочные места действуют и в глубине поселка. Вот одно из них – жестяной киоск, ржавый, как сундук мертвеца, и мятый, как костюм короля в изгнании. Здесь продают не только водку на разлив, но и сигареты поштучно – сервис, которого в центре уже не встретишь.

Прибитый жизнью киоск мы видим в стратегически точном месте — рядом с так называемыми «гостинками», четырьмя домами по улице Словацкой. Возможно, здесь проживает самый бойкий контингент «Топаза». Во всяком случае, изрядная доля социального беспокойства просачивается в поселок из-за этих унылых стен цвета больной мыши. Жизнь в «гостинках» спартанская и нескучная. Слишком нескучная для человека, которому хочется чего-то просто нормального. Вот открывается очередное окно, и в нем появляется источник звука, немедленно включаемый на полную мощность. И на головы прохожих сыплется каркающее глиссандо Григория Лепса-Лепсверидзе…

Но есть на «Топазе» и другие, более человеческие голоса. Бродит по закоулкам Словацкой один уважаемый человек, представляющийся бывшим футбольным судьей. Человек вполне безвредный, в отдельные дни и вовсе приятный, а главное – у него замечательный драматический тенор. По утрам, когда над поселком витает свежесть и вчерашние испарения, он выходит на улицы и запевает свои песни. Под эти звуки многие и просыпаются, игнорируя будильники. Репертуар? Ни намека на шансон!

Тенор стар. Но вообще, поселок «Топаз» в последнее время изрядно помолодел. «В контакте» даже обзавелся группой «Церетели-Топаз-Словацкая» — это само по себе показатель. Ну, а что? Район удобный, до центра – рукой подать, куча транспорта, рядом – «Амстор» (почему-то все донецкие поселки с «Амстором» чувствуют себя избранными). А квартиры дешевые. Пусть и небольшие. Но сегодня.

Строение тела

Спор о поселковых границах что в Донецке, что в Харькове, что, наверное, в Берлине – занятие бесконечное. На «Топазе» оно не имеет исторической глубины, зато нарастило изрядную психологическую ширину.

На карте города названия «Топаз» вы не найдете. Часть поселка иногда метится как микрорайон «Магистральный»: кусок земли, очерченный улицей Словацкой. Но что на самом деле «Магистральный» — о, об этом вам сообщат пятнадцать версий. Один местный житель с пеной у рта доказывал мне, что Словацкая – это Словацкая, а «Магистральный» — это дальше, туда, к вокзалу.

Среди местного населения (что в Донецке, что в Киеве – а может, и в Нью-Йорке) есть привычка «метить территорию». Самый доступный для этого способ – назвать микрорайон именем улицы, на которой живешь. Поэтому территория, прибитая к «Топазу», распадается на три квартала – «Церетели», «Словацкая» и «Топаз» (между Вознесенского и Терпигорева).  Можно ли отказать людям в праве называться так, как они хотят? Нет, сказал в 1917 году В.И.Ленин и провозгласил право наций на самоопределение. Правда, потом отменил.

В общем, народные названия – это стихия, и бороться с ней – только здоровье портить. Мы и не будем. Отметим лишь, что есть закономерности развития. Появление «Топаза» объединило все названные кварталы в одно географическое единство, мыслящее себя общностью. Поэтому, если задать на улице Церетели вопрос: «Где ты живешь – на «Топазе» или на «ДОКе»?» — ответят: «Конечно на «Топазе»!»  Хотя ДОК (поселок деревообрабатывающего комбината) гораздо ближе, и даже некоторым образом напротив. Но люди с Церетели прекрасно понимают, кому, чему и чем они обязаны.

Мы с Игорем идем по улице Шахтеров Донбасса. Это южная граница квартала «Церетели». Небольшой хит-парад частных домиков, и в каждом дворе — маленькое выставочное хозяйство. Вот очень ухоженный цветничок – несколько десятков роз, вряд ли учтенных при подсчете донецкого миллиона. Вот – виноградная лоза, уснащенная осенними сортами, подходящими для производства региональных вин (сорт «Церетели» — это звучало бы неплохо!). В глубине – желтые кирпичные коробки послевоенной постройки. За ними – многоэтажки конца 80-х. Слои времен видны ясно, как строение клетки под микроскопом. Все склеилось воедино. Хотя кое-что и отслаивается.

Между кварталом Церетели и железнодорожной веткой видим развалины старого домика. Он не вписывается ни в какую улицу. Тем не менее, его не тронули при планировке квартала. Прошло время, умерли старики – а за ними, и дом. Такого добра на «Топазе» хватает. Что-то похожее еще недавно можно было обнаружить во дворе… 62-й школы. Живописная развалюха, где гнездились бомжи и пожилые девушки. Возможно, этот притончик не трогали из каких-то педагогических соображений? Например, в Древней Греции был такой метод воспитания – отрицательным примером. Показывали детям самого ничтожного из сограждан, покрытого струпьями, и говорили: «Вот, дети, что ожидает каждого из вас, если вы не будете хорошо учиться и тщательно пережевывать пищу». И это замечательно действовало!

Старый мир
 
Между тем, как это вообще бывает в Донецке, посреди бетонной экспансии остаются островки стойких саманных бойцов, держащих оборону. Тут же, под стенами «Топаза», но с восточной стороны, примостился шахтерский поселок, когда-то называвшийся «Пролетарка» (по имени шахты), а впоследствии почему-то известный как поселок имени Кирова. Он жил обособленно, не относя себя ни к Ветке, ни к Привокзальному, ни к Третьему Восточному. Рядом, на улице Орбиты, был дом моей бабушки. В 30-е годы, когда их семья переехала сюда с Ветки, коренной народец, мрачные личности, наотрез отказывался воспринимать новоприбывших и делал все, чтобы отравить им существование. Со временем, конечно, все как-то «устаканилось»…

Здесь, как и везде, жили разные люди. Были мирные пастухи и стихийные философы. А был страшный человек, его звали – кто Кривой, а кто – Хан. Здоровенный татарин, которым пугали детей (и не только детей). Поселок, кстати, считался отчасти татарским (не поэтому ли на его кладбище есть мусульманский уголок, где похоронен знаменитыйАхать Брагин, ни секунды не живший на поселке «Пролетарка»?). Судьба Кривого Хана закончилась печально: перед самой войной его зарубили топором цыгане с Третьего Восточного, за какие-то межплеменные дела.

У стен «Топаза», скрытый от улицы Куйбышева деревьями – районный суд, расположением опровергающий утверждение махинатора-расстриги из фильма «По семейным обстоятельствам» о том, что правосудие должно быть громогласным. В интернет-новостях за последние месяцы суд не фигурирует, кроме одинокого вопля одного юридического лица, что ура, суд удовлетворил наш иск против мерзавца, отобравшего наш земельный участок. А когда-то, по рассказам знающих людей,  суд находился в эпицентре бурлящих страстей: «Пролетарка» окружала его, как немцы блокадный Ленинград – со своей обычной жизнью на грани закона.

Выросший на «Пролетарке» Александр Панарин иронически усмехается, когда слышит слово «Топаз». Оно для него ничто. Он еще застал такие времена, когда на месте нынешних Словацкой и Церетели стоял сплошной частный сектор – продолжение его поселка, а над этими курятниками возвышалось несколько мелких терриконов. Время размололо этот мир, сожрало хижины, построив вместо дворцов что-то совсем иное. Но к востоку от «Топаза», к западу от Ветковских прудов, старый мир еще вполне жив. Мимо лениво течет Скоморошина речка, известная всем как главная из Бахмуток Донецка. От нее ответвляется приток, стремящийся к улице Куйбышева, но на подходе к ней истекающий маленьким прудом, где и одной лодке тесно. Рядом – гаражный кооператив «Топаз», а за ним скромно делает свое дело асфальтобетонный завод корпорации «Альтком». Именно отсюда начинаются если не все, то многие дороги Донецка…

Ясенов