09.04.2011

Жизнь и смерть Семеновки

Кости, черепа, полуистлевшие лохмотья… Жители квартала между проспектами Гурова и Театральным,  улицами Челюскинцев и 50-летия СССР молча наблюдали за тем, как все это вдруг появилось под ковшом экскаватора. Они и не подозревали, что буквально ходили по останкам людей.  Рядом с ними ломали тюрьму. Женскую тюрьму, в которой уже лет 20, не меньше, жили простые смертные. В бывшие камеры, подремонтированные и слегка переоборудованные, запустили мирных обитателей города Сталино – и мрачное здание, ярко побеленное по такому случаю, утратило связь со своим тревожным прошлым.

Но это только казалось. И когда в конце 80-х бывшую тюрьму стали сносить – прошлое глянуло из-под  земли. Это, а также другое прошлое тех мест – края Семеновки – я приоткрывал с помощью Юрия Михайленко, знатока нравов эпохи «ретро».

 Вид на перекресток Челюскинцев и Гурова

Край Семеновки. Домик у здания ЮжНИИГипрогаза

Здание ЮжНИИГипрогаз. Наши дни

Квартал, убивший старую Юзовку

Тюрьма стояла здесь еще с довоенных времен. От Театрального проспекта к ней вел тупичок, который немцы называли «Кожевенным переулком». Тюрьма… Любопытное двухэтажное сооружение с мощными контрфорсами. На каждом этаже – камер по десять или около того. Не самое крупное пенитенциарное заведение, прямо скажем. Но тень на округу набрасывало плотную.

Что это была за округа? Рядом с «Кожевенным» тупиком находилась галантерейная артель – красили поношенные вещи. Чуть поодаль — два барака, где жили работники трамвайного парка. Напротив тюрьмы — длинный барак метров  40 длиной, там жили работники тюрьмы. И барак, и тюрьма стояли перпендикулярно улице 50-летия СССР, почти вплотную к ней. От них к проспекту Гурова шли огороды частных домов, фасады которых выходили на проспект. Это были так называемые «еврейские дома». Евреев вообще в этих краях обосновалось много. Недовольные аборигены ворчали, что после войны они по дешевке скупали участки у бедствовавших местных славян…
А на углу этого квартала стоял монументальный пятиэтажный темно-серый дом штучной архитектуры. С украшениями по фасаду. Там размещался институт «ЮжНИИГипрогаз», жили работники института. Там же жила и семья Юрия Михайленко.

Институт был организован в декабре 1933 года. Его появление сломало «линейную» структуру улиц на северной окраине города (тогда здесь была северная окраина). 10-я и 11-я линии уперлись в новый квартал и обрывались на уровне проспекта Гурова (который тогда назывался «проспектом Металлистов»). Правда, после нового квартала 10-я линия вдруг возникала опять и жила еще немного, заканчиваясь на диком Сенном рынке, предвестнике Крытого. Этот огрызок 10-й линии и сейчас жив-здоров под именем «улицы Федора Зайцева». А 11-я… 11-я окончательно умерла в 1933-м, уткнувшись в проспект Гурова.

Так еще до войны разломали старую юзовскую сетку улиц. Но была одна, не затронутая ни тогда, ни после. Сейчас она называется «улицей 50-летия СCСР». Кое-кто еще помнит ее как Кооперативную. И уже совсем немногие – как 12-ю линию. Шла от самого металлургического завода, заканчиваясь аж на проспекте Мира. Это была центральная ось огромного поселка, который считали бандитским, захудалым – но он оставил свой заметный след на теле города.

Этим поселком была Семеновка.

И друг степей цыган

Деревеньку с таким названием упоминают еще в доюзовские времена. До революции с городом ее не связывало ничто. Добраться до центра, к Соборной площади было задачей нетривиальной. Вы и сегодня, при наличии хороших тротуаров, попробуйте пешком прогуляться от гостиницы «Атлас» до ЦУМа. А тогда, через все буераки…

Семеновка на немецкой карте 1942 года…

…и на советской топографической карте 1965 года

Юрий Михайленко помнит буераки еще в начале 60-х. Тогда набережной Кальмиуса еще и не пахло. Пахло диким берегом. Довольно крутым, кстати – рельеф местности и сейчас не изменился, не стал более ласковым, просто скрыт новостройками и расчесан прямыми линиями кварталов. В начале 60-х берег Кальмиуса был покрыт непролазными зарослями колючего кустарника. В этой саванне прятались домишки цыганского поселка. Это было страшное место, соваться сюда настоятельно не рекомендовалось. Дикая жизнь, загнанная в резервации дворов, а за заборами – лошади, свиньи, выводки грязных детей, вопли, визги… Цыгане жили своим миром, но с округой контактировали активно.  Их можно было найти на Сенном рынке, где они торговали с подвод. Регулярно по улицам ездил старый цыган на телеге, кричал: «Старые вещи покупаю!» — и вместо вещей давал свистульки, мячики на резиночке и прочее подобное барахло, ценное для детей любого возраста. Активно настроенные цыганские пассионарии приходили во дворы, общались и играли с местными, но быстро вспыхивали и при первой же возможности ввязывались в драку.

Иногда в городе появлялись кочевые ромы. Однажды табор расположился на площадке, где сейчас трамвайная остановка «Проспект Гурова» (тогда трамвай ходил еще по Артема, по Первой линии). Это надо было видеть: по Челюскинцев со стороны Театрального проспекта в мерном темпе следовали цыганские повозки в огромном количестве, и как раз под нынешним театральным комбинатом останавливались, чтобы разместиться табором – наверное, с разрешения властей. Мужчины тут же стали кормить коней, менять-покупать, а тетки-цыганки побежали по дворам с детьми и юбками. Местную мелочь сразу стали загонять домой – все были уверены, что цыгане воруют детей. Галдящий шквал ярких юбок пронесся по кварталу, сметая все на своем пути и подметая все, что плохо лежит. На следующее утро табора и след простыл…

Рядом с цыганским поселком был так называемый «Восточный поселок». Чистейшей воды «нахаловка» и, в известной мере – олицетворение всей Семеновки. После войны этот кусок территории (ниже Кооперативной улицы, между Театральным проспектом и проспектом Гурова) заселил хаотичный народ. Строили, кто как мог и умел. В результате, получился пятачок без планировки и смысла, пересечь который было и сложно, и небезопасно.

Строительство Крытого рынка. За ним — еще нетронутая Семеновка

Суровый мир, жестокие сердца

Сказать, что цыгане составляли главную криминальную силу Семеновки, будет неправдой. Бандитов хватало и среди своих. Юрий Михайленко вспоминает грозу квартала – 18-летнего оболтуса по кличке «Петя». Он даже где-то работал – возвращаясь с работы, шел вразвалочку, что-то насвистывая и поигрывая «финкой». Верный нож всегда был при нем, и в ход Петя его пускал, нисколько не раздумывая. Вообще, драки возникали легко, буквально из воздуха. Редкий день кто-то не красовался с расквашенным носом.

В укромных местах шла карточная игра на деньги. А, как известно, от буры до бузы – один шаг. Игра шла допоздна, и уже где-то под покровом ночи, нарушая сон мирных граждан, вдруг возникал шум драки, звон разбитого стекла, душераздирающие крики женщин: «Помогите!». После одной из таких драк во дворе дома 151 по Челюскинцев остался лежать какой-то подрезанный субъект. Стонал громко и отчаянно, но никто не вышел – было реально страшно в это ввязываться. Наутро труп убрали, лужа крови в песочнице осталась, на нее ходили смотреть, с замиранием сердца, рассказывая друг другу несуществующие подробности. Так и жили, в некотором отдалении от милиции (ближайшее отделение располагалось на Театральном, через дорогу от кинотеатра Шевченко).

Но больше всего из тех лет Юрию Михайленко запомнилось преступление, совершенное не на Семеновке, а довольно далеко от нее – ближе к Гладковке, примерно в районе нынешнего краеведческого музея. Один шахтер из ревности взорвал себя вместе с невестой. Встретился с девчонкой, упрекнул, что она встречается с другим, обнял и привел в действие взрывчатку. Рвануло так, что голова и прочие части тела двух жертв любви разнесло по веткам деревьев.

Кстати сказать, именно Гладковка считалась самым непримиримым врагом Семеновки в бесконечной «войне поселков» города Сталино. Любимым местом для коллективных драк был пустырь в посадке, из которой позже вырос парк Ленинского комсомола (а теперь – сами знаете, что).

Забавы молодых

В таком суровом мире росли дети 50-х. А их было много, как никогда – результат послевоенного демографического взрыва. Детьми все просто кишело – и потому, что много рождалось, и потому, что все свободное время они проводили на улице. Это был высший пик советской дворовой жизни…

Дети из квартала, где жил Юрий Михайленко, развлекались стандартными детскими забавами. «Жошка» (набивание ногой свинчатки). Катание на самокатах. Гоняли с помощью крючка металлические круги – очень модное тогда развлечение. Зимой скатывались вниз по Гурова и Театральному на санках, «дугах» и лыжах. Транспорт тогда не слишком осквернял улицы – ну, может, раз в пять-десять минут проедет какой-то залетный грузовичок. Делали самопалы, стреляли из них серой. Жгли пленку для «дымовухи». Чуть позже, в начале 60-х, увлеклись запуском самодельных ракет. В свободной продаже можно было купить все составляющие для пороха, в охотничьих магазинах — гильзы нужного калибра, а в популярных книжках по ракетостроению шаг за шагом объяснялось, как что делать. Первые полеты в космос породили всплеск интереса к этому делу среди подростков, массовые походы в планетарий. И самодельные ракеты взмывали в небо, благополучно опускаясь на парашюте в заботливые руки конструкторов!

Но имелись у детей квартала на краю Семеновки и свои особенные развлечения. Центром их был знаменитый овраг, который начинался сразу ниже тюрьмы и шел к Кальмиусу. Он обладал очень крутым склоном, с которого катались на санках, рискуя свернуть себе шею. Во дворе дома 140 по Театральному стояла огромная лужа, довольно глубокая (метр-полтора) и метров двадцать диаметром. Видимо, подпитывалась грунтовыми водами, потому что не исчезала никогда. Там было интересно. Там плавали головастики и дохлые кошки. В этой луже мальчишки устраивали путешествия и «морские сражения» на плотах. Эта лужа, скорее всего, и была истоком маленького ручья, который тек по дну оврага. На подступах к Кальмиусу он терялся в зарослях колючего кустарника, о котором уже достаточно сказано.

Таинственный закоулок Семеновки – а сколько их было на этом поселке, начиненном загадками, как хороший пудинг – изюмом!  Но в начале 60-х этому миру был вынесен смертный приговор. Началась коренная перестройка. И мир перевернулся.

Оживленный пляж на Кальмиусе

Переворот мира

Первый «звоночек» прозвучал в середине 50-х, когда начали строительство Крытого рынка. Это сооружение и в масштабах Сталино было чем-то невиданным, а уж в масштабах Семеновки – тем более. Но старые кварталы это чудо слабо зацепило. Но в 1961-м за Семеновку принялись всерьез. Начали методично сносить – дом за домом, квартал за кварталом. Как правило, людям давали жилье тут же, во вновь построенных многоэтажных домах. Но наряду с аборигенами, новоселами становились граждане, не имевшие никакого отношения к Семеновке. И более того:  граждане благородного сословия (точнее, его советского аналога). Ведь теперь Семеновка из бандитской клоаки, над которой витал неистребимый запах горелого угля, на глазах превращалась в престижный микрорайон с самым современным жильем, налаженной инфраструктурой и огромными светлыми дворами.

Реконструкция изменила все. Среди прочего – оформление и статус Кальмиуса. Вот тогда-то, в 60-х, вместо берега возникла набережная. Появились новые пляжи со всем необходимым —  кабинками для переодевания, медпунктом с сестрой, киосками с мороженым. Ничего этого не было на старом пляже (он с давних времен существовал справа от моста по Макшоссе, метрах в 200). Юрий Михайленко вспоминает новое место отдыха как «великолепное». «Завозили песочек – отличный был пляж с чистейшей водой, я как любитель дайвинга ходил с аквалангами по дну и на расстоянии полутора метров было все прекрасно видно». 70-е годы были расцветом этого пляжа…

Так умерла старая Семеновка, это злачное место… Впрочем, о покойниках – или хорошо, или никак. В конце концов, в те непростые 50-е даже центр города не отличался особой стерильностью. Старожилы вспоминают: 1955-й год, первомайская демонстрация. Яркие колонны, радостные лица, высокие трибуны у нынешнего Ворошиловского райисполкома. И тут же, на углу Комсомольского проспекта — потоки нечистот, стекающие вниз, мимо строящегося здания Министерства угольной промышленности. И колонны перепрыгивают эту позорную реку вместе с портретами вождей…

Так было. Так жили…

Ясенов